Сандра Лессманн - Тайна старой знахарки
— Ну-ка подбрось в камин дров! Да поживее, увалень!
Едва в дверях появился его сын в компании с сэром Орландо и Иеремией, Айзек Форбс тем же тоном, с которым он только что обратился к лакею, рявкнул:
— Нечего глазеть, джентльмены! Входите, коли пришли!
Узнав Трелони, он бесцеремонно ляпнул:
— Ах, так это вы, судья! Послушный инструмент в руках юного Тарквиния, собравшегося запродать всех нас с потрохами римскому монстру.
— Сэр, предупреждаю, ваше высказывание может быть истолковано как оскорбление его величества! — предостерег Айзека Форбса сэр Орландо. — И я вправе арестовать вас уже за это.
— Только посмейте! — задиристо возразил седовласый старик, и в его синих глазах вспыхнул враждебный огонь. — Большинство деловых людей Лондона такого же мнения, а они сила, с которой вынужден считаться даже король.
— Я пришел сюда не спорить с вами, сэр, — невозмутимо ответил судья Трелони.
Айзек Форбс переключил внимание на Иеремию, безмолвно стоявшего подле сэра Орландо. В глазах старика мелькнуло нечто похожее на любопытство — его внимание явно привлекло скромное одеяние Иеремии.
— А вы кто будете, сэр? — поинтересовался Форбс, и в голосе его послышалось некое подобие вежливости. — Судя по одежде, вы человек благочестивый. Однако для истинно благочестивого человека отрастить такие волосы — стыд, да и только.
— Святой Павел в Послании к коринфянам утверждает то же самое, — с улыбкой согласился Иеремия.
— Так вы еще и в Священном Писании понимаете толк? Как ваше имя, сэр?
— Меня зовут Фоконе.
— Вы участвовали в гражданской войне?
— Да, в качестве фельдшера в королевской армии. Для меня всегда было важнее спасать от смерти, нежели убивать.
— Еще один распроклятый роялист! — презрительно процедил Форбс. — Что вам понадобилось у меня в доме?
— Мы пришли в связи с расследованием убийства повитухи, помогавшей вашему внуку родиться на свет, — ответил Иеремия.
— Что? Ее убили? Как это произошло?
— На следующий день после Сретения поздним вечером ее выманили из дома и застрелили. Ее ученице чудом удалось спастись благодаря вмешательству слуги судьи Трелони.
— Весьма необычное преступление, — заметил старик. — Как я понимаю, убийство с целью ограбления вы исключаете.
— Все говорит против этого. Факельщик заманил повитуху с дочерью в тихое место, где их поджидал убийца. Поэтому мы опрашиваем всех, кому покойная миссис Лэкстон оказывала услуги, дабы установить, мог ли кто-нибудь затаить злобу на нее.
— Вы видели моего внука. Это здоровый и сильный мальчуган. Так что кому-кому, а уж нам не за что мстить миссис Лэкстон. К тому же я щедро заплатил ей.
— Кто нанимал ее — вы или ваш сын?
— Ее порекомендовали Сэмюелу.
Взоры всех теперь были прикованы к молодому Форбсу.
— Могу я знать, кто именно рекомендовал вам эту женщину, сэр? — осведомился Иеремия.
Тот, в явном замешательстве, секунду или две молчал, напряженно вспоминая.
— Мне… Мне кажется, это был Генри Тейлор. Ему приходилось иметь с ней дело, и он остался очень доволен.
Иеремия, удовлетворившись ответом, снова повернулся к отцу Сэмюела.
— Благодарим вас за то, что смогли уделить нам часть вашего драгоценного времени, сэр. Кстати, я врач, и знаю одно весьма полезное и эффективное средство против подагры. Если вы позволите осмотреть вас, то…
Иеремия исходил из самых лучших побуждений, но старик отреагировал на это предложение чрезвычайно своеобразно. Грозно подняв трость, Айзек Форбс принялся размахивать ею всего в нескольких дюймах от лиц судьи и врача.
— Недоставало только, чтобы я позволил проклятым роялистам извести меня с помощью своих мерзких снадобий, — злобно прошипел он. — Не приставайте ко мне с этим! У меня, слава Богу, есть свой врач!
Иеремия даже инстинктивно втянул голову в плечи и отшатнулся, чтобы Форбс ненароком не угодил ему по физиономии.
— Как знаете. Во всяком случае, если вам понадобится моя помощь, не раздумывая обращайтесь ко мне.
— Вы небось считаете себя чудо-целителем или кем-то вроде того? — с издевкой проворчал старик.
— А вы тот, кто шарахается, когда ему предлагают помощь, сэр? — невозмутимо ответил вопросом на вопрос Иеремия.
— Пожалуйте — меня оскорбляют в родных стенах. Сэмюел, избавь меня от досадного присутствия этих не ведающих стыда господ!
И желая придать весомость сказанному, Айзек Форбс пару раз стукнул тростью об пол. Иеремия заметил, что весь пол у кресла старика во вмятинах от ударов.
Попрощавшись с ним, сэр Орландо и Иеремия последовали за Сэмюелом к лестнице, ведущей на первый этаж.
— Вы не должны обижаться на него, доктор, — извиняющимся тоном произнес Сэмюел. — Вам ведь известно, что подагрикам обычно ставят в вину пристрастие к пьянству, обжорство или плотские грехи. Верно — на крестинах моего сына старик на радостях перебрал, отчего у него и разыгралась подагра. Конечно, он мыслит на удивление узко, и я прошу вас о том, чтобы его высказывания остались в стенах этого дома.
— Крайне недоверчивый человек ваш отец, — заметил Иеремия.
— Разве можно это поставить ему в вину? Ведь у него завистников хоть пруд пруди. Он и нажитое им состояние — бельмо на глазу у очень и очень многих. Это и сделало его недоверчивым.
Вряд ли с этим можно было поспорить — все-таки сорок пять тысяч фунтов. Тут даже праведник и тот вскипит завистью.
Глава 12
С ужином расправились быстро, залив его парой кружек жидкого пива. Когда ночной сторож криком возвестил о начале десятого часа, мастер Риджуэй отправил подмастерье и ученика спать. Помыв посуду в деревянном чане, их примеру последовала и служанка. За столом остались лишь Ален и Иеремия.
Шел Великий пост. И поскольку в доме лекаря и хирурга экономки не было, Иеремия самолично направился на Биллингсгейтский рыбный рынок, купил там только что выловленного в Темзе лосося, а Ален приготовил из него вкуснейшее блюдо. Лекарь обладал несомненным кулинарным талантом, и оба прекрасно обходились и без поварихи.
Сидя за столом при свечах, Иеремия внезапно понял, что в последние дни им обоим редко выдавалась возможность просто, по-дружески побеседовать. Слишком уж много времени и сил отнимало расследование загадочного убийства повитухи. Иеремия невольно устыдился, что так мало времени уделял Алену, хотя ясно чувствовал: что-то его гнетет. И нынче вечером он твердо решил выяснить суть проблемы.
— Ален, давно мы так с вами не сидели и не беседовали, — заговорил иезуит, отпив изрядный глоток пива.
Лекарь, вздрогнув, оторвался от занимавших его мыслей.
— Да, вы правы, — ответил он, так и не понимая, к чему клонит его друг.
— Вы уж простите меня, что я позабыл в отношении вас о своем долге пастыря, но и вы вот уже добрых несколько недель не принимали святого причастия и не исповедовались.
Ален безмолвно смотрел на него, не зная, что и сказать.
— Поймите, все ваши грехи будут отпущены при условии, что вы в них искренне раскаялись, — решил подбодрить своего подопечного духовник.
— Я это понимаю, — пробормотал Ален. — Но мне сейчас не хотелось бы об этом говорить.
— Боитесь перепугать меня исповедью? — вкрадчиво спросил пастор. — Поверьте, я хорошо знаю вас, как знаю и грехи, на которые вы чаще всего способны.
Ответом было лишь молчание.
— У вас снова очередная возлюбленная? — продолжал допытываться Иеремия.
Его друг покачал головой.
— Нет у меня никакой возлюбленной… — Он украдкой бросил на иезуита взгляд серо-голубых глаз. — Однако ведь можно грешить и в одиночестве.
Тут на Иеремию словно просветление нашло.
— Понимаю, мой друг, понимаю, — с улыбкой ответил он.
Ален ожидал гневной проповеди на тему изначальной греховности идти на поводу у плотских страстей, тем более предаваться рукоблудию, но, к его вящему удивлению, ничего подобного не последовало.
— Что же вы молчите? — не выдержал он. — Мне казалось, вы сейчас приметесь расписывать мне печальную участь Онана, которого Господь столь сурово покарал именно за этот грех.
— Не спорю, это и есть грех, — признал Иеремия. — Но как врач, я никак не могу предать вас анафеме за него. Нельзя отрицать важность равновесия телесных соков. Это в равной мере относится и к крови, и к желчи, и к семени, и важно не допускать их переизбытка в организме. А ваше здоровье не может не беспокоить меня, Ален, и вы это знаете.
— В вас пастор борется с врачом, — с улыбкой ответил лекарь.
— Это верно. Так что, если надумаете исповедоваться, скажите мне.
— Скажу, — пообещал Ален.
Но он прекрасно понимал, что не сможет, по крайней мере сейчас, откровенно признаться Иеремии во всем, что так угнетало ею в эти дни. Ибо на исповеди он обязан не умалчивать ни об одном из своих прегрешений, даже самом непростительном, о том, что у него произошло с Энн Лэкстон. А откровенно признаться пастору в этом означало навеки потерять его приязнь и расположение.
