Клод Изнер - Полночь в Часовом тупике
Кэндзи словно прирос к своему письменному столу и пустил корни. Виктор и Жозеф должны были дождаться полудня, чтобы обменяться впечатлениями по интересующему их вопросу. Они вели банальные разговоры о погоде, о семьях, о литературных новинках, а сами сгорали от нетерпения.
В целях предосторожности Виктор перенес место встречи: «Потерянное время» было слишком близко к книжному «Эльзевир». Его выбор пал на задрипанное бистро на улице Бонапарта «Взад-вперед», где крутился молодняк из Школы изящных искусств. Там не было никаких шансов встретить в обеденное время кого-либо из завсегдатаев магазина.
Как только Жозеф зашел в кафе, он сразу понял, что это идеальное место для тайных сборищ и приватных бесед. В этом дешевом ресторане, шумном, дымном и мрачном, они с Виктором не увидят ни одного знакомого лица. Он сел в центре зала, заказал бифштекс с картошкой и развернул «Паспарту». И тут так поразился, что аж дыхание у него перехватило, и онемевший, с выпученными глазами он вцепился в газету дрожащими пальцами, перечитывая статью с начала. Он даже не заметил, как напротив расположился Виктор.
— Жозеф, ваш картофель. Что это у вас с лицом?
Тот молча протянул ему газету. Виктор впился глазами в строчки:
…полиция устроила облаву, чтобы разыскать некоего Фермена Кабриера, который нарисовал на площади Тертр оранжевый силуэт человека, насквозь пронзенного косой. Владелец мастерской фарфора на улице Лепик заметил картинку, изображающую крокодила, вставшего на задние лапы, который танцевал польку-бабочку со скелетом.
Рисунки эти были сделаны недавно, они могли быть выполнены только после снегопада в ночь преступления, потому что этим утром тротуар был сухим. Опрос торговцев, домохозяек и школьников оказался безрезультатным.
— Целых двое! — пробормотал Жозеф. — Вдову Фулон я знаю, заходил к ней в магазин. А с Ферменом Кабриером я разговаривал, и он, похоже, не так прост, как кажется. Эти преступления связаны между собой, все сходится: поддельная миниатюра, крокодил…
— Знаю, знаю, Жозеф. А давай порассуждаем. С какой стати учитель французского из приличного лицея, к тому же холостяк примерного поведения, будет болтаться в XVIII округе в столь неподобающе поздний час?
— Девушек искал.
— Правдоподобно, но бездоказательно. Мне кажется, тут кое-кто замешан.
— Кое-кто? Кого вы имеете в виду? Шарлину Понти?
— А почему нет? Она как-то странно себя ведет, слишком настойчиво ко мне пристает. Надо еще прощупать ее воздыхателя, которому она кружит голову, тоже актер, я записал, как его зовут… Арно Шерак. Она рассказала мне, что Робера Доманси шантажировали.
— Шантажировали? Почему?
— Думаю, точно не за махинации с кассой театра, поскольку и персонал, и актеры все знали об этом.
— Это усложняет дело.
Жозеф отодвинул свою тарелку.
— Я не голоден. Послушайте, нельзя позволить, чтобы нас обставил этот газетчик, Рено Клюзель. Сопляк, молоко на губах не обсохло. Сегодня днем мне необходимо что-то выяснить, ведь завтра мы поедем на аукцион. Придумайте что-нибудь для Кэндзи, я хочу опередить полицейских и этого Рено Клюзеля, инстинкт подсказывает мне, что Фермен Кабриер явно замешан в этой истории.
* * *«Ух ты, зараза, как же мне раздобыть адрес этой пожилой дамы, которой я тут накануне накупил провизии? А, знаю!»
Жозеф прыгнул в омнибус на остановке «Белая площадь». Не удостоив взглядом огромную нарядную карусель, он доехал до бульвара Клиши и влетел в бакалею вдовы Фулон.
Хозяйка орудовала специальными щипцами, пытаясь извлечь селедку из рассола. Увидев Жозефа, она упустила рыбину, вытерла руки о передник и обольстительно улыбнулась.
— Мсье вернулся? Что желает мсье?
— Вы мне тут хвалились вашим фуа-гра и вашим копченым лососем, так вот, у одного из моих друзей в конце месяца свадьба, он придет за покупками, но хочет заказать доставку, это возможно?
— Конечно, мсье, конечно.
Она открыла конторскую книгу, обмакнула перо в чернильницу.
— Давайте я запишу, а как его зовут?
— Клюзель, Рено Клюзель, улица Бательер, дом 40.
— Это очень любезно с вашей стороны, мсье.
— Я тут как раз вспомнил о вас сегодня утром, когда читал газету. Надо же, как неприятно! Вроде бы посыльный из вашего магазина обнаружил какой-то замогильный рисунок у вас на пороге.
— Представляете, какая мерзость! Злоумышленик, гнусный завистник хотел испортить мою репутацию, но теперь ему недолго прятаться, его сцапают и отрубят ему башку.
— И что там было?
В магазин зашли три суетливые домохозяйки, но это не помешало вдове выплеснуть до конца свою ярость:
— Труп и еще какая-то гнусная надпись. Я уже говорила с полицией, у меня порядочное заведение, вон те дамы могут подтвердить. Не так ли, мадам?
Дамы бурно закивали.
— Дайте мне две плитки шоколада — это для моей дочки, и пакетик драже, — сказал Жозеф и как бы невзначай поинтересовался: — А что, собственно, за надпись?
— Да гадости всякие! Типа, что торговый дом не дает в кредит, и еще какая-то белиберда про время, не то, в котором мы живем, а то, что бежит… Ну это же вранье! Как подумаешь, сколько народу у меня отоваривается в кредит… В рай этого Фермена Кабриера точно не пустят, даю слово Пелажи Фулон.
— Дайте еще, пожалуйства, пакет кофе и скажите мне, где живет эта пожилая дама, которой я тогда накупил ваших прекраснейших продуктов, я обещал занести ей кофе, но замотался и забыл.
— Матушка Ансельм? Дом 38 по нашему бульвару, шестой этаж. Не беспокойтесь, вашего друга, мсье… м-м-м… Клюзеля, обслужат как махараджу.
На четвертом пролете черной лестницы Жозеф почувствовал, что ноги у него подкашиваются от усталости. На пятом сбилось дыхание.
«Ненавижу высоту…»
Наконец шестой! Вот радость-то!
Покоритель вершин устремился в коридор с множеством дверей в комнаты служанок. В конце коридора свет не горел, нужно было двигаться на ощупь.
«Швейцар сказал, что она живет здесь».
Он постучал.
Матушка Ансельм встретила его, ласково улыбаясь, усадила на соломенный стул и сама села на кровать. Жозеф оглядел скромную обстановку: все лучилось чистотой. Он тотчас же почувствовал себя уютно, как дома: словно в детство попал.
— Я принес вам пакет кофе.
— О! Как это мило с вашей стороны, а то все цикорий да цикорий… Кофе мне не по карману, больно уж дорог. Вы просто умница, молодой человек, потому что лазить по этим лестницам с моими суставами… Двадцать лет я как вьючный мул таскала тележку с овощами и фруктами, закупалась в Ле-Аль и взад-вперед ездила по бульвару Рошшуар. А с какой стати вы оказываете мне эти услуги?
— Я могу задать вам один вопрос?
— Ну давайте.
— Вы знакомы с Ферменом Кабриером?
— Знакома ли я с ним! Да я его еще мальчиком помню. В былые времена мы с моим стариком жили на Холме, мы были молоды, эх! Мы жили на улице, которая круто спускалась вниз, к мостовым и рынку, это еще до строительства Сакре-Кёр, тут была деревня деревней. У каждого был собственный сад, собственный колодец, мы держали корову, и я продавала масло до того, как заняться торговлей овощами. Мы жили деревенской жизнью, как одна семья, помогали друг другу. После школы я смотрела за детишками тех соседей, кто работал допоздна. Фермен был моим любимчиком, такой был славный парнишка, не дергался по пустякам, десять лет ему было, тощий как жердь, маленький мышонок, да что там говорить, недоношенный, сперва вообще говорили, не жилец! Он хорошо учился, вечно сидел над книжками, которые ему давал учитель. Он часто получал награды, но поскольку был замкнут и нелюдим, его считали слегка ненормальным. Он уже тогда рисовал, мечтал стать художником, только, сами понимаете, заниматься у мастера в мастерской, когда твои родители едва сводят концы с концами, а у тебя при этом еще время от времени случаются припадки падучей… Когда его папа и мама померли, он собрал свои манатки и исчез. Я хотела оставить его у нас, но мы слишком бедны. Увидела его снова я только через два года. Он рассказал мне, что ходил на корабле до Тонкина, драил палубу и колол матросам татуировки. Это все, что мне удалось узнать, он по большей части молчун. Живет как живется, выкручивается, лишь бы получалось делать то, что ему нужно, а ему в жизни одно нужно — рисовать на тротуаре. Иногда он находит себе какую-нибудь сдельную работенку часа на три, но ничего постоянного даже не намечается. Знаете, мсье, люди чешут языками, они болтают, что безработные все бездельники, подонки общества, но когда ты с детства ни в чем не нуждаешься, ты не имеешь права судить других. Я пытаюсь ему как-то помочь тем, что в моих силах. А почему вы им интересуетесь?
— Вы мне показывали амулет, который он вам подарил, я подумал, что вы дружите и…
