Дж. Джонс - Реквием в Вене
— Они не замышляют ничего плохого, — начал было Вертен.
— Ничего плохого? Эти назойливые личности невыносимы! Почему они не могут оставить меня в покое и не мешать моей работе? А это адское гудение из деревни? Каждый день они начинают перед обедом играть в свои проклятые дудки и трубы и продолжают еще и после! Будешь молиться за ниспослание дождя, чтобы усмирить их пыл.
Возбужденный Малер подошел к одному из окон, сделанных по обеим сторонам входной двери, и украдкой бросил взгляд через кружевные занавеси на своих непрошеных посетителей.
Он обернулся, обращаясь к Вертену:
— Сделайте доброе дело и прогоните их.
— Не говорите нелепостей, Малер. Я здесь для того, чтобы защищать вас от покушений на жизнь, а не от ваших поклонников.
— Но они убивают меня! — возопил Малер в отчаянии. — Они уничтожают мою творческую сущность, а это то же самое. У меня в году всего шесть недель на сочинение музыки. Но как я могу сосредоточиться на моей Четвертой симфонии, когда эти бесцеремонные особы таращатся на мои окна? Когда через двери и окна просачивается этот кошмарный шум?
Вертен подошел к другому окну и увидел, что небольшое общество тронулось в путь. Слава Богу, он был избавлен от этого обременительного поручения.
Двумя днями позже, в Вене, Гросс мило улыбался молодой женщине, сидевшей напротив него за столом. «Вполне хорошенькая молоденькая особа», — подумал он. Обычно чары прекрасного пола не привлекали его. Адель и он уже десятилетия состояли в браке; что касается плотских желаний, то Гросса вполне устраивало их скромное удовлетворение в уравновешенной семейной жизни. Их союз никогда не был основан на чувственных страстях; собственно говоря, Гросс находил эти совокупления утомительными, а также являющимися помехой основному делу его жизни — созданию системы расследования и анализа, которая произвела бы революцию в научной криминалистике. Он полагал, что Адель, возможно, была настроена таким же образом; в конце концов, подразумевалось, что женщины — за исключением редких нимфоманок — не получают наслаждения от актов в спальной комнате. После рождения их единственного сына, Отто, они по большей части обходились без этих предполагаемых наслаждений. Остановившись у Вертена и его жены, он был изумлен, обнаружив, что супруги спят в одной комнате. По мнению Гросса, это было весьма аморально.
Нет. Что касается секса, то Гросс занял позицию Сократа, достигнув возраста разума, в котором им больше не управляли или даже не оказывали воздействия на него подобные порывы.
По крайней мере так ему казалось.
Однако присутствие молоденькой Шиндлер, сидевшей этим утром напротив него за столом, застало его врасплох, довольно-таки нервировало и пробудило некоторые давно уснувшие чувства. Гросс ощущал в себе желание угодить ей; он обнаружил, что вынужден отводить глаза от девушки, как будто она напускала на него какие-то колдовские чары; исходящий от нее аромат приятно окутывал его, как это было свойственно хорошо испеченному венскому кексу.
Она позвонила в тот день раньше, сообщив Берте, что у нее имеется новая информация для адвоката Вертена. Однако, узнав, что адвокат занят другим делом, фройляйн Шиндлер согласилась встретиться с коллегой Вертена в адвокатской конторе. Как и в прошлый раз, Берта села у двери, ведя записи, когда Гросс приступил к беседе.
— Итак, барышня, чем я могу быть полезен?
— Я надеялась поговорить с адвокатом Вертеном, — промолвила она, жеманно улыбаясь.
— Вот оно что. Как вам сообщила госпожа Вертен, в данный момент он отсутствует. — Гросс проигнорировал яростный взгляд, который метнула в него Берта, когда он ошибочно назвал ее фамилию.
— Нет, нет, — продолжала Альма. — Не поймите меня неправильно. Я хотела сказать, что я не ожидала встретиться вместо него с выдающимся доктором Гансом Гроссом.
На эти слова Гросс отреагировал полуулыбкой.
— К вашим услугам, барышня. — Казалось, он не расслышал вздоха, который исходил от Берты. — Я знаю, что адвокат Вертен заинтересовался людьми, которые могли бы по той или иной причине иметь основания желать зла господину Малеру.
Как и при своем первом посещении, фройляйн Шиндлер перегнулась через стол, как будто хотела довериться внушительному криминалисту. При ее приближении Гросс инстинктивно отпрянул; когда он откинулся в кресле, пружины застонали.
— Вы должны узнать кое о ком, — продолжила она с придыханием в своей обычной манере.
Гросс медленно сбрасывал с себя пелену чар, которыми его окутывала молодая женщина, настолько очевидна была ее техника расстановки ловушек.
— Прошу вас, продолжайте, — изрек он выдержанным тоном превосходства.
Девушка, как будто уловив, кто взял бразды правления в свои руки, опять откинулась в своем кресле.
— У меня — и я не собираюсь хвастаться — множество поклонников. Среди них есть некий Хайнрикус фон Траттен. Он происходит из старинной немецкой семьи. В его случае частица «фон» унаследована, а не куплена. Фон Траттен настаивает, чтобы я называла его Хайни, но это уж слишком. Собственно говоря, он намного старше меня. Мы довольно часто сталкиваемся в последнее время, сидим рядом на ужинах, случайно встречаемся на открытиях всяких художественных событий. Он — немножко обыватель, но щедро оказывает помощь «Сецессиону». Карл, то есть мой отчим, очень ценит господина фон Траттена с этой точки зрения.
Она победно улыбнулась Гроссу, но тот уже укрепил свою оборону против пленительной мощи фройляйн Шиндлер и сосредоточился только на имеющейся информации.
— Да-да, — нетерпеливо произнес он.
— Как я уже сказала, фон Траттен немецкого происхождения. Я полагаю, как и вы, доктор Гросс.
Когда он не ответил, девушка продолжила свой рассказ:
— Для господина фон Траттена такое происхождение не просто вопрос гордости, но и нечто такое, что нуждается в защите, если вы понимаете меня.
— То есть у господина фон Траттена есть определенные склонности, предпочтения? — деликатно предположил Гросс, не желая вспугивать пташку до того, как она снесет золотое яичко.
— Совершенно верно.
Берта прервала их:
— Извините, но это для того, чтобы я могла использовать правильное слово для дела. Здесь мы говорим об антисемитизме, не так ли?
— Да, — подтвердил Гросс, бросая уничижительный взгляд в сторону Берты. — Я полагаю, что фройляйн Шиндлер имеет в виду именно это.
— Поймите, — быстро добавила Альма, — само по себе это не является чем-то таким, что возбуждает подозрения. Многие придерживаются того мнения, что в Вене слишком распространена еврейская собственность, от промышленности до газет.
— Вплоть до адвокатского дела, — тихо проговорила Берта, но это прошло незамеченным.
— Однако же каким образом это связано с господином фон Траттеном?
— Видите ли, он обнаружил глупую фотографию, которую я ношу с собой. Некоторые мои друзья, зная о моем глубоком уважении к господину Малеру, предприняли немалые усилия, чтобы добыть портрет, подписанный им. Несколько недель назад, сидя рядом с ним на ужине в «Цукеркандлз», я открыла свою сумку, и он увидел там фотографию Малера. Естественно, мы начали беседовать о реорганизации, затеянной маэстро в Придворной опере, о его таланте. То есть я стала говорить о его гениальности. Я была уверена, что господин фон Траттен в состоянии точно оценить мои чувства, понять мою приверженность искусству Малера, возможно, даже самому человеку, хотя я никогда не встречалась с ним. Господин фон Траттен внезапно разразился ужасающей тирадой о проклятии еврейской расы и о том, как должен быть уничтожен каждый еврей, который когда-либо помышлял осквернить прекрасную арийскую девушку. Вот точное выражение, которое он употребил: должен быть уничтожен. От этого действительно мурашки бегут по коже.
— А почему вы не упомянули об этом в вашей первой беседе с адвокатом Вертеном? — спросил Гросс.
— Иногда люди говорят что-то в горячке. Я не была уверена в его истинных намерениях. Но видите ли, с этого вечера господин фон Траттен продолжал преследовать меня. Я полагаю, что он ухаживает за мной, хотя я не давала ему повода для оптимизма в этом отношении. Этот человек — самая настоящая жаба, невзирая на его «фон» и семейное состояние. И он продолжает донимать меня моим уважением к Малеру, беспрестанно спрашивая, как поживает «мой еврейский мейстерзингер». Откровенно говоря, меня не волнуют его намеки. К тому же, если быть честной, у него дурно пахнет изо рта.
— Я не думаю, что это дает основание для судебного преследования, барышня, — сказал Гросс.
Но она была совершенно серьезна.
— Но я и не имела в виду ничего такого.
— Хорошо, что вы пришли ко мне с этой дополнительной информацией, фройляйн Шиндлер. У нас имеется перечень лиц, которых мы намерены опросить; имя господина фон Траттена будет добавлено к нему.
