Джон Робертс - Заговор в Древнем Риме
Впрочем, меня интересовал тогда не столько Катилина, сколько его друзья, ибо, при всей неистовости его натуры, не верилось, что Катилина без чьей-либо помощи представлял существенную угрозу государству. Уж очень он был распутен, а политиком слыл слишком прямолинейным и близоруким. Кроме того, все знали о его бедности. По части интеллекта ему было далеко до Цезаря, который сумел обратить свои долги в преимущество. Еще меньшую угрозу являли собой его приспешники. Однако то, что меня пригласили в их общество, показалось подозрительным. Хорошо, что Целер дал мне полуофициальный статус для ведения расследования. Если Катилина и впрямь замышлял заговор против государства, то за ним должен был стоять кто-то еще.
— Ты хорошо знаком с моим отчимом? — спросила меня Аврелия.
Все присутствующие за столом говорили между собой вполголоса.
— Мы с Луцием Сергием встречаемся большей частью в неофициальной обстановке, как, например, сегодня. В официальной — гораздо реже. Он стал претором задолго до того, как я получил право избираться квестором.
— Странно! — протянула девушка томным голосом, сверля меня взглядом. — Странно, что вокруг него теперь все время вертятся молодые люди.
Этому заявлению можно было дать различные толкования. Но я не стал спрашивать, что она имела в виду.
— Однако ты на них совсем не похож, — добавила Аврелия.
— Да? Хочешь сказать, что они все на одно лицо? — удивился я.
На самом деле меня интересовало, к какому типу мужчин она относит меня.
— В некотором смысле да, — уклончиво начала она. — Они высокого происхождения и совершенно никчемные. Греческие учителя, хорошая одежда и полное безденежье. По возрасту им впору пребывать в легионах, но они никогда там не служат, — она посмотрела на мой шрам. — Ты же, судя по всему, прошел эту школу. Значит, публичная должность тебе досталась не без борьбы. Кроме того, у тебя нет бороды.
Я почувствовал, как на затылке у меня волосы встали дыбом, и отхлебнул разбавленного водой вина, чтобы погасить свое волнение.
— Они носят бороды?
— Да. — Вид у нее был несколько озадаченный. — Большинство из них. Полагаю, это своего рода вызов условностям общества. Возможно, единственный, который они могут себе позволить. Разве ты их не видел?
— Служебные обязанности, увы, удаляют меня от общества. Но иногда мне доводилось встречать их в городе. Я думал, что они представители какого-то особого направления в философии.
— Ничего подобного. Некоторые из них — выходцы из древнего рода Мариев. Для них это своеобразное оправдание того, что их отстранили от власти. Думаю, они считают хорошим вкусом появляться на людях в таком виде.
— Не следует ли из всего этого, что друзья твоего отчима не вызывают у тебя большого восхищения?
— Главное, что восхищение у них вызываю я.
Аврелия пожала плечами — жест, который трудно было выполнить почти в лежачем положении. Однако, исполненный ею в совершенстве, он вызвал соблазнительное колыхание ее высоких грудей.
— Людей, способных вести за собой других, можно по пальцам пересчитать, — продолжала она. — Остальные — обыкновенное стадо.
— Надеюсь, что не принадлежу к последним, — заметил я.
Аврелия одарила меня холодным взглядом.
— Возможно, — сказала она, очевидно выискивая в моей внешности черты домашнего скота.
— Но почему эти безденежные молодые люди так привязались к Луцию? — простодушным тоном осведомился я.
— Ничего удивительного в этом нет. Он чем-то похож на Суллу. Может человека самого ничтожного положения поднять до вершин власти. Не удивительно, что это качество привлекает к нему людей, не способных совершить подобное восхождение без посторонней помощи.
— Прошу прощения, но сейчас он далеко не в том положении, когда смог бы кого-нибудь продвинуть.
— Это вопрос времени. — Она протянула свою чашу рабу, чтобы тот вновь наполнил ее вином. — В таком положении некогда находился и Сулла. Он сражался в боях и взял в плен Югурту, а все лавры достались старику Марию. Но люди, которые поддерживали Суллу, в конечном счете не прогадали.
Это был ловкий ход. Моя собственная семья весьма преуспела во времена диктатуры Суллы: родственники полагали, что умный, хотя и жестокий политик гораздо предпочтительней старого маразматика, каковым был Гай Марий. По крайней мере, подобные объяснения давали люди вроде моего отца. Возможно, они просто хотели оказаться на стороне победителя.
— Значит, Луций собирается снова выставить свою кандидатуру на должность консула? — спросил я.
— Что-то в этом роде.
Я не смог прочесть в ее глазах, что она подразумевала под этими словами, ибо в этот миг Аврелия подняла чашу с вином, которая закрыла ее лицо.
Ко мне обратился Катилина, и хотя он возлежал на кушетке прямо напротив меня, разделявшее нас расстояние заставляло его говорить достаточно громко.
— Как ты относишься к пребыванию Цицерона в должности консула? Мы как раз обсуждаем эту тему.
— Он лучший в Риме оратор, — ответил я. — Возможно, самый лучший во все времена. Превосходно владеет пером. О его умении использовать лазейки в законе слагают легенды.
Катилина фыркнул.
— Другими словами, он управляет страной как законник. Но разве это нужно Риму? Куда подевались воины, которые сделали нашу нацию великой? Разве Цицерон когда-нибудь стяжал славу на полях сражений?
— Зато Антоний не законник, — напомнил я ему.
Катилина сразу помрачнел, ибо хотел войти в союз с Антонием на время прошлых выборов, но что-то у них не сложилось, и Антоний вместо этого заключил союз с Цицероном.
— Да, но он также и не воин. Но все же думаю, что на будущий год, когда он доберется до македонцев, тем явно не поздоровится.
Не снискавший известности на полях сражений Катилина, подобно прочим людям такого типа, числил себя прославленным полководцем, а свои скромные заслуги оправдывал неудачными обстоятельствами.
— Должен сказать, что меня весьма удивил отказ Цицерона от проконсульского наместничества в Македонии, — подбросил я Катилине благоприятную возможность для атаки.
И он за нее ухватился.
— Потому что Цицерон — трус. Он знает, что ему придется бороться. А у него для этого кишка тонка. Он скорее останется в Риме и будет досаждать порядочным людям своими мелкими юридическими трюками.
— Если последние обвинения, выдвинутые им против тебя, окажутся правдой, вряд ли он может рассчитывать на безопасное пребывание в Риме.
Катилина разразился громким и вполне искренним смехом.
— Ему повсюду мерещатся заговоры против него. Это весьма характерно для трусов. Поверь мне, Деций, — он смотрел на меня в упор, выражение его лица было серьезным, — если мне доведется перейти к решительным действиям, то я не ограничусь убийством таких, как Марк Туллий Цицерон.
Катилина произнес это имя таким тоном, будто под ним подразумевалась редкая болезнь.
— Едва ли у нашего Деция хватит духу пойти на крайние меры, — произнес Цетег, интонация и взгляд которого делали его похожим на десятилетнего забияку.
Он был мрачной личностью с вечно угрюмым выражением лица и опущенными уголками рта. Возненавидеть такого человека не составляло труда.
— Если от чего и страдаю, так только от излишней рассудочности, — ответили. — Лишь полный кретин будет рисковать жизнью и благосостоянием, не имея ни единого шанса на успех.
— Такие люди, как ты, могут себе позволить быть терпеливыми, — презрительно заметил Цетег. — Далеко не у каждого за спиной стоит прославленная семья, которая поддерживает его и продвигает по карьерной лестнице.
Катилина пожирал нас внимательным взглядом. По какой-то причине он дал право своему прихлебателю вступить в разговор.
— Скажи, разве курульный эдил Лентул Спинтер не доводится тебе близким родственником? — осведомился я.
— И что из этого следует? — резко ответил он, как будто родственная связь с высоким чиновником каким-то образом его компрометировала.
— Кажется, я знаю, что Деций имеет в виду, — вступил в разговор Лека.
У меня было такое впечатление, будто Катилина подал ему знак, чтобы он встал на мою сторону.
— В его семье так много Цецилиев Метеллов, что молодые их представители не способны занимать весомого места в семейных советах. Не так ли, Деций?
Я напустил на себя недовольный вид.
— Не могу этого отрицать.
— К тому же, — продолжал Лека, — затраты, связанные с занимаемой должностью, сильно бьют по карману. Когда я был квестором, мне казалось, что последние десять лет ни один из моих предшественников не вложил ни единого асса в благоустройство дорог. Пришлось влезть в большие долги, чтобы восполнить их упущения.
Лека был человеком полной комплекции. Его негромкий голос лился ровно и мягко, лаская слух.
