Томаш Миркович - Паломничество в Святую Землю Египетскую
Позже он признался нам, что снимки белых чистильщиков обуви распространялись на Юге. Можешь себе представить, какое впечатление они производили на негров в тех штатах, где все еще действовала сегрегация? Отдельные места в автобусе, отдельные туалеты, отдельные бары, на каждом шагу что-нибудь напоминает, что ты человек второго сорта, – а тут снимки, на которых двое белых стоят на коленях перед элегантно одетыми черными и чистят им ботинки. Эти фото – это был настоящий динамит! Не знаю, как Билл, но я счастлив, что хоть немного помог ликвидировать расовые барьеры, пусть даже сам этого тогда не понимал.
Под конец учебы Джим очень активно включился в борьбу за равноправие: ездил на Юг, встречался с Мартином Лютером Кингом – о нем, должно быть, слыхали и в Польше, когда три года тому назад он получил Нобелевскую премию мира. Но Джима ломало, что Кинг – баптист, к тому же проповедник: мой друг считал христианство чуждой религией, которую американским неграм во времена рабства навязали белые хозяева. После университета он порвал с Кингом и ушел к «Черным мусульманам»; спустя какое-то время стал наряду с Малколмом Иксом одним из ближайших помощников Эли-яха Мухаммада. Но потом Джим решил, что негры, особенно американские, не должны переходить в ислам: ведь это религия арабов, а как раз арабы главным образом и устраивали облавы на негров и продавали их на невольничьих рынках. По мнению Джима, американским неграм следовало вернуться к своим африканским корням.
Сейчас, когда негры носят прически «афро», а некоторые делают пластические операции, чтобы сделать себе нос поафрикадистее, идея Джима не кажется такой уж странной. Но еще десять лет назад это было для негритянских деятелей нечто совершенно немыслимое.
И ничего удивительного: они ведь помнили, как неудачно сложились первые контакты американских негров с африканскими. Я имею в виду Либерию. Не знаю, известно ли тебе, что эта республика, самая старая на африканском континенте, появилась в результате переселения освобожденных рабов из Соединенных Штатов. Но вскоре оказалось, что вопреки идеалистическим ожиданиям Джефферсона, Медисона и Монро ни ассимиляции поселенцев, ни их мирного сосуществования с местными не происходит; их разделяют язык, религия, культура, обычаи – пропасть оказалась слишком глубокой. Кровавые бои продолжались до конца прошлого века, когда туземцев окончательно покорили и лишили всех прав. В тридцатые годы разразился грандиозный скандал: открылось, что их отправляют рабами на остров Биоко на испанские плантации какао. Деньги от этой операции оседали у потомков черных американских поселенцев с президентом и вице-президентом во главе. И хотя эта группа составляет всего три процента населения, она все еще остается у власти. К счастью, благодаря обильным американским инвестициям после Второй мировой войны положение туземцев начало улучшаться.
Джим считал, что в Либерии черные поселенцы сошли с верного пути в самом начале, пытаясь цивилизовать и обращать в христианство местное население точно так же, как это делали белые колонизаторы. Ему же нужно было нечто совершенно обратное: отбросить ценности белых, вернуться к традиционным африканским обычаям и верованиям. Публично, конечно, он не провозглашал столь радикальной программы, а только заявлял, что стремится обогатить культуру черных американцев африканскими элементами. Но я-то знал правду.
Главная проблема (на нее, впрочем, ему указывали и другие негритянские лидеры) состояла в том, что Африка – это сложнейшая мозаика из сотен этнических групп, разбитых на тысячи племен. Они различаются языком, обычаями, верованиями, одеждой. Такого понятия, как африканская культура или религия, просто не существует. А большинство американских негров за века рабства забыли о своих этнических корнях. Для собственного употребления они могли бы, конечно, выдумать какую-то синкретическую панафриканскую культуру – а толку-то?
«Ну сам подумай, Джим, – говорили ему знакомые. – Представь себе белого, который в один прекрасный день решает одеваться «по-европейски», то есть надевает шотландскую юбочку в клетку, голландские деревянные башмаки и французский берет. Ну и что в результате? Он станет похож на идиота! А ты хочешь, чтобы мы одевались по такому же принципу, только на африканский манер».
На подобные аргументы Джим отвечал, что одежда не самое главное, его заботят более существенные вопросы. Но есть ли такие ценности, которые можно было бы признать общими для всех африканских этнических групп? Не так-то просто это выяснить, пока жуешь гамбургеры и пьешь «кока-колу». Несколько дней спустя он заявил мне, что уезжает в Африку.
Когда я посоветовал ему поехать в Гану, первую британскую колонию, которая как раз получила независимость, – он возмутился. Я считал, что человек с его образованием обязательно будет там востребован. Но он возразил: тамошние негры не затем вышвыривают белых, чтобы заменить их черными американцами; подобная тактика грозила бы очередной Либерией. Когда я напомнил, что Нкрума десять лет прожил в Штатах и даже преподавал в американском университете, Джим кисло заметил, что именно по этой причине будущее Ганы ему видится в очень мрачных тонах.
Как ты наверняка знаешь, Нкрума, пока его не лишили власти в прошлом году, успел довести страну до нищеты и экономического хаоса. Когда он принял власть, у Ганы было полмиллиарда долларов в резервных фондах; когда его правительство рухнуло, страна осталась с миллиардным долгом. Предсказание Джима сбылось в точности. Я не уверен, сказался ли здесь факт, что первый президент Ганы действительно провел несколько лет в Соединенных Штатах. Но кто знает! Может, он в самом деле чересчур оторвался от своих африканских корней, может, слишком загляделся на наши небоскребы и автострады, может, начал бездумно транжирить деньги, подражая американским образцам?
Как бы то ни было, в Гану Джим не поехал. Он решил, что ему нечего делать в таких колониях, где могло бы пригодиться знание английского. Ему хотелось общаться с туземцами только на их родных языках, которыми – веря в свои способности – он собирался быстро овладеть на месте. В конце концов он остановил свой выбор на Убанги-Шари, одной из четырех территорий Французской Экваториальной Африки. Там, в самом сердце континента, как он надеялся, легче всего будет найти племена, не испорченные контактами с западной цивилизацией.
Вскоре после отъезда Джима я поступил на работу в госдепартамент, и меня послали в наше представительство в Перу. Когда спустя три года я появился в Нью-Йорке, оказалось, что Джим успел за это время вернуться из Африки, но через несколько месяцев уехал снова, на сей раз в Нигерию.
Наш общий друг Билл сказал мне, что Джим вернулся из Центральноафриканской Республики – так стала называться Убанги-Шари после обретения независимости – на грани нервного срыва. Биллу долго пришлось тянуть его за язык, пока Джим наконец не рассказал ему, что с ним было.
Оказывается, прилетев в Банги, он вскоре узнал от случайного знакомого, шведского этнографа, что самое примитивное племя, которое тому когда-либо попадалось, живет в деревне у небольшого озера в северо-восточном регионе страны. Билл не запомнил названий ни племени, ни озера. Добраться туда было нелегко; Джиму пришлось несколько недель продираться сквозь джунгли.
Деревня состояла всего из двадцати с небольшим круглых глиняных хижин у самого берега. Они выглядели очень скромно, как и одежда туземцев: и мужчины, и женщины носили только тростниковые юбочки, браслеты и ожерелья из мелких кораллов, семян растений и зубов гиппопотамов. Большинство туземцев были поразительно худыми, как будто давно ничего не ели, но вели себя очень дружелюбно и ничего не имели против того, чтобы Джим поселился среди них. Когда он жестами объяснил, чего он хочет, ему отвели пустую хижину.
Жители деревни не обрабатывали землю, не ткали, не вырезали ничего из дерева, даже не охотились. Их единственным занятием и единственным развлечением было ходить к озеру и смотреть, как копошится в воде стадо гиппопотамов. Они усаживались на берегу, кричали, хлопали в ладоши и облизывались, тыча пальцами в гиппопотама пожирнее. Когда Джим показал им жестами, что гиппопотама можно убить и съесть, они с энтузиазмом закивали, облизываясь еще энергичнее. В конце концов Джим не выдержал: вырвал копье из рук ближайшего воина и замахнулся на жирную самку, которая вышла из воды и нахально разлеглась на земле всего за несколько шагов от них. Туземцы сразу вскочили на ноги с гневными криками; Джим понял, что по какой-то причине охотиться на гиппопотамов нельзя.
По мере того как Джим все лучше узнавал язык жителей деревни, дело начало проясняться. Оказалось, что на гиппопотамов можно охотиться только один день в году. В этот день надо убить их столько, чтобы сушеного мяса хватило на год, потому что именно оно – основа существования туземцев. Свой рацион они дополняли семенами и кореньями (плодовые деревья в округе не росли), а иногда рыбой, которую били острогой, бродя по пояс в воде. Но поскольку лодок и сетей не было, рыба составляла редкую добавку к меню. Если не удавалось убить достаточно гиппопотамов, под конец года туземцы мерли от голода.
