Томаш Миркович - Паломничество в Святую Землю Египетскую
Большинство туристов вообще ничего не знают о суданских памятниках. Поездят по Египту и думают, что уже все видели. Ничего подобного! Очень советую вам съездить в Карейму. а оттуда до Курру, Напаты и Мероэ рукой подать. Вы полька, и вам должно быть нетрудно получить суданскую визу.
– Может, я и в самом деле выберусь туда, – сказала Алиса.
– Одна из интереснейших находок, сделанных в Мероэ. – продолжал старичок, – это бронзовая голова Октавиана Августа, старательно зарытая в песок примерно две тысячи лет назад. А знаете, откуда она там взялась? Во времена, когда Египет был римской провинцией, как-то раз нубийские войска перешли границу и успели захватить три города, пока их не заставили отступить. Страбон пишет, что во время этой экспедиции нубийцы разрушили несколько статуй Октавиана. Голова, вероятно, принадлежала одной из них. Вы спросите: зачем она понадобилась нубийцам? По-моему, тут надо вспомнить, что у темнокожих жителей Нубии были обширные контакты с Африкой. И некоторые египетские верования тождественны верованиям африканских племен. Поэтому в полагаю, что в Мероэ найдутся и головы других разрушенных статуй римского императора! – победоносно воскликнул египтолог.
Он еще что-то говорил, но Алиса его почти перестала слушать: ей вдруг вспомнилась загадка из дядиного письма – как выглядел картуш фараона, чье имя на амулете сыграло такую важную роль в истории рода Сецехов? Имя, которое ей предстояло заменить собственным знаком?
– Извините, пожалуйста, – сказала она, когда старичок остановился перевести дыхание, – если вы египтолог, не могли бы вы записать мне иероглифами имя фараона Хакау, которого по-гречески звали Хэйос?
– Фараона Хакау? Разумеется, сейчас, вот только вспомню… – Хаттер потянулся в карман за ручкой, но вдруг его рука задержалась на полдороге. – Крайне неуместная шутка! – заявил он негодующе.
– Это никакая не шутка, клянусь! – воскликнула Алиса, но старичок уже встал со стула.
– Увольте, – заявил он решительным тоном, подхватил шляпу и направился к выходу, не допив чай.
Алиса покраснела до ушей. Ей было совершенно невдомек, чем она могла задеть такого славного дедушку. Не именем же фараона!
Она пожала плечами и допила сок. Затем посмотрела на плане Каира, где находится Шария-Адли-Паша; оказалось – недалеко, часы показывали всего десять, и Алиса решила, что на встречу с вице-консулом пойдет пешком. А по дороге опять полюбуется витринами и, может, что-нибудь себе купит.
Но когда она вышла из отеля, выяснилось, что большинство магазинов закрыты, а на витринах опущены жалюзи. Только наткнувшись на открытую лавку – в ней продавались сумки, – она узнала от продавца, в чем дело: в мусульманских странах пятница – день отдыха и молитв. Работали только магазины, принадлежавшие коптам и грекам. Когда Алиса дошла до площади Талаат-Гарб, там тоже почти все было закрыто.
Пройдя еще немного, она свернула на улицу Адли-Паши, миновала синагогу и вскоре вошла через железную калитку в сад кафе Гроппи. Поскольку никто из людей, сидевших за столиками под белыми зонтами от солнца, не походил на американского консула, Алиса заглянула в кафе, но внутри никого не было. Тогда она села за столик на открытом воздухе, заказала охлажденный кофе и взялась писать открытки, рассудив, что Фрэнк Хейр, когда появится, уж как-нибудь ее узнает.
– Алиса? – спросил ровно в одиннадцать мужской голос, тот же самый, который звучал в телефонной трубке.
Алиса подняла взгляд и увидела улыбающегося рослого блондина тридцати с лишним лет; на нем были бриджи цвета хаки и светло-голубая рубашка навыпуск с короткими рукавами. На дипломата он нисколько не походил.
Алиса кивнула.
– Привет, я Фрэнк. Это я тебе звонил. Можно называть тебя по имени? – спросил он, усаживаясь.
– Можно. А как ты меня узнал?
– Проще простого. Я видел твое фото, – ответил он с улыбкой, которую немного портили большие, выступающие вперед резцы, точно у кролика. – Не удивляйся – мы имеем право интересоваться своими гражданами. А ты ведь родилась в США, так что с нашей точки зрения ты американка. В любую минуту можешь получить американский паспорт. Надо будет составить прошение, но это обычная формальность. – Он подозвал официанта и заказал пиво, после чего снова обратился к Алисе: – Ты приехала в Египет, чтобы встретиться с дядей, да?
– Нет, я приехала потому, что умер мой другой дядя, Теодор. В завещании он поставил условие: чтобы получить наследство, я должна посетить Египет. Но я решилась на путешествие не только поэтому.
– Но ты же собираешься повидаться с дядей Виктором?
– Конечно. Только его пока нет в Каире.
Фрэнк испытующе поглядел на нее:
– А ты знаешь, где он?
– Нет.
– Когда узнаешь, сообщи мне, ладно? В конце концов, он ведь тоже американский гражданин, так что мы не должны терять его из виду. – Он вынул из портфеля две визитки. – Передай одну из них дяде и скажи: нам очень важно, чтобы он дал о себе знать.
– Ладно, скажу.
Фрэнк отхлебнул пива.
– А как ты раньше общалась с дядей? На какой адрес он слал письма?
– Я ему вообще не писала. И даже не подозревала о его существовании. Про то, что у меня есть дядя, я узнала всего за несколько недель до отъезда из Польши, и только здесь, на месте, мне сказали, что он в Египте. Раньше я думала, что он в Америке.
– А кто тебе это сказал?
Алиса вспомнила, что капитан Латиф просил ее сохранять тайну. Но решила, что хотя бы его фамилию американцу назвать можно.
– Капитан Махмуд Латиф из здешней полиции.
– Ага. Знаю, знаю. А что еще он тебе рассказывал? Заявлять вице-консулу, что это не его дело, Алисе не хотелось, а поэтому после недолгих колебаний она ответила:
– Ничего особенного. Мы говорили в основном об отрезанных головах. Может, у тебя тоже найдется что о них рассказать?
– У меня? – Американец как будто растерялся. – Почему ты думаешь, что я могу что-то знать про отрезанные головы?
– Да ничего я не думаю. Просто спросила. А что, правда знаешь?
Вице-консул вздохнул и сделал еще глоток.
– Да, знаю. Хочешь послушать? Я еще никому этого не рассказывал, но, может, мне станет легче, когда это выплесну. Эта проклятая голова мне до сих пор по ночам снится.
РАССКАЗ ФРЭНКА ХЕЙРА, ВИЦЕ-КОНСУЛАВ университете я дружил с одним негром. Мы оба были из бедных семей, поэтому держались вместе. Объединяло нас и то, что мы с ним были братья по оружию: оба смогли попасть на учебу только потому, что участвовали в корейской войне, иначе нам бы это не светило. У Джима был талант к языкам, но в Колумбийском он изучал, как и я, политологию.
Как-то раз он сказал мне и еще одному нашему белому приятелю, у которого было фигово с бабками, что знает способ, как зашибить кучу зеленых.
– Как? – спросили мы в один голос.
– Будем чистить ботинки, – ответил он.
Мы с Биллом расхохотались: чистка обуви – работа тяжелая и к тому же низкооплачиваемая. В те годы наваксить ботинки стоило пять центов.
– А если каждый клиент будет нам давать по доллару?
– Такого не может быть! – воскликнули мы.
– Может, – сказал он. – Может, если вы согласитесь чистить ботинки в Гарлеме.
И мы согласились. Мы были, наверное, первыми белыми которые чистили ботинки черным. Но клиентов у нас было полно, и все с готовностью башляли по баксу. Мы с Биллом посмеивались про себя: ну и дураки эти черные, если готовы нам столько платить! И поздравляли Джима с классной идеей. Но дураками были мы сами: нам было невдомек, что он думал о чем-то большем. Мы не осознавали, как важно для негров, что белые чистят им ботинки, пусть даже и неумело. Джим потом говорил, что из-за нас в Гарлеме появилась мода на плохо вычищенные ботинки. Должно быть, он так шутил, но я бы не удивился, если бы это оказалось правдой.
Позже он признался нам, что снимки белых чистильщиков обуви распространялись на Юге. Можешь себе представить, какое впечатление они производили на негров в тех штатах, где все еще действовала сегрегация? Отдельные места в автобусе, отдельные туалеты, отдельные бары, на каждом шагу что-нибудь напоминает, что ты человек второго сорта, – а тут снимки, на которых двое белых стоят на коленях перед элегантно одетыми черными и чистят им ботинки. Эти фото – это был настоящий динамит! Не знаю, как Билл, но я счастлив, что хоть немного помог ликвидировать расовые барьеры, пусть даже сам этого тогда не понимал.
Под конец учебы Джим очень активно включился в борьбу за равноправие: ездил на Юг, встречался с Мартином Лютером Кингом – о нем, должно быть, слыхали и в Польше, когда три года тому назад он получил Нобелевскую премию мира. Но Джима ломало, что Кинг – баптист, к тому же проповедник: мой друг считал христианство чуждой религией, которую американским неграм во времена рабства навязали белые хозяева. После университета он порвал с Кингом и ушел к «Черным мусульманам»; спустя какое-то время стал наряду с Малколмом Иксом одним из ближайших помощников Эли-яха Мухаммада. Но потом Джим решил, что негры, особенно американские, не должны переходить в ислам: ведь это религия арабов, а как раз арабы главным образом и устраивали облавы на негров и продавали их на невольничьих рынках. По мнению Джима, американским неграм следовало вернуться к своим африканским корням.
