Владлен Карп - Ритуальное убийство на Ланжероновской, 26
Фёдор присыпал лужицу крови землёй и, удовлетворенный хорошо сделанной работой, вышел из кладбища через боковые узкие ворота, ближе к тюрьме.
Только на третий день кладбищенский смотритель случайно, обходя кладбище по дорожкам, обнаружил мёртвое тело. Срочно вызвал полицию. Начальство было вне себя от происшествия. Хватало одного «ритуального убийства». Два случая - перебор. Собрали в полиции немногочисленных свидетелей происшедшего и предупредили, что если оно станет известно в Одессе, особенно, газетчикам, то сорвут голову любому, кто будет тому виной в разглашении государственного секрета. Начальнику тут же доложили о ещё одном трупе, найденном на поляне за Первым христианским кладбищем.
- Следы «ритуального убийства» есть? – с ужасом на лице спросил начальник городской полиции.
- Нет.
- Слава Богу, хоть этот без следов насилия от этих евреев.
***- Имя? – начал допрос свидетеля следователь Городского управления, Никита Савельевич Заруба. Он только недавно отметил своё пятилетие следователем Одесской Управы. Срок – не ахти какой, но он чувствовал уважительное отношение к себе высокого начальства. А чего бы его не уважать? Дела рассматривал внимательно, довольно быстро, не засовывал их в долгий ящик, стараясь докопаться до сути. Напрасно не шил «висячие» дела подследственным, но и поблажек не давал. По тюрьмам, да и на воле блатные распевали:
«Сколько я зарезал,
Сколько покалечил,
Сколько я невинных Зарубил»
Только «просвещенные» понимали, о каких «невинных» и кто «зарубил», пели с надрывом на базарах и по нарам.
- Имя? – повторил следователь Заруба.
- Куля. Акулина, - поправилась, сидящая на стуле напротив следователя, домработница Марка Соломоновича Маковского, подозреваемого в похищении мальчика Вафы – Варфоломея.
Газетная шумиха уже целую неделю будоражила Одессу. Черносотенная печать после первого же сообщения о пропавшем мальчике, мусолила «ритуальность» убийства. Как всегда, в таком случае, появился таинственный «еврей с чёрной бородой». Скоро еврейская Пасха и кровавый навет тут как тут.
Молодой следователь, Никита Заруба, должен был разобраться в этом, пока ещё, совершенно неясном деле. Где мальчик, кто его похитил, если его убили, с какой целью, то где же труп? Вопросов больше, чем ответов.
- Так, Акулина, а отчество? – старательно записывая в протокол допроса, спросил следователь.
- А цэ шо? – вопросом на вопрос ответила свидетельница.
- Ну, отчество. Как звали отца?
- Моего?
- Ну да, - сдерживая разгорающиеся эмоции, спросил Заруба.
- Иваном, - удивленно ответила Акулина. Она никак не могла понять, при чём тут её отец, живущий далеко от Одессы.
- Акулина Ивановна, а фамилия как?
- Звали нас Стрижи. Та наше село называется «Стрижи» и у всех хатах жили Стрижи.
- Акулина Ивановна Стриж, расскажите всё подробно, как было дело?
- А якэ дело? – переспросила свидетельница.
- Знакома ли Вам Антонина Анисимовна Стрижак? Даже фамилии похожи, - продолжал записывать в протокол показания следователь.
Не, не знакома, - твердо ответила Акулина.
- Ну, как же, живёт рядом с вами в соседнем доме, торгует рыбой на Привозе, Антонина Анисимовна Стрижак.
- А-а-а! Так то титка Тоня, знаю. Я у ней рыбу беру. Хороша рыба, свижа, - бойко ответила Акулина.
- И детей её знаете? – не сводя с неё глаз, в упор, спросил следователь.
- Знаю, но може не усих, - не совсем уверенно ответила Акулина. Она слышала, что, вроде, пропал мальчик у соседки, что это у тетки Тони пропал сын, Вафа.
- Когда видели последний раз её сына Варфоломея? – спросил Заруба, но понял, что такого имени домработница Маковских не знает. – Вафа, его зовут.
- Последний раз его не видела давно, не можу просто цэ знать.
- Давно или недавно? – переспросил Заруба.
- Може пару дней. Он прятался от цыган.
- Тех цыган видела сама.
- Не. Не было тих цыган. И Вафы не было. Утик.
Речь Акулины состояла из причудливой смеси русского, украинского и одесского языков, если одесский говор можно назвать языком.
- Что можете рассказать про чемодан? – продолжал вопросы следователь.
- Ничего не можу про якийсь чемойдан, - не понимая вопросов отвечала Акулина.
- Тот чемодан, который увозили двое людей от вас на извозчике?
Акулина подробно рассказала следователю всю историю с молодым парнем, принесшим чемодан, запиской, извозчиком, двумя людьми, забравшими чемодан и уехавших на заказанном Кулей извозчике.
- Опишите тех людей? – настаивал Заруба. – Они были евреи?
- Описать не можу. Я малограмотная. Писать не можу.
- Расскажите о них.
- Не знаю. Може то были цыгане, - неуверенно отвечала Акулина, - с чёрными бородами и в чёрных таких капелюхах.
- Записку, которую передал незнакомый парень, читала?
- Не. Хозяин говорил, что завезти надобно чемойдан по адресу в записке.
- Тебе твой хозяин наказал говорить, что ты отвечаешь мне? – настаивал следователь.
- Да. Мой хозяин всегда говорил, шоб я говорила тильки правду. Обманывать не хорошо. То грех великий.
Следователь понял, что больше ничего он от той Акулины не узнает.
***Как попал Василий в храм, он не мог вспомнить. На душе было тоскливо, в груди давило, подташнивало. С ним такого никогда раньше не было. Жуткая ночь в катакомбах, страхи темного подземелья, потеря сознания, вновь и вновь возвращались к нему. К этому примешивался ужас содеянного. Загубил малую душу, невинного мальчика, отдал ребёнка на поругание и смерть, ему это не простится.
Василий не ходил в церковь, не верил в божью милость и наказание за грех, но на душе было тревожно. Шел он, шел по Пушкинской и машинально завернул в церковь Афонского Ильинского подворья, поднялся на три ступеньки широкого сводчатого входа, прошел в открытые настежь высокие двери с цветными витражами и оказался в большом зале. Прихожане плотно стояли друг к другу и внимали слову пастыря. На возвышении стоял старец с большой седой бородой, простирая руки над головами верующих и низким тихим голосом читал проповедь: «…и ещё прекрасней, когда ты сам научился и умеешь любить. И мы знаем, что любовь от Бога. И это прекрасное чувство любить, даровал нам Господь, сотворив человека по Своему
образу и подобию, чтобы нам любить так, как Он любит нас, чтобы любить мир, в котором ты живёшь и любить Бога, сотворившего всё прекрасное в нём…»
Прихожане смиренно смотрели вверх на проповедника и выше - на купол церкви. На них с высоты взирали добрые глаза сына божьего и голос лился, как с небес.
«…любить свой дом, семью, любить людей. Но многие возразят, где же эта любовь, о которой так много и красиво сказано, и где взять силы, чтобы жить и любить и почему вместо того, чтобы любить, мы ненавидим друг друга? Кто испортил и извратил в нас понятие о любви, человечности, милости, что они давно устарели и стали не модными в начале нашего ХХ века? Кто принёс в этот мир столько зла, несчастья, болезни, страдания, смерть? Потому, что все согрешили и лишены славы Божьей. Быть отделенным от Бога и лишиться Его милости, это значит принять на себя гнев Божий, Его осуждение за грех, который приведет нас в ад. Дьявол уловил нас в свои сети и через грех умертвил нас духовно и ведет в погибель. Он есть отец лжи, который обманул человека, увёл его от Бога и через непослушание Господу, действует в каждом из нас и ведёт на всякое зло и преступление».
По лицу Василия текли слёзы, на душе становилось спокойнее, соленые струйки попадали в рот и стекали с подбородка на рубаху. Он не утирал слёзы, ему было жалко свою истерзанную душу и всех грешников на Земле. Многие прихожане плакали, не утирая слёзы.
«…Это ли то, чего бы ты хотел достигнуть в своей жизни? – продолжал завораживать голос.. – Я думаю ты не желаешь этого. И Бог этого не хочет. Господь любит тебя, но Он не любит грех, который в тебе. И чтобы нам не погибнуть во грехах наших, Господь явил нам Свою милость и любовь…»
Василий повернулся к выходу и медленно вышел их храма, а сзади ещё доносился голос, проповедующий всеобщую любовь во искупление грехов.
***«Вспомни! – сказал себе Маковский. – Вспомни, как было на самом деле во всех мелочах. Все подробности очень важны. Не может быть, чтобы он не вспомнил. Но мысль ускользала от него. Он никак не мог сосредоточиться. Из головы не выходило, что он не виноват, что он не знает, как могло случиться, что его обвиняют в похищении ребёнка, тем более в его умерщвлении. Какой абсурд – убить ребёнка, чтобы забрать у него кровь на мацу? Чей воспалённый ум мог придумать такое. Он и раньше слышал о «ритуальных убийствах», в которых обвиняли евреев. Но этот навет разоблачён многие столетия тому назад. И как можно к ним возвращаться в наш просвещенный век?
