Борис Акунин - Весь цикл «Смерть на брудершафт» в одном томе.
Должно быть, унтер-офицер, желая не ударить лицом в грязь перед начальством, вызвал лучшую свою ученицу. Но долговязая Тюлькина его подвела: ударила неплохо, а выдернуть не смогла, широкий штык застрял в соломе.
Романов сердито крякнул, чтоб протолкнуть ком в горле, отвернулся.
Это еще что такое?!
У ограды, спиной к плацу стояла ударница, держалась за железные прутья. С той стороны, тоже прижавшись к забору, плакала дама в черном платье. Протянула руку, сняла с девушки фуражку, погладила по бритой голове. Поодаль сверкал лаком длинный автомобиль с раскрытой дверцой, у которой застыл шофер в ливрее с золотыми позументами.
— Голышев! — грозно позвал штабс-капитан. — Что тут у вас за театр?
Унтер обернулся, вздохнул.
— Стараются девоньки, господин старший инструктор. Только штык — он силу любит.
— Я не про штык, я про это. — Алексей кивнул в сторону ограды. — Ваша? Почему не в строю?
— Родительница к Шацкой приехала. Как можно отказать? Адмиральша!
— Хоть королева английская! Солдат есть солдат, а занятие есть занятие. Чтоб больше такое не повторялось!
— Виноват, господин старший инструктор.
Романов уже двигался к забору, неслышно ступая по траве и сжимая за спиной стек. С Бочаровой они условились: в батальоне все солдаты равны, никому никаких привилегий. Любое проявление социального неравенства выжигать каленым железом.
Ни стоявшая спиной адмиральская дочка, ни ее плачущая родительница приближающегося офицера не видели.
— Сашенька, ведь ты у меня одна осталась. Мишенька погиб, Коленька погиб, — всхлипывала траурная дама. — Что же ты со мной делаешь? Ладно бы еще сестрой милосердия… Если б был жив папа…
— Он бы мною гордился, — ответила барышня и сделала шаг назад — не хотела, чтоб мать ее гладила.
Сквозь коротенькую щетину на макушке просвечивало большое бледно-лиловое пятно. Где-то Алексей его уже видел.
— Шацкая! — рявкнул он.
Девушка испуганно обернулась. Глаза в пол-лица блестели от слез, но брови были сердито сдвинуты.
Романов вспомнил: царевна под машинкой парикмахера. Только уже не врубелевская, а царевна-лягушка.
Доброволка надела фуражку, смахнула слезы, оправила гимнастерку.
— Так точно, господин штабс-капитан!
— По маме соскучились? — язвительно осведомился Алексей. — Домой отправить? Доложите командиру батальона, что я представил вас к отчислению. В штаб, шагом марш!
— Благослови вас Бог, молодой человек! — крикнула с той стороны дама. — Прогоните ее, прогоните!
Шацкая покачнулась.
— Я только на минуту, мне разрешили!
— Каждая минута учения на вес золота. Если вы этого не понимаете, нежное создание, то скатертью дорога.
— Я не нежное создание, я солдат первого взвода первой роты! — Девушка обожгла его взглядом, полным ненависти. — Если бы к мужчине-солдату пришла мать, его тоже отпустили бы. Вы не смеете меня прогонять! Иначе я напишу в газету, что вы нарочно спасаете от фронта аристократок, а на смерть гоните одних простолюдинок! Вчера отчислили графиню Браницкую и дочь бывшего министра юстиции! Позавчера — Лизу Белосельскую-Белозерскую! Мы напишем коллективное письмо, так и знайте!
Нежное создание оказалось с характером. Угроза была нешуточной. В самом деле, Бочарова ежедневно отправляла домой немало барышень-дворянок — считала, что они не вынесут окопной жизни. Надо будет ей сказать, чтоб соблюдала социальные пропорции, не то в самом деле может выйти общественный скандал…
— Молчать! — прикрикнул на строптивицу штабс-капитан. — Вас отчасти извиняет лишь то, что вы отпросились у командира. Но за препирательство — наряд на кухню, картошку чистить. А сейчас — марш в строй!
— Слушаюсь!
Черная дама залилась рыданиями, девушка побежала к взводу, Романов двинулся следом. Пожалуй, одного наряда за столь дерзкий шантаж будет маловато.
— Шацкая, покажите удар! — приказал он, приблизившись к чучелам.
Удар у царевны-лягушки, разумеется, был ни к черту. Она своими ручонками и карабин-то еле удерживала.
— За плохую подготовку — час под ружье.
Наказания подобного рода после революции в армии были отменены, но Бочка у себя в батальоне новшеств не признавала. При малейшей провинности она ставила доброволок на полчаса или на час держать винтовку на весу — это укрепляло дисциплину, а заодно и руки.
Шацкая закусила губу, сузила свои глазищи — не лягушачьи, а скорее стрекозьи.
— Есть под ружье, господин штабс-капитан!
— И глядите у меня. Я вас взял на заметку.
МАНИФЕСТАЦИЯ
Ударный батальон, все четыре роты, был выстроен на плацу в каре. Знамя с мертвой головой колыхалось на ленивом балтийском ветру, словно полог катафалка. Командирша, туго затянутая ремнями, медленно шла вдоль строя, переводя бешено сощуренные глазки с лица на лицо. Романов почтительно отставал на два шага — еще и для того, чтоб не торчать каланчой над низкорослой Бочкой.
Кое-чему за две недели личный состав всё же научился. Равнение держали прилично, карабинами почти не гуляли, начальницу старательно «ели глазами», хоть у некоторых иногда и мелькал озорной огонек или начинал дергаться рот. Ведь молодые все, смешливые, а Бочка, когда напускала на себя важность, выглядела довольно комично. Да и речи про дисциплину всем успели надоесть.
— У нас свой порядок! — зычно выкрикивала командирша. — Мы тут революцию не делаем, мы Родину спасаем! Никаких комитетов, никаких митингов у нас не будет! Митинги армию развалили! Про амуры забудьте, из головы выкиньте! Больше половины выгнала и еще столько же взашей попру! Это пока присягу не дали. А после присяги, на фронте, за любые шуры-муры буду вот этой вот рукой! — Она взмахнула нешуточным кулаком. — Вы все должны быть, как ангелы…
И оглянулась на Алексея. Репетировала перед помощником свою речь, да забыла слово.
— Бесплотны, — тихо подсказал он.
— Вы все должны быть бесплотны, как ангелы! Потому что мы ангелы и есть. Бесплотные и бесполые! Прилетели с небес Россию спасти. И улетим туда ж, на небо, как ангелы. Батальон ангелов-спасителей — вот мы кто!
Про «батальон ангелов» в заготовленной речи не было — это Бочка на ходу придумала. С ней такое случалось, если увлечется. Правда, не всегда получалось так красиво.
И вспомнился Алексею чувствительный господин, тоже поминавший ангелов в самый первый день, когда батальонный трубач Молошникова пыталась освоить сигнал «тревога».
«Они ангелы, а я кто? — подумалось штабс-капитану. — Архангел что ли?»
Никак не годился он в архангелы. Отвлекшись, Романов пропустил момент, когда речь начальницы повернула из возвышенного русла во всегдашнее.
— …А кто будет на мужчин хоть одним глазом косить — смотрите у меня! — Бочарова сняла фуражку, вытерла рукавом вспотевшую от напряжения голову. — Вольно! Вопросы есть?
Разбитная деваха из второй роты (Колыванова, белошвейка) крикнула:
— Госпожа начальница, а ежели у меня глаз косой?
По рядам прокатился смешок.
— Зажмуришь! — ответила Бочка. — Но на мужиков пялиться не моги!
Адвокатская дочка Шлехтер, еще одна заправская шутница, только иного сорта, звонко спросила:
— Даже если большая дистанция, все равно нельзя?
Командиршу смутить было трудно. Она покачалась на каблуках и выдала:
— Ты свою дистанцию до победы ниточкой зашей!
Шеренги закачались. Пронзительный хохот взметнулся над плацем. Громко гоготали бравые унтера, заливались ударницы поразбитнее, интеллигентные улыбались, эпатированно покривила губы дисциплинированная, сухая Голицына.
Взгляд Алексея упал на Шацкую — после той конфронтации он действительно взял смутьяншу на заметку, однако поводов придраться адмиральская дочка ни разу не дала.
Большеглазая барышня стояла во второй шеренге, опустив ресницы и порозовев. Даже уши у нее стали красными.
И стало вдруг Романову среди всеобщего веселья невыразимо грустно. Он поднял взор со смеющихся женских лиц на черное знамя — нашитый на полотнище череп пялился на штабс-капитана пустыми глазницами.
Бочка подняла руку, смех утих.
— Кончено с вопросами. Батальо-он, смиррно! — Шеренги выровнялись. — У господина военного министра к нам большая просьба. Нынче на Марсовом поле манифестация в защиту отечества. Известно, что германские наймиты — большевики попробуют ее сорвать! Приведут с окраин горлопанов, станут требовать мира любой ценой! Революционное правительство России просит нас, женщин-патриотов, о помощи! Покажем Петрограду, что такое любовь к Родине! Пойдут первые взводы от каждой роты. Строем, при оружии! Остальным взводам продолжать обычные занятия!
