Джайлз Брандрет - Оскар Уайльд и смерть при свечах
Глава 9
Свеча в окне
Но Эйдан Фрейзер мог выбирать, и он этим воспользовался.
Когда мы добрались до клуба «Албемарль», наступила полночь. Входная дверь была закрыта, окна, выходящие на улицу, темны, однако Оскар позвонил в звонок. Почти сразу Хаббард открыл дверь и подобострастно отступил, чтобы впустить нас.
— Желаете выпить стаканчик на ночь, мистер Уайльд? — пробормотал он.
— Благодарю вас, — сказал Оскар, вложив монету в руку слуги, — вы и сами заслужили стаканчик. — (Я никогда не видел, чтобы Оскар шарил по карманам в поисках мелочи. Без малейших усилий, словно профессиональный фокусник, он умудрялся вытащить нужную монету именно в тот момент, когда это требовалось.) — Вы уже закрываетесь, я знаю. Мы устроимся в Кеппель-Корнер. Обещаю, мы вас надолго не задержим. Для меня есть какие-нибудь сообщения?
— Четыре телеграммы, сэр, — с удовлетворенным видом сообщил Хаббард. — Я немедленно принесу их вам вместе с шампанским.
В «Албемарль» еще не провели электричество. Мы сидели в Кеппель-Корнер, окруженные могильным сумраком, под единственной газовой люстрой в алькове рядом с центральной лестницей. Альков получил свое имя в честь красивого юноши с веселыми глазами и изящным ртом, чей превосходный портрет кисти сэра Годфри Кнеллера украшал заднюю стену. В возрасте девятнадцати лет Арнольд Йост ван Кеппель приехал из Голландии в Англию в свите короля Вильгельма Третьего.[34] По слухам, он был любовником короля. И, вне всякого сомнения, одним из его фаворитов. В возрасте двадцати шести лет, в 1696 году он получил титул графа Албемарля. Всякий раз, когда Оскар смотрел на портрет, он тихонько вздыхал и шептал: «Когда-то и меня обожали».
Хаббард принес шампанское и телеграммы, и Оскар принялся по очереди изучать конверты.
— Пожалуй, начнем с этого, — сказал он, вскрывая один. — Он и в самом деле от нашего друга, если нам, конечно, следует так его называть.
Оскар передал мне телеграмму. Я с некоторым удивлением прочитал:
«СОЖАЛЕЮ, НЕ МОГУ ВСТРЕТИТЬСЯ С ВАМИ НЕМЕДЛЕННО. КОГДА НАСТУПИТ ПОДХОДЯЩИЙ МОМЕНТ, Я С ВАМИ СВЯЖУСЬ. С УВАЖЕНИЕМ, ФРЕЙЗЕР».
— И как это понимать? — спросил я.
— А как понимать это? — ответил вопросом на вопрос Оскар, который вскрыл второй конверт. — Второе сообщение от инспектора Фрейзера, отправлено ровно через час после первого.
— У него возникли сомнения?
— Да, похоже, он передумал, — сказал Оскар и прочитал телеграмму: — «УВЕРЯЮ, ВЫ ВСЕ ПОЙМЕТЕ, КОГДА Я ОБЪЯСНЮ. ФРЕЙЗЕР».
— Он хочет нас успокоить, — продолжал Оскар. — Но почему?
— Однако все получилось с точностью до наоборот! — воскликнул я. — Эдвард О’Доннел на свободе и может совершить новые преступления.
Оскар поставил бокал на стол и посмотрел на меня широко раскрытыми глазами.
— О’Доннел не убийца, Роберт. — Он рассмеялся. — Друг мой, почему вы так решили?
— У меня нет в этом ни малейших сомнений, — запротестовал я. — Мы ведь его видели и знаем, что он собой представляет. Мы слышали рассказ миссис Вуд…
— О’Доннел скотина и пьяница.
— Совершенно верно.
— Роберт, Билли Вуда убил не пьяница. Я обнаружил тело Билли, аккуратно лежащим на полу со сложенными на груди руками, а вокруг были расставлены оплывающие свечи. Вы сами побывали на месте преступления менее чем через двадцать четыре часа и уловили аромат мастики из пчелиного воска. Тело исчезло, в комнате царили порядок и чистота, мы не сумели найти никаких улик, лишь Артур отыскал пятнышки крови на стене. Все это было бы непосильной задачей для такого пьяницы, как Эдвард О’Доннел.
— Однако миссис Вуд сказала, что он во всем виновен…
— Возможно, косвенно. Не исключено, что в тот фатальный для Билли день именно О’Доннел привез его в Лондон. Да, Роберт, О’Доннел может привести нас к виновникам преступления, но я убежден, что он не убийца.
— Миссис Вуд сказала, что именно О’Доннел познакомил Билли с Беллотти, и…
— Да, — перебил меня Оскар, — меня этот факт заинтересовал, ведь Беллотти, как вы, наверное, помните, рассказал нам, что познакомился с Билли два года назад, когда снял номер в «Замке». Вы полагаете, миссис Вуд забыла, что мистер Беллотти останавливался в ее отеле летом?
— Вполне возможно.
Оскар рассмеялся.
— Думаю, нет, Роберт. Присутствие такого человека, как мистер Беллотти, нельзя не заметить и невозможно забыть.
— Вы хотите сказать, что миссис Вуд солгала нам? — скептически спросил я.
— Я утверждаю, Роберт, что, когда речь идет об убийстве, никому нельзя верить. И по мере того как дело начнет усложняться, помните об этом. Обман правит всем. Взгляните на меня! Я снял обручальное кольцо с безжизненного пальца Билли через несколько минут после его убийства — его рука все еще оставалась теплой, а пальцы мягкими и гибкими. Я рассказал что-нибудь о кольце Конану Дойлу? Упомянул ли я о нем Фрейзеру?
— У вас имелись на то веские причины, — сказал я. — Миссис Вуд могла не поверить в смерть Билли, если бы вы не показали ей кольцо.
— Действительно, у меня были на то причины, — не стал возражать Оскар. — У Сюзанны Вуд, несомненно, тоже имелись основания для того, чтобы сказать нам, что именно Эдвард О’Доннел познакомил ее несчастного сына с Жераром Беллотти, а не она сама.
— Мы вернемся к Беллотти и зададим ему новые вопросы? — спросил я.
— Когда наступит подходящий момент, — небрежно ответил мой друг.
— А разве нам не следует самим встретиться с О’Доннелом, раз уж Фрейзер не желает заниматься этим делом?
Оскар улыбнулся, слегка приподнял бокал с шампанским и посмотрел на меня.
— Я не верю в то, что мы с вами, Роберт, какими бы сильными мы ни были, в состоянии допросить такое грубое животное, как Эдвард О’Доннел.
— Тогда, давайте выясним, кто послал третью телеграмму. Быть может, инспектор Фрейзер все-таки решил прийти нам на помощь.
Оскар разорвал третий конверт.
— Нет, — сказал он, прочитав послание, — его автор Стоддард, мой американский издатель. Он хочет, чтобы я написал сто тысяч слов к ноябрю! Какой абсурд. В английском языке не найдется и сотни тысяч красивых слов.
— Вы выполните его пожелание?
— Я должен, — вздохнул Оскар. — Мне необходимы деньги. — Он наклонился ко мне с бутылкой шампанского и наполнил мой бокал. — Работа это проклятие пьющих классов. Мы должны платить за наши удовольствия. Мистер Стоддард предлагает мне аванс в сто фунтов.
Это произвело на меня впечатление, и я даже ему позавидовал. (В то время я писал книгу об Эмиле Золя и рассчитывал, что за мои труды мне заплатят от десяти до пятнадцати фунтов.)
— Я завтра же начну работать над заказом Стоддарда. И еще я намерен навестить мою тетю Джейн. Захвачу с собой книгу для записей и буду сидеть у нее в саду, под сенью падуба.
— Оскар, — с улыбкой заметил я, — у вас нет тети Джейн.
— Она очень старая, — заявил Оскар, глядя в свой бокал. — Если хорошенько подумать, выяснится, что она мертва. Тетя Джейн умерла от пренебрежения. Такие особы, как вы, никогда в нее не верили. Молодые люди бессердечны. Раз уж я не могу навестить тетю Джейн, тогда поеду-ка я в Оксфорд.
Я уже знал, что Оксфорд стал для Оскара особенным местом. В периоды напряженной работы, когда он искал убежище, поддержку или утешение, когда ему хотелось отвлечься или требовался источник вдохновения, он отправлялся в Оксфорд. Именно там, в семидесятых годах, когда Оскар был блестящим студентом последних курсов, он впервые услышал медные трубы славословий и познал сладость и горечь национального признания. Оксфорд стал источником мифа об Оскаре Уайльде. Оскар это прекрасно знал и всегда помнил.
А я никогда не забывал, что Оскар, всегда остававшийся джентльменом, был не англичанином, а ирландцем. Он прекрасно понимал английские обычаи (как никто другой!) и говорил по-английски, как способен говорить только ирландец. Однако Оскар не получил образования в английской частной средней школе; не чувствовал Диккенса, как англичанин; не играл в регби (да и могло ли быть иначе!), не интересовался крикетом; не охотился с собаками, не увлекался стрельбой и не ловил рыбу. И не носил старый школьный галстук. В целом он был в Англии чужаком. Однако в Оксфорде — удивительное дело! — всегда чувствовал себя превосходно; там был его дом.
Он любил повторять: «Оксфорд — это столица Романтизма, по-своему, столь же запоминающаяся, как Афины».
Я часто его дразнил и говорил, что он так трепетно относится к Оксфорду только потому, что именно там, в возрасте двадцати лет отдал дань увлечениям молодости. Оскар упрекал меня с шутливым возмущением: «Роберт, все наоборот, это молодость взяла с меня дань».
Оскар утверждал, что преклоняется перед Оксфордом из-за его архитектуры и кипения интеллектуальной жизни, но на самом деле его влекла туда надежда на возвращение юности. Он приезжал в Оксфорд, чтобы проводить время со студентами и молодыми университетскими преподавателями, его развлекали беседы с ними, очаровывала их красота, он наслаждался их восхищением. Оскар признался мне в этом в ту ночь в клубе «Албемарль».
