Далия Трускиновская - Кот и крысы
– Дождь, что ли, пошел? - спросил Архаров Никодимку, пришедшего за самоваром.
Никодимка прислушался - что там делается за окошком.
– Моросит маленько. К вечеру парить стало - нельзя без дождя.
– Что бы ему днем пролиться… - проворчал Архаров, вспомнив о пожаре. Этот пожар еще долгонько разгребать придется… впрочем, утро вечера мудренее, сейчас нужно все повыбрасывать из головы, не то, Боже упаси, приснится!
Совсем уж было собрался обер-полицмейстер завалиться в постель, как в дверную щель вставилась красивая Никодимкина голова.
– К вашим милостям девка!
– Какая девка?
– Простого звания, сказалась от Фаншеты.
– С запиской, что ли? - вспомнив Дуньку, предположил Архаров. - Ну так возьми записку, тащи сюда. Девке дай пятак за труды.
– Хочет непременно в собственные руки… - тут Никодимка закатил глаза к потолку, подумал и выпалил: - Сан манке!
У Архарова в особняке было немало всяких недоразумений - то дверь в третьем жилье повадилась сама среди ночи со скрипом отворяться, то дикий голос, опять же ночью, гудел и гулял по всему дому. Насчет голоса дознались - пожилой дворецкий Меркурий Иванович разучивал модные песни, не сообразив, что в особняке умопомрачительное эхо. А теперь вот Никодимка, взяв пример с архаровцев, стал перенимать у Клавароша всякие французские словечки. Веселый француз снабжал его в изобилии, но подозрительный Архаров чуял - тут дело неладно, в один прекрасный день Никодимка такую французскую матерщину загнет, искренне полагая ее приличными словесами, что позора на много лет вперед хватит.
Одно то, как он старательно мычал в нос, передразнивая француза, уже заслуживало хорошей порки.
– Ч-черт… - ругнулся Архаров. Он сообразил, что откуда тут взяться записке? Дунька-то писать не умеет!
– Так вести, что ли?
– Веди сюда.
И запахнулся поплотнее, и встал, чтобы встретить гостью стоя, а то невесть что подумает. При всей своей решительности и пренебрежении ко многим светским условностям, Архаров вечно побаивался, что дамский пол поймет его как-то не так и будет потом предъявлять однообразные претензии.
В спальню проскользнула невысокая девка, до самых глаз укутанная в накинутую на голову отсыревшую клетчатую шаль. Она действительно оказалась простого звания - даже не в модном платьице, как полагалось бы горничной девке содержанки, а вовсе в легком сарафане.
Девка довольно низко поклонилась.
– Ну, говори, что Фаншета передать велела, - позволил Архаров.
Девка повернулась к Никодимке, всем видом показывая: вот этот здесь нам не надобен.
– Поди вон, - мирно приказал камердинеру Архаров. И, когда дверь закрылась, повторил адресованную девке просьбу.
Однако она молча подошла к нему, и даже не подошла, а как-то вмиг оказалась рядом, грудь в грудь.
– Не шали, - отступая, приказал Архаров. - Кому сказано - не шали!
Последний шаг назад оказался лишним - обер-полицмейстер, подбитый под зад собственной кроватью, невольно шлепнулся на перину.
Девка скинула с головы шаль и расхохоталась.
Это была сама Дунька-Фаншета.
– Долг платежом красен! - закричала она. - Тут вы, сударь, не отвертитесь!
И нахально завалила на спину человека, которому не отказала бы, поди, самая привередливая из московских невест.
Архаров хотел было сказать Дуньке, что она все делает неправильно - это не ей нужно безобразничать, а ему самому, ей же - ждать, чего он соблаговолит придумать или потребовать. Таковы были условия амурной связи Архарова с какой бы то ни было женщиной, и, помнится, тогда, в Зарядье, Дунька вела себя, по его разумению, безупречно.
Но и сейчас получалось неплохо.
Дунька растребушила на нем розовый кафтан, раздернула на груди рубаху, но ему пришлось отпихнуть ее, чтобы встать - все-таки нехорошо лежать под бабой кверху пузом, неправильно, не она тут главная. Дунька, добрая душа, сама протянула ему руки, чтобы вытащить его из перины, и, видя ее разудалую улыбку, Архаров и сам невольно улыбнулся.
Дунькино лицо было честным - она и впрямь радовалась своей проказе.
Он прямо по-русски весело сказал ей, что и как собирается с ней сделать, а Дунька хохотала-заливалась и в нужную минуту опрокинулась на спину наилучшим для него образом… кажется, ей даже все это понравилось…
Потом она подвинулась, давая ему прилечь рядом, и обняла, и притихла. И ни словечка не произнесла - за что всякий мужчина женщине должен быть просто благодарен.
Архаров же, когда горячка спала, задумался вот о чем: красную цену Дуньке он знал, цена была названа еще тогда, в Марфином домишке, в чумную осень, и с того времени Дунька моложе и свежее не стала. Но тогда она была - шалая девка из Зарядья, да еще и попавшая в беду - вовремя не сбежала из чумного города, теперь же - вон какие ажурные чулочки взметнулись к потолку… знать бы, как положено платить чужой содержанке? Для Дуньки полтина - в самую пору, а содержанкам, поди, сотня полагается?
Не заплатить он не мог. Не так сам себя воспитал.
Тут некстати вспомнился Шварц - нарисовался в голове, как живой, с поднятым вверх указательным перстом и назидательным изречением на устах: «Всякий труд должен быть оплачиваем».
Опять же - должность. Обер-полицмейстеру совать девке за услугу полтину - как-то нехорошо, не по чину. Надо больше, но сколько? Может, с высоко залетевшими Дуньками не звонкой монетой, а имуществом расплачиваются? Перстеньками, каретами, платьями, мебелью? Архаров не знал, да и перстеньков не имел, вот разве что те новехонькие вызолоченные стулья с Ильинки. Вообразив себе Дуньку, перетаскивающую под дождем полдюжины стульев, он невольно усмехнулся.
Нет, коли она повадится к нему бегать, то нужно как следует подумать об оплате… и вообще устроить так, чтобы повадилась, это избавляет от большого неудобства…
Да, ее нужно как следует отблагодарить. Она ворвалась вовремя. Она избавила от большого затруднения, сама того не зная. Она вытряхнула из души смятение, погнавшее на Ильинку, и вселила туда звонкую и блаженную пустоту. Вот только Архаров не знал подходящих слов для таких объяснений. Он даже не представлял, как вообще в таких обстоятельствах можно благодарить словами.
– А нам, Дуня, кое о чем потолковать надобно, - сказал он наконец.
– А потолкуем, - как-то очень сонно отвечала она, и тут лишь Архаров понял причину ее умного молчания - Дунька вздремнула. Он легонько похлопал ее по плечику.
– Аюшки?
– Потолкуем, Дуня. Ты, я гляжу, совсем дама сделалась. Сожитель твой на тебя денег не жалеет.
– Да ну его совсем… ты лучше.
Архаров ужаснулся - ну как шалая Дунька в голове своей решила, будто нужно бросить того сожителя и пойти к нему на содержание?!.
– Я тебе дело говорю, - строго молвил он. - У тебя, коли по твоей карете судить, дом открытый, гости бывают.
– Да наезжают, только все старики. Мой-то хитрый.
Тут и пришло окончательное озарение.
– И в картишки играют?
– Так для того и ездят! Мой велел, чтобы всегда в доме нераспечатанные колоды были. И угощение им выставляем. Не хуже, чем в Париже, - вино и бисквиты! А потом три-четыре старичка обязательно ужинать останутся.
– А сама? Садишься с ними? В мушку хотя бы?
Архаров нарочно назвал одну из несложных модных игр.
– Бывает… - тут Дунька поняла, что амуры иссякли, пошла неожиданно деловая беседа. - А на что тебе?
– Так, может, и записных игроков знаешь? Тех, кто с карт кормится? Не может быть, чтобы они твое гнездышко миновали.
– Мой их не жалует. Говорит - карты не коммерческая игра, а приятное времяпро… препро…
– Времяпрепровождение, - четко выговорил Архаров. - Но ведь заглядывают? Не может быть, чтобы не заглядывали и под тебя клинья не подбивали.
– Да на что тебе мои клинья?…
Архаров подумал, подумал - да и брякнул прямо.
– На Москве шайка шулеров завелась. Завозят ночью людей в какие-то дома, затевают игру по-крупному, грабят хуже налетчиков. И, Дуня, играют там под запись. Кто проигрался - вексель дает. Векселю тому цена, правда, медный грош - указ такой был… Но они, черти, видать, по-хитрому все обставляют, дома имеют благородный вид. Придется вылавливать. Так вот, коли услышишь, что кто продулся до кишок…
– А как это можно обставить по-благородному? - заинтересовавшись, спросила Дунька. - Может, и мне у себя так же завести? Мой денег не пожалеет! Мы и князя Волконского у себя принимали - мой говорил Михайле Никитичу, что тут у нас амурное гнездышко, князь много смеяться изволили!
– Как обставить?
Тут Архаров понял, что девка случайно навела на верную мысль.
Коли игра идет в грязном притоне - то от записи отречься можно запросто, а пригрозить, что притон будет разгромлен. Человеку с именем добиться такого несложно - взять да и приехать самолично с жалобой к обер-полицмейстеру. А коли игра идет в благородном доме на слово, с лицами чиновными и титулованными, чье слово на Москве много значит, то тут и без всякого векселя изволь платить.
