Элеанор Каттон - Светила
– Что было дальше? – спросил Брохэм, едва Стейнз умолк.
– Я вырубился, ясное дело, – сообщил Стейнз. – Это было божественно.
Брохэм раздраженно поморщился:
– А после того?
– Ну, я знатно приложился к ее трубке, а потом прилег на ее кровать и поспал немножко, а может, я не спал, а грезил – это был не совсем сон. Когда же я снова пришел в себя, лампа остыла, чашечка трубки опустела, а Анна куда-то делась. Стыдно сказать, но о ней я даже не вспомнил. Мне хотелось лишь одного – еще раз вкусить зелья. Я просто изнывал от жажды, понимаете; с первого же глотка я подпал под власть этих чар. Я понимал, что мне не знать покоя до тех пор, пока я не отведаю наркотик еще раз.
– И это с первой же попытки, – скептически обронил Брохэм.
– Да, – подтвердил Стейнз.
– Что же вы сделали?
– Сей же миг кинулся в Чайнатаунскую курильню. Стояло раннее утро – только-только рассвело. По дороге я не встретил ни души.
– Как долго вы оставались в каньерском Чайнатауне?
– Наверное, недели две… но точнее сказать не могу: все дни слились друг с другом. А-Су был ко мне так добр. Приютил меня, кормил, следил, чтоб я не переедал. Вел счет моим долгам мелом на доске.
– Вы за это время с кем-нибудь виделись?
– Нет, – заверил Стейнз, – но на самом-то деле я почти ничего не помню.
– А что следующее вы помните?
– Однажды я проснулся, и А-Су рядом не было. Я очень расстроился. Он забрал опиум с собой – он всегда его забирал, уходя из курильни, – и я весь дом перевернул вверх дном, пока искал, прямо-таки дошел до ручки. И тут я вспомнил про запас мисс Уэдерелл… Я тотчас же побежал в Хокитику – я словно обезумел. В то утро шел проливной дождь, народу почти не было, я добрался до Хокитики, не встретив никого из знакомых. Вошел в «Гридирон» через заднюю дверь, поднялся по черной лестнице в глубине дома. Дождался, чтобы Анна ушла обедать, проскользнул в ее комнату, отыскал в выдвижном ящике смолу и все ее приспособления. Но я оказался в ловушке: в коридоре кто-то затеял разговор, совсем рядом с дверью, и выйти я уже не мог. А потом Анна вернулась с обеда: я услышал ее шаги, снова запаниковал и спрятался за портьерой.
– За портьерой?
– Да, – подтвердил Стейнз, – там-то я и прятался, когда в меня попала пуля из Анниного пистолета.
– И как долго вы прятались за портьерой? – медленно багровея, вопросил Брохэм.
– Несколько часов, – отозвался Стейнз. – Навскидку скажу, где-то с двенадцати до трех. Но это очень приблизительно.
– А мисс Уэдерелл знала, что вы в тот день находились в ее комнате?
– Нет.
– Как насчет мистера Гаскуана или мистера Притчарда?
– Нет, они тоже не знали, – заверил Стейнз. – Я сидел тихо, не шевелясь, затаив дыхание. Я уверен, никто из них даже не подозревал о моем присутствии.
Друган настойчиво зашептал что-то Хэррингтону на ухо.
– Что произошло после того, как в вас выстрелили? – спросил Брохэм.
– Я сидел тихо, не шевелясь, – повторил Стейнз.
– Вы сидели тихо?
– Да.
– Мистер Стейнз, – укоризненным тоном промолвил Брохэм, – вы пытаетесь убедить суд, что в вас выстрелили, совершенно неожиданно и с очень близкого расстояния, а вы даже не вскрикнули, не дернулись, не издали ни звука – словом, ничем не обнаружили своего присутствия перед тремя свидетелями?
– Верно, – кивнул Стейнз.
– Как же так вышло, что вы не вскрикнули?
– Так ведь у меня бы смолу отобрали, – объяснил Стейнз.
Брохэм устремил на него испытывающий взгляд; в наступившей тишине Хэррингтон передал коллеге записку, Брохэм пробежал по ней глазами, поднял голову и вопросил:
– Мистер Стейнз, допускаете ли вы возможность, что мисс Уэдерелл могла знать о вашем присутствии днем двадцать седьмого января и намеренно выстрелила в направлении портьеры, с целью причинить вам вред?
– Нет, – отрезал Стейнз. – Такой возможности я не допускаю.
В зале суда повисла мертвая тишина.
– Почему нет?
– Потому что я доверяю Анне, – объяснил Стейнз.
– Я спрашиваю о возможности, а не о степени вероятности, – уточнил Брохэм.
– Вопрос мне понятен. Мой ответ остается прежним.
– Что понуждает вас доверять мисс Уэдерелл?
– Доверие понуждению не подвластно! – взорвался юноша. – Доверием можно только подарить – подарить по доброй воле! И как мне прикажете отвечать?
– Я упрощу вопрос, – отозвался юрист. – Почему вы доверяете мисс Уэдерелл?
– Я ей доверяю, потому что я ее люблю, – объяснил Стейнз.
– А как так вышло, что вы ее полюбили?
– Так я же ей доверяю, понятное дело!
– Это логический круг.
– Да, – вскричал юноша, – а как же иначе! Истинное чувство всегда либо логический круг, либо парадокс, просто потому, что его причина и его проявление – две половинки единого целого! Любовь невозможно свести к списку причин, а список причин в любовь не сложится! Тот, кто со мной не согласен, никогда не любил по-настоящему!
Воцарилась гробовая тишина. В дальнем конце зала кто-то тихо присвистнул, в ответ раздался приглушенный смешок.
Брохэм явно разозлился не на шутку:
– Простите, мистер Стейнз, но не могу не отметить, что воровать опиаты у той, кого якобы любишь, обычно как-то не принято.
– Это очень дурно, я знаю, – покаялся Стейнз. – Мне бесконечно стыдно.
– Кто-нибудь может подтвердить ваши перемещения в течение последних двух месяцев?
– За меня мог бы поручиться А-Су.
– Мистер Су мертв. Еще кто-нибудь?
Стейнз на мгновение задумался, затем покачал головой:
– Никто другой не приходит в голову.
– У меня вопросов больше нет, – коротко отозвался Брохэм. – Благодарю вас, господин судья.
– Свидетель – ваш, мистер Мади, – объявил судья.
Мади в свой черед поблагодарил его. Минуту он приводил в порядок свои записи, выжидая, пока в зале не станет потише, и наконец заговорил:
– Мистер Стейнз, вы утверждаете, что очень низкого мнения о мистере Карвере. А чем вызвано подобное отношение?
– Он избил Анну, избил хладнокровно, – объяснил Стейнз. – Он набросился на нее с кулаками, а она была беременна. Ребенок погиб.
Все перешептывания разом смолкли.
– Когда произошло это нападение? – спросил Мади.
– Одиннадцатого октября прошлого года, во второй половине дня.
– Одиннадцатого октября, – эхом повторил Мади. – Вы были тому свидетелем?
– Нет, не был.
– Откуда же вы узнали об этом происшествии?
– От мистера Левенталя вечером того же дня. Именно он и нашел Анну на дороге – всю избитую, в крови. Он может подтвердить, в каком состоянии ее обнаружил.
– Зачем вы встречались с мистером Левенталем в тот день?
– По делу совершенно постороннему, – отозвался Стейнз. – Я к нему зашел, чтобы дать объявление в газету.
– Касательно чего?..
– Хотел купить контейнер «длинных томов»[76].
– Когда вы услышали про избиение мисс Уэдерелл, вас удивила эта новость?
– Нет, – покачал головой Стейнз. – К тому времени я уже знал, что Карвер – сущее чудовище, и десять раз пожалел о нашем сотрудничестве. Он предложил мне денежную поддержку, когда я впервые приехал в Данидин, – вот так мы, собственно, и познакомились, я только-только с корабля сошел, в тот же самый день. Я был совсем зеленый новичок, ничего дурного не заподозрил. Мы ударили по рукам, сказано – сделано; но очень скоро до меня стали доходить неприятные слухи о нем – и о миссис Карвер тоже; они ведь всегда работают на пару. Когда я узнал, как они обошлись с мистером Уэллсом, я просто ужаснулся. Подумал, я связался с отпетым мошенником.
Юноша, увлекшись, опережал события. Мади покашлял, напоминая ему об условленной промеж них последовательности изложения, и промолвил:
– Давайте вернемся к ночи одиннадцатого октября. Как вы поступили, когда мистер Левенталь сообщил вам об избиении мисс Уэдерелл?
– Я поспешил прямиком в долину Арахуры, чтобы известить о случившемся мистера Уэллса.
– А почему вы сочли, что мистеру Уэллсу важна эта информация?
– Потому что он приходился отцом ребенку, которого носила мисс Уэдерелл, и я подумал, ему следует знать о том, что его дитя убили.
К тому времени в зале воцарилась тишина настолько глубокая, что Мади мог расслышать отдаленный шум с улицы.
– И как же мистер Уэллс повел себя, услышав, что его нерожденный ребенок погиб?
– Он разом притих, – рассказал Стейнз. – Почитай что ни словом не обмолвился. Мы вместе выпили, посидели. Я оставался с ним допоздна.
– Вы в тот вечер обсуждали с мистером Уэллсом еще что-нибудь?
– Я рассказал ему про клад, который зарыл неподалеку от его хижины. Сказал, что, если Анна выживет – а она пострадала серьезно, – я отдам ей долю Карвера.
