Роковые обстоятельства - Суворов Олег Валентинович

— Это я понимаю, — решительно кивнула мадам Дешам. — Но мне непонятно другой — почему месье Юлий мог захотеть это сделать?

— Хорошо, тогда я постараюсь вам помочь. Он был избалованным ребенком?

— Да, очень.

— Самолюбив и эгоистичен?

— Mois bien [8]. Знаете, господин следователь, один раз он сказали мне очень удивительный слова: «Я есть свой собственный кумир и любить себя, как нежная мать любить свое дитя».

— Вот даже как! — удивился Гурский. — Ладно, продолжим. Этот «собственный кумир» обладал сильной волей и целеустремленностью или был вял и нерешителен?

— Очень скорее второе.

— А какое состояние духа в нем преобладало — веселое и бодрое или унылое и подавленное? Иначе говоря, он был пессимистом?

— О да, и очень большой, хотя я всячески его… как это по-русски… не говорить, а такой длинный слово — от-го-ва-ри-вать.

— Интересная получается картина! Самолюбивый, избалованный и слабовольный эгоист и пессимист — не многовато ли для едва вступившего в жизнь семнадцатилетнего юноши? Однако давайте ненадолго оставим его в покое и поговорим о вас…

— Я опять не совсем понимаю, что вы хотить этим сказать, — повела плечами француженка, внимательно глядя на Гурского.

— Вы его ревновали? — выждав небольшую паузу, в упор спросил следователь.

— Как? — после этого неожиданного вопроса мадам Дешам заметно стушевалась, зато к ее поблекшим щекам прилила кровь.

— У меня имеются свидетельские показания гимназических товарищей Юлия, согласно которым вы ходили с ним на их пирушки и вели себя там весьма вольно. При этом стоило ему заговорить с одной из присутствующих барышень, вы начинали заметно нервничать, а однажды чуть было даже не устроили ему скандал.

— Ах, это! Но ведь всякая женщина всегда немножко ревновать… Даже мать сына к своей… как это в России называется?.. Ах, да, невестка.

— Я имел в виду совсем не это, — сурово заявил Макар Александрович. — Ведь у вас были половые сношения с вашим воспитанником, не так ли? Только отвечайте без уверток, иначе у меня будут самые серьезные основания усомниться в вашей искренности!

Мадам Дешам ненадолго задумалась, а затем вскинула на следователя блеснувшие глаза и чуть заметно усмехнулась.

— Месье Юлий очень просил меня научить его всему этому…

— И сколько же ему было лет, когда вы приступили к процессу обучения?

— Я не помню…

— Тогда я вам напомню! Согласно записям его дневника, ваши интимные отношения начались, едва ему исполнилось четырнадцать лет! Таким образом, ваша связь тянулась уже три года и в последнее время начала его заметно тяготить! По свидетельствам товарищей и дневниковым записям, Юлий высказывал желание порвать с вами, тем более что ему всерьез начала нравиться девушка одного с ним возраста. Надеюсь, вы понимаете, к чему я клоню?

Видя, что француженка начинает судорожно теребить носовой платок, следователь понял, что у мадам может в любой момент случиться истерика, и тогда вопрос о броши придется отложить на другой раз. Поэтому Макар Александрович решил отвлечь ее внимание, чтобы избежать женских слез, которых, как истинный джентльмен, он очень не любил.

— Будьте любезны взглянуть на эту вещицу, — меняя деловой тон на дружеский и показывая брошь, попросил Гурский. — Вы ее где-нибудь видели?

Мадам Дешам подняла голову и, как ему показалось, в ее взгляде вновь что-то блеснуло. Впрочем, это могло быть чисто женское восхищение дорогим украшением.

— Нет, — отвечала она, — ни у мадемуазель Надин, ни у мадам Симонов, я не видела такой красивый брошь.

— А у старшей дочери Катрин?

— Тоже нет.

— Ладно, — с сожалением вздохнул Гурский, — тогда позвольте последний вопрос. Каковы были родственные отношения в этом семействе?

— Ви иметь в виду отношений между месье и мадам или их отношений к своим детям? — деловито уточнила француженка, убирая платок.

— Мне интересно все, — заверил следователь.

— Отношений между супруги меня не касаться, но они очень любить всех трех своих дети.

— И кого больше?

— Месье Юлий.

— Вы уверены? — удивился Макар Александрович. — Зачастую большая толика родительской нежности достается младшей из дочерей.

— Совершенно уверена, — подтвердила мадам Дешам, — месье Юлий бил всеобщий любимец… Это бил такой славный мальчик!

За полмесяца до трагедии

Глава 9

СЕМЕЙНЫЙ СОВЕТ

— Ну что? — нетерпеливо обратился к горничной Павел Константинович стоило ей войти в его кабинет, где помимо самого Симонова находились его жена — Ангелина Николаевна — и старшая дочь Катрин со своим мужем.

— Мадемуазель Надин ушла, а господин Юлий занимается французским с мадам Дешам, — доложила девушка.

— Прекрасно. В таком случае иди и позаботься о том, чтобы нам никто не помешал.

— Слушаюсь.

Павел Константинович собственноручно запер за горничной дверь, после чего в задумчивости прошелся по мягкому ковру под напряженными взглядами родных, явно заинтригованных столь таинственными приготовлениями. Наконец он раскурил дорогую сигару, что делал крайне редко, и, продолжая расхаживать по кабинету, с пафосом изрек:

— Н-да-с, дорогие мои! Я собрал вас здесь потому, что мне необходимо обсудить с вами одно важное дело. Два дня назад я был с визитом у господина Дворжецкого и получил от него очень… — Тут Павел Константинович осекся, пытаясь максимально мягко, чтобы не вспугнуть слушателей, охарактеризовать намечавшуюся сделку, — …то есть весьма любопытное, однако довольно экстравагантное предложение.

— О какой именно сумме идет речь? — тут же заинтересовался муж старшей дочери, чиновник министерства путей сообщения в ранге коллежского асессора, Аристарх Данилович Водопьянов.

Павел Константинович остановился и с негодованием воззрился на своего зятя. Это был пухлый, благообразный господин средних лет с бесцветными глазами и ямочками на щеках, благодаря которым все семейство Симоновых с легкой руки начитанной Надин дразнило его «Чичиковым». Как и его тесть, «Чичиков»-Водопьянов был чиновником до мозга костей, больше всего на свете боявшимся отступления от инструкций или неисполнения желаний начальства. А недавний полуанекдотический случай из служебной практики стоил ему благоволения самого начальника департамента!

Дело было так — по долгу службы Водопьянов вынужден был разбирать тяжбу между помещиком Свинаренко и крестьянами села Залетное Саратовской губернии, в окрестностях которого велись геодезические работы для прокладки новой железнодорожной колеи. Государство в лице железнодорожного ведомства отпустило немалые средства для возведения станции с небольшим вокзалом, однако вопрос о том, на чьих землях она будет возводиться — помещичьих или крестьянской общины — долгое время оставался открытым. Обе стороны с неослабевающим упорством пытались решить вопрос в свою пользу. Случайно или по недосмотру Водопьянова дело было решено в пользу крестьян. Это привело в ярость начальника департамента, который, по всей видимости, уже успел получить взятку от помещика Свинаренко, но то ли просто забыл, то ли поленился вызвать к себе подчиненного, чтобы дать ему недвусмысленные указания.

Узнав об этом, Водопьянов пришел в такой ужас, что чуть не заболел. А тут еще крестьяне села Залетного явились к нему в присутственное место, чтобы лично поблагодарить за решение дела в их пользу да еще поднести «скромные плоды трудов своих». И Аристарх Данилович сорвался!

— Пошли прочь, проклятущие! — топая ногами, закричал он на испуганных крестьян. — Я сделал это не для вас, а ради державы!

После этого случая за ним прочно закрепилась презрительная кличка «крестьянский заступник», и вся дальнейшая карьера повисла на волоске. Все это представлялось тем более забавным, что Водопьянов был человеком настолько беспринципным, что не мог быть ни либералом, ни государственником — только подхалимом!