Роковые обстоятельства - Суворов Олег Валентинович
Разумеется, Павел Константинович знал обо всей этой истории и относился к зятю с легким презрением, поскольку тот и раньше звезд с неба не хватал и постоянно у него одалживался под предлогом исполнения очередного каприза Катрин. Она, кстати, полностью переняла презрительное отношение к мужу у своего отца. Вполне естественно, что нетерпеливый вопрос жадного до денег зятя, когда он еще не успел заикнуться о сути сделки, привел Симонова в сердечное негодование.
Однако он сумел сдержаться и, не отвечая на вопрос Водопьянова, пренебрежительно посмотрел на него, после чего еще более задумчиво проговорил:
— Итак, я хотел бы с вами посоветоваться…
— А какое предложение, Павлуша? — простодушно поинтересовалась жена. — Неужели Михаил Иннокентьевич хочет посватать Надин?
«Вот дура!» — мысленно выругался Симонов, с отвращением глядя на обрадованное лицо супруги.
— Если бы это было так, то о чем тут советоваться, маман? — резонно заметила старшая дочь, и Павел Константинович, всегда чувствовавший в ней родственную душу, благодарно глянул в ее сторону.
— Но тогда чего же он хочет? — не унималась Ангелина Николаевна. — Не томи нас, Павлуша.
— Чего он хочет, чего он хочет… — раздраженно повторил Симонов, вновь принимаясь расхаживать по кабинету с дымящейся сигарой в руке. — О том, чего он хочет, не только сказать, но даже помыслить непристойно!
— Неужто он задумал взять Надин в содержанки? — предположила Катрин, после чего мать, взглянув на нее, укоризненно всплеснула руками.
— В содержанки? — Павел Константинович остановился напротив старшей дочери и теперь обращался уже исключительно к ней. — Да нет, Катрин, пожалуй, еще хуже… И дело тут не только в Надин… Вы обе ему понравились, и он возмечтал лишить одну из вас девственности!
— Боже! — ахнула Ангелина Николаевна, а зять взволнованно зашевелился в кресле и даже подался вперед, чтобы не пропустить ни единого слова. — Каков мерзавец!
— Однако это отвратительно… — полувопросительно-полуутвердительно произнесла Катрин, пристально глядя на отца.
— Отвратительно, — подтвердил он, — если только забыть о том, что речь идет о сорока тысячах рублей…
Ангелина Николаевна снова ахнула, но, заметив сердитую гримасу мужа, в ужасе закрыла рот обеими руками. Водопьянов продолжал молчать, весь обратившись в слух, а Катрин не отрывала взгляда от сосредоточенной физиономии отца, словно пытаясь прочесть его мысли.
— И вы согласились? — наконец спросила она, прервав эту немую сцену.
— Да как сказать, — Павел Константинович красноречиво посмотрел на дочь, — дело ведь не только от меня зависит…
— Но ведь девственница у нас только Надин!
— Во-первых, я не стал ему говорить, что ты замужем; во-вторых, насколько мне известно, существуют разные вяжущие средства…
На этот раз повисшее в комнате молчание было еще напряженнее первого. Ангелина Николаевна, не смея произнести ни слова, переводила испуганные глаза с мужа на старшую дочь; Водопьянов совершал жевательные движения бесцветными губами, а Катрин с едва заметной усмешкой обменивалась понимающими взглядами с отцом, который, в свою очередь, с притворным усердием занялся своей сигарой.
— Но, позвольте, Павел Константинович… — первым заговорил зять.
— Прежде, чем ты что-то скажешь, — брезгливо перебил его Симонов, — хочу довести до вашего общего сведения, что на днях мне предложили купить одно прелестное именьице в окрестностях Серпухова. Я сумел сторговать его за половину вышеназванной суммы и, если сделка состоится, его можно будет записать на имя Катрин. Кроме того, нам всем надо подумать над будущностью Юлия, который скоро заканчивает гимназию…
— А что за имение? — поинтересовался было Водопьянов, но тут же замолк, поймав на себе возмущенно-презрительный взгляд молодой жены.
— Итак, все зависит только от тебя, — не обращая внимания на зятя, Симонов снова обратился к своей дочери. — Ты согласна?
— На одну ночь снова стать девственницей? — усмехнулась Катрин. — Да за такие деньги я готова проделывать это каждую неделю!
— Да что ты такое говоришь! — не выдержала Ангелина Николаевна и тут же нарвалась на повелительный окрик дочери:
— Не вмешивайтесь, маман! И ты тоже молчи, — прикрикнула она на мужа, которому явно не терпелось вмешаться в обсуждение этого важного вопроса. — Тебе-то все досталось бесплатно, а чем ты меня отблагодарил? Второй год у нас нет приличного выезда!
Приниженному Водопьянову не оставалось ничего другого, как удовольствоваться сочувственным взглядом тещи.
— Ну что ж, в таком случае, все решено, — заявил Симонов. — Только не вздумайте никому проговориться, особенно Надин! — и он грозно посмотрел на жену, которая, поняв намек, все же неуверенно пробормотала:
— Но ведь, согласитесь, что все это как-то не по-христиански…
— Ах, оставьте, маман! — поднимаясь с места, воскликнула Катрин. — Не вам же это предлагают!
От такого фривольного заявления улыбнулся даже ее муж, которому в скором времени предстояло вырастить на своем гладком белом лбу ветвистые рога, чтобы затем покрыть их обильной позолотой, — и эта позолота занимала его больше всего. Правда, за исключением имения, которое Симонов обещал записать на имя его жены, самому Аристарху Даниловичу от этой сделки пока ничего не перепадало, однако он решил не торопить события и вернуться к этому вопросу позднее.
Поцеловав руку тещи и учтиво поклонившись Павлу Константиновичу, который, как всегда, забыл подать ему руку, Водопьянов с вопросительным видом поворотился к жене.
— Кстати, папа, — прощаясь с отцом, деловито произнесла Катрин, — вы сами озаботитесь поиском нужного доктора или мне это сделать?
— Разумеется, я возьму все хлопоты на себя, — отвечал Симонов, целуя ее в подставленную щеку, — и, как только все будет готово, тебя извещу.
Сразу после отъезда дочери с зятем Павел Константинович, не желая оставаться наедине с женой, принялся бродить по дому. Несмотря на успешное завершение «семейного совета», на душе у него по-прежнему кошки скребли. Конечно же он не стал говорить своим родным о том, что обещание щедрой платы банкир Дворжецкий подкрепил серьезной угрозой разоблачить его давнюю проделку с княгиней Щербатовой.
Павел Константинович познакомился с ней, когда княгине шел уже девятый десяток. Женщина простого звания, но замечательной красоты, она трижды была замужем, — первый раз это случилось еще в достопамятном 1812 году, — и именно благодаря замужествам достигла своего нынешнего титула и состояния. При этом она так и не научилась читать, а писать умела только свою фамилию. В старости Щербатова впала в маразм, превратив свой дом в богадельню для всевозможных приживалок, перед которыми целыми днями хвасталась своими нарядами и драгоценностями, ребячливо завышая их истинную стоимость.
По просьбе общих знакомых Симонов оказал княгине немалую услугу, разобравшись с ее запутанными финансовыми делами. Тогда-то у него и возник замысел воспользоваться неграмотностью старухи. За услуги ему было обещано целых триста рублей, однако зная скупость Щербатовой он согласился принять от нее не наличные деньги, а расписку на ту же сумму с обязательством выплатить ее лишь после смерти княгини. Подавая составленную им самим расписку, Павел Константинович сократил указанную там сумму на один нолик, зато приписал слово «тысяч».
Спустя полгода княгиня Щербатова умерла, а Симонов, несмотря на яростное недовольство наследников, сумел получить по этой расписке тридцать тысяч рублей. И вот теперь Дворжецкий каким-то образом узнал об этой истории… Интересно, о каком свидетеле он упоминал — неужели о проклятом дворнике, крестьянине Филимонове, которого Павел Константинович уговорил подписаться в качестве свидетеля сделки, подарив ему за это целых сто рублей?
Прогуливаясь по дому и оказавшись неподалеку от комнаты сына, Симонов — как ему показалось — услышал легкий вскрик и какое-то бессвязное бормотание. Это его так заинтересовало, что он осторожно подкрался к двери и, укрываясь за портьерой, приоткрыл одну створку.
