Элеанор Каттон - Светила
– Да, сэр.
– Третье из предъявленных вам обвинений может быть сочтено основанием для передачи дела в суд вышестоящей инстанции. В таком случае вы останетесь под арестом до тех пор, пока не представится возможность задействовать судью и присяжных Верховного суда. Вы это понимаете?
– Да, сэр. Понимаю.
– Хорошо. Садитесь.
Девушка села.
– Мистер Брохэм, – провозгласил судья Кемп, – суд готов вас заслушать.
– Благодарю вас, сэр.
Брохэм был худощав, с рыжеватыми усами и колючими бесцветными глазками. Он поднялся и разложил свои бумаги вровень с краем стола.
– Господин судья Кемп, члены суда и мои коллеги, леди и джентльмены, – начал он. – То, что маковый дым – это наркотик, заключающий в себе искушения самые грубые, разрушительный в своем воздействии, предосудительный во всех своих проявлениях и в социальном, и в историческом контексте, для всех порядочных граждан должно быть самоочевидно. Сегодня мы рассматриваем дело крайне удручающее как наглядную тому иллюстрацию: дело молодой женщины, чье пагубное пристрастие к этому зелью бросает тень не только на репутацию Хокитики в глазах общественности, но и на репутацию нашего недавно провозглашенного округа Уэстленд в целом…
Брохэм заготовил длинную речь. Он напомнил членам суда, что Анна уже однажды пыталась свести счеты с жизнью, и провел параллель между тогдашним неудачным покушением и ее обмороком вечером 20 марта («Можно только порадоваться, что оба случая привлекли внимание широкой общественности», – не без цинизма добавил он). Брохэм долго и пространно распространялся о подделанной ею подписи Стейнза на дарственной, ставя под сомнение легитимность документа как такового и подчеркивая, как много выигрывает Анна, сфальсифицировав эту бумагу. Перейдя к обвинению в нападении, Брохэм принялся рассуждать в общем и целом об опасном, непредсказуемом поведении опиомана, а затем описал огнестрельную рану Стейнза в таких натуралистических подробностях, что какую-то женщину с галереи пришлось вывести из здания. В заключение он призвал всех присутствующих задуматься, сколько опиума возможно купить на две тысячи фунтов, а затем задал риторический вопрос – согласна ли общественность вложить такое количество наркотика в руки столь сомнительной и ущербной особы, как Анна Уэдерелл, бывшая ночная бабочка.
– Мистер Мади, – объявил судья, когда Брохэм наконец-то сел, – слово предоставляется защите.
Мади тут же поднялся.
– Благодарю вас, сэр, – обратился он к судье. – Я буду краток.
Руки у него дрожали; Мади крепко уперся ладонями в стол, пытаясь успокоиться, и, вложив в голос куда больше уверенности, нежели ощущал внутри себя, заговорил:
– Для начала я напомню мистеру Брохэму, что мисс Уэдерелл на самом-то деле избавилась от своей пагубной привычки, – и эта ее победа вызывает мое глубочайшее восхищение и уважение. Безусловно, как нам с удовольствием описал мистер Брохэм, мисс Уэдерелл предрасположена к бессчетным искушениям опиумной зависимости. Лично я никогда не пробовал макового дыма, и мистер Брохэм то же самое утверждает о себе; и я дерзну предположить, что одной из причин нашей обоюдной воздержанности является страх: мы боимся, что наркотик, чего доброго, обретет над нами власть; мы боимся, что он вызовет привыкание; мы боимся того, что можем увидеть и натворить, поддавшись его воздействию. Я отмечаю это, дабы подчеркнуть тот факт, что подобная слабость мисс Уэдерелл присуща отнюдь не только ей одной, и повторюсь, что ее искреннее стремление исправиться заслуживает самой высокой похвалы… Но – чего бы уж ни внушал вам мистер Брохэм – мы здесь собрались не для того, чтобы осудить темперамент мисс Уэдерелл или вынести приговор ее характеру. Мы здесь для того, чтобы осуществить правосудие в отношении трех обвинений: в подлоге, в нарушении общественного порядка и в нападении. Я вполне согласен с мнением мистера Брохэма, что подлог – это серьезное преступление; не стану оспаривать и то его утверждение, что вооруженное нападение сродни умышленному убийству; однако, как я вскорости докажу, мисс Уэдерелл ни в одном из этих злодеяний не повинна. Она не совершала подлога; она никоим образом не пыталась напасть на мистера Эмери Стейнза, и ее обморок вечером двадцатого марта едва ли можно назвать нарушением общественного порядка – не больше чем в случае той дамы, которую вывели из этого самого зала десять минут назад. У меня нет ни малейшего сомнения в том, что показания свидетелей подтвердят невиновность моей подзащитной, причем очень скоро. В ожидании этого благоприятного исхода, господин судья и многоуважаемые члены суда, дамы и джентльмены, я без колебаний передаю дело в честные руки служителей правосудия.
Мади сел, сердце его неистово колотилось. Он поднял глаза на судью, надеясь на какой-нибудь знак подтверждения, но достопочтенный Кемп, склонившись над блокнотом, делал пометки. Брохэм со своего места злобно покосился на Мади. Друган, сидящий с ним бок о бок, нагнулся и зашептал что-то соседу на ухо; спустя мгновение тот заулыбался и шепнул что-то в ответ.
– Благодарю вас, мистер Мади, – наконец произнес судья, цветисто подчеркнув написанное и откладывая перо. – Обвиняемая, встаньте. Мистер Брохэм, вам слово.
Брохэм поднялся и снова поблагодарил судью.
– Мисс Уэдерелл, – промолвил он, обращаясь к подсудимой, – чем вы зарабатывали на жизнь вплоть до ночи четырнадцатого января?
– Мистер Брохэм! – тут же вскинулся судья. – Я о чем только что предупреждал? Мисс Уэдерелл – представительница древнейшей профессии. И довольно об этом.
– Да, сэр, – кивнул Брохэм. И начал сначала: – Мисс Уэдерелл. Ночью четырнадцатого января вы приняли решение касательно вашего прежнего занятия. Это так?
– Да.
– И что же это было за решение?
– Я бросила.
– Что вы имеете в виду, говоря «я бросила»?
– Я бросила шляться.
Судья вздохнул.
– Продолжайте, – обреченно проговорил он.
– Вы сразу же подыскали себе иное занятие? – продолжал Брохэм.
– Не сразу, – покачала головой Анна. – Но когда в город приехала миссис Уэллс, она забрала меня в «Удачу путника». Я стала учить Таро и астрологические таблицы: предполагалось, что я стану помогать ей в предсказаниях. Я думала, смогу зарабатывать на хлеб в качестве ее ассистентки.
– На тот момент, когда вы бросили свое прежнее занятие, вы уже имели в виду такую возможность?
– Нет, – отвечала Анна. – О том, что миссис Уэллс приезжает в Хокитику, я заранее не знала.
– Тогда на что же вы рассчитывали жить в то время, пока миссис Уэллс еще не приехала?
– У меня не было никаких планов, – призналась Анна.
– Вообще никаких планов?
– Вообще никаких, сэр.
– Возможно, у вас был отложен какой-то запас на черный день? Или еще какие-то гарантии?
– Нет, сэр.
– В таком случае, вы сделали решительный шаг, – любезно откомментировал Брохэм.
– Мистер Брохэм! – рявкнул судья.
– Да, сэр?
– Объясните, что вы имеете в виду.
– С удовольствием. Вот эта дарственная, – Брохэм продемонстрировал ее собравшимся, – называет вас, мисс Уэдерелл, счастливой наследницей двух тысяч фунтов. Она датирована одиннадцатым октября прошлого года. Даритель мистер Эмери Стейнз исчез бесследно четырнадцатого января – в тот самый день, когда вы, везучая получательница этой баснословной суммы, решили не заниматься больше проституцией и встать на путь исправления, причем решение это было принято просто так, безо всякого повода и без какого-либо плана на будущее. И вот…
– Протестую, – поднялся Мади. – Мистер Брохэм не доказал, что у мисс Уэдерелл не было повода изменить свой род занятий.
Судья принял протест, и уязвленному Брохэму пришлось задать Анне новый вопрос:
– Был ли у вас повод, мисс Уэдерелл, отказаться от занятия проституцией?
– Да, – отвечала Анна.
Она вновь подняла глаза на Мади. Тот еле заметно кивнул, ободряя девушку. Она вдохнула поглубже и призналась:
– Я полюбила. Мистера Стейнза. Четырнадцатого января мы впервые провели ночь вместе, и… ну, после этого мне шляться уже не хотелось.
Брохэм нахмурился:
– Той же самой ночью вас арестовали за покушение на самоубийство, верно?
– Да, – подтвердила Анна. – Я думала, он меня не любит… не может полюбить… я не могла этого вынести… и совершила ужасное.
– То есть вы признаете, что в ту ночь пытались наложить на себя руки?
– Мне хотелось вырубиться, – промолвила Анна, – но я не думала причинить себе серьезный вред.
– Когда вас судили за покушение на самоубийство – в этом самом зале! – вы не стали отвечать на предъявленное обвинение. Отчего вы сейчас запели на другой лад?
