Эллис Питерс - Один лишний труп
Годит отерла грязные руки о полы туники и протянула их за свертком. Она замерла, глядя на незнакомую девушку и сжимая в руках одежду мертвого человека. Услышанное потрясло ее до такой степени, что она даже забыла о необходимости следить за голосом.
— Больше не нужна... Ваш брат был там, в замке? О, какая жалость, какая жалость!
Элин взглянула на свои руки: они были пусты, и теперь, исполнив этот последний, необременительный долг, она, казалось, не знала, куда их деть.
— Да, один из многих, — сказала она, — он сделал свой выбор. Дома мне твердили, что он неправ, но брат остался верен избранному пути до конца. Мой отец, наверное, гневался бы на него, но ему не пришлось бы краснеть за сына.
— Мне очень жаль! — повторила Годит, прижимая к груди сверток с одеждой. Она искала подходящие слова, но они не приходили на ум. — Я все передам брату Кадфаэлю, как только он придет. Будь он здесь, он сам бы поблагодарил вас за милосердие, ну а коли его нет, позвольте мне сделать это.
— А еще передай ему этот кошелек. Это деньги на помин души всех убиенных. Но отдельную мессу пусть отслужат за того, которого не должно было быть среди них, за неизвестного.
Годит воззрилась на нее в недоумении:
— А разве там был и такой? Которого никто не признал? Я ничего не слышал об этом.
Она видела Кадфаэля мельком, когда он поздно вечером, притомившись, заглянул в сарай, и времени на разговоры у него не было. Годит знала только о том, что покойников перенесли в аббатство, чтобы предать земле, и слыхом не слыхивала про лишний труп.
— Так сказал брат Кадфаэль. Их там должно было быть девяносто четыре, а оказалась девяносто пять, причем один, кажется, был без оружия. Брат Кадфаэль просил всех, кто приходил в замок, взглянуть на него, но, по-моему, никто его так и не опознал.
— Где же он сейчас? — удивленно спросила Годит.
— Этого я не знаю. Должно быть, его тоже перенесли сюда, в аббатство. Мне кажется, брат Кадфаэль не допустит, чтобы его опустили в землю вместе со всеми остальными, чтобы он так и остался безымянным. Но тебе-то лучше знать своего наставника. Ты давно с ним работаешь?
— Нет, совсем недавно, — призналась Годит, — но уже представляю, что это за человек.
Ей стало немного не по себе оттого, что эта незнакомая девушка стоит совсем рядом и рассматривает ее ясными глазами цвета ирисов. Женщина может догадаться о ее тайне куда быстрее, чем мужчина. Годит бросила взгляд на грядки с травами.
— Конечно, — поняла намек Элин, — я не должна отвлекать тебя от работы.
Годит смотрела ей вслед, почти сожалея о том, что не смеет ее задержать, а ей так хотелось бы поболтать с девушкой в этом мужском царстве. Сверток с одеждой она положила в сарае на свою постель и вернулась к работе, не без волнения поджидая возвращения брата Кадфаэля. Когда тот наконец явился, он был окончательно измотан, а впереди его ждали другие заботы.
— Меня посылают в королевский лагерь. Похоже, шериф решил, что не стоит скрывать от короля, какую пташку я вспугнул, ну а король потребовал, чтобы я сам обо всем ему доложил. Ах да, я и забыл, — промолвил он, потирая ввалившиеся от усталости щеки, — у меня не было времени тебе рассказать. Ты же не знаешь...
— А вот и знаю, — перебила его Годит, — сюда заходила Элин Сивард, она искала тебя. Посмотри, это она принесла, чтобы бы роздал бедным по своему усмотрению. Здесь одежда ее брата, — так она сказала. А это деньги. Элин просила заказать поминальную мессу и особо помолиться за упокой души того, лишнего, которого никто не знает. А теперь расскажи мне толком, в чем там дело.
Кадфаэль был рад возможности хоть чуточку передохнуть и поговорить не спеша. Он поудобней устроился на лавке рядом с Годит и подробно рассказал ей обо всем. Девушка слушала его внимательно, а когда он закончил, тут же спросила:
— А где он сейчас, этот незнакомец?
— Он в церкви, тело лежит перед алтарем. Я хочу, чтобы его увидел всякий, кто приходит на службу. Может быть, в конце концов кто-нибудь и назовет его имя. Но мы можем оставить его там только до завтра, не дольше, — добавил он с досадой, — лето выдалось слишком жаркое. Но если все же придется похоронить его безымянным, я собираюсь сделать это так, чтобы при необходимости его можно было извлечь снова и чтобы черты его лица сохранились подольше. И одежду его я буду хранить, пока не узнаю, кто этот бедняга.
— И ты вправду полагаешь, что его убили, — с замиранием сердца промолвила Годит, — а потом бросили в ров вместе с казненными, чтобы скрыть это преступление?
— Дитя, я же все тебе объяснил. Ему накинули удавку на шею, шнурок такой, специально для этой цели приготовленный. И случилось это в ту самую ночь, когда были казнены и брошены в ров все остальные. Более подходящего случая для убийцы и представить нельзя. Трудно было предположить, что кто-то станет пересчитывать мертвецов и задавать вопросы. Да и умер он примерно в то же самое время, что и многие из повешенных — поди тут разберись.
— Но вышло не так, как он замыслил, — воскликнула Годит, светясь от гордости за своего наставника, — А все потому, что за дело взялся ты. Кто другой обратил бы внимание на один лишний труп? И кто другой стал бы в одиночку вступаться за права мертвеца, убитого незаконно, без обвинения и приговора. О, брат Кадфаэль, глядя на тебя, я тоже не могу смириться с такой несправедливостью. Но я еще не видела этого человека. Ничего, король подождет! Позволь мне пойти и посмотреть! Или пойдем вместе, если ты думаешь, что так будет лучше, но только разреши мне взглянуть на него.
Кадфаэль задумался, а потом кряхтя поднялся с лавки. Он был уже не молод, к тому же и денек выдался нелегкий, да и ночь тоже.
— Что ж, пойдем, будь по-твоему. Как я могу не пустить тебя — я же туда всех зазывал. Да только, дочка, дорогая, нужно к тому же подумать и о том, как вызволить тебя отсюда, да поскорее.
— Ты, значит, стремишься отделаться от меня? — обиженно спросила девушка, — как раз сейчас, когда я только научилась отличать шалфей от майорана! А как ты будешь без меня обходиться?
— Что ж, стану учить кого-нибудь из новичков — такого, от которого можно будет ждать, что он задержится здесь малость подольше, чем на неделю-другую. Кстати, о травах, — монах достал из-за пазухи маленький кожаный мешочек и вытряхнул из него иссохший на солнце шестидюймовый травянистый стебель, тонкий, с парными разлапистыми листочками и крохотными коричневыми шишечками. — Знаешь, что это такое?
Девушка, успевшая уже многое усвоить за эти несколько дней, с любопытством уставилась на стебелек.
— Нет, — ответила она, — на наших грядках такой травы нет. Но, может быть, я узнала бы ее, если бы увидела, как она растет.
— Это липушник, его еще кличут гусиной травкой. Чудное такое растение, цепкое — глянь, вот на этих шишечках малюсенькие такие крючочки. А сам стебелек — видишь, надломлен посередине...
С недоумением Годит взглянула на высохшую, хрупкую былинку, сломанную посередине, и спросила:
— Что это? Где ты это нашел?
— Этот стебелек врезался в шею того незнакомца, — пояснил Кадфаэль помягче, чтобы не напугать девушку, — а вдавила его и сломала та самая петля, что удушила бедного юношу. Это трава старого урожая, а не нынешнего. Она скошена и высушена прошлой осенью, на корм скоту или на подстилку. Этой травкой пренебрегать не следует: ей нет равных в заживлении свежих ран, даже таких, какие с трудом поддаются лечению. Дикие травы тоже могут приносить исцеление — надо только уметь ими пользоваться, а то и до беды недалеко.
Монах бережно спрятал выцветший стебелек за пазуху и обнял Годит за плечи:
— Ну ладно, пошли, глянем на того паренька.
Во второй половине дня братья обычно предаются своим трудам, и только юные послушники резвятся, покончив со своим необременительным заданием. Кадфаэль и Годит спустились к церкви, не встретив по пути никого, кроме нескольких игравших отроков, и вступили в полумрак, царивший под прохладными сводами храма.
Таинственный незнакомец, извлеченный из замкового рва, был завернут в саван и покоился на носилках в конце нефа. Голова и лицо его были открыты. Неяркий, но ясный свет падал на мертвое тело, и глазам не требовалось много времени, — летним днем здесь было достаточно светло, — чтобы разглядеть лицо покойного. В церкви они были одни, если не считать мертвеца, и можно было тихонько перемолвиться словом.
— Ты знаешь его? — спросил Кадфаэль, взглянув на девушку, и был уже заранее уверен в ответе.
Еле слышный шепот донесся до него:
— Да...
— Идем! — сказал он решительно и вывел девушку наружу — так же бережно, как и привел.
Когда они вышли на солнце, Кадфаэль услышал, как Годит глубоко вздохнула. Больше она не промолвила ни слова до тех пор, пока они не вернулись в сад. Там, в тени бревенчатого сарая, среди благоухающих трав, она чувствовала себя в безопасности.
