Виктор Суворов - Контроль
Сбросила Жар-птица туфли – и к окну в уголок. Клубочком-калачиком. Мордочку – под занавеску. Интересно. А за окошком проскочила самая что ни на есть обычная станция метро. Узнала ее Жар-птица – «Дзержинская». На платформах работа ночная. Два электрика люстру отвертками крутят. Три толстые тетки в серых халатах платформу метут, четвертая стену гранитную особой машиной полирует. Чтоб сверкала стена. Чтоб гордился народ советский подземными дворцами. Чтоб супостатам при одном взгляде на наши стены гранитные зависть морды кривила. Чтоб они навсегда с кривыми мордами оставались.
Работают люди. На ремонтный поезд смотреть некогда. Было бы на что смотреть. Сколько их ночами по подземным тоннелям шастает. Этот от других только скоростью и отличился. Проскочил-просвистел, и красный огонек в тоннеле растаял.
– Такое впечатление, что мы во всем поезде единственные пассажиры.
– Правильное впечатление.
– Нас одних поезд ждал?
– Нас одних.
– А если никого пассажиров не окажется?
– Тогда без пассажиров уйдет. Ему навстречу сейчас другой такой же поезд идет. Один туда, другой – обратно. Каждую ночь. Кроме пассажиров эти поезда почту везут. Пассажиров может не быть, а почта каждый день бывает. Раз в неделю, по пятницам, один такой поезд ходит на 913-й километр. В 12 ночи приходит, в 12 дня уходит. А вообще такие поезда по всему Союзу мотаются. Тебе, спецкурьеру, эти маршруты все объездить предстоит.
– А сейчас куда едем?
– В монастырь.
14Стукнул проводник Сей Сеич в дверь.
– Чаю?
– Ага. – Холованов головой мотнул.
– Что к чаю?
– А что можно? – это Настя из чистого любопытства.
Проводник Сей Сеич такому вопросу удивился глубоко. Но служба в спецвагоне приучила ничему не удивляться, а если и удивляться, то удивления не проявлять. Потому отвечал с достоинством:
– Все можно.
– В общем, так, – Холованов распорядился. – Чаю потом. А сейчас выпить и закусить. Детали на личное усмотрение.
Вот это деловой разговор. Такой разговор спецпроводнику понятен и близок.
А мимо окна летят «Кировская», «Красные ворота», «Комсомольская». И вынесло ремонтный поезд из подземного тоннеля на поверхность в невообразимое переплетение стальных путей, в мириады огней, в переклик маневровых паровозов, в перестук колес на стрелочных переходах. Если сразу после «Комсомольской», значит, вынесло их где-то у трех вокзалов. Пути, пути. Светофоров – галактика целая. На путях скорые поезда в путь готовятся: и пассажирские, и почтовые. Рядом по параллельному пути набирает скорость «Москва – Владивосток», курьерский. Расходятся пути. Сходятся. Товарные составы бесконечного протяжения во множестве рядов. Грузят их ночью, разгружают. Прогрохотал встречный на Москву. Из Хабаровска. Ясно – вынесло «Главспецремстрой» на пути Ярославского вокзала. Дальше пойдут Мытищи, Пушкино, Загорск. Но прет ремонтный поезд куда-то в сторону. Под мост, еще под один, в выемку, на насыпь, еще куда-то. Прет уверенно. Напористо. Никому дороги не уступая. Не задерживаясь. Находя во мраке свой единственно правильный путь в неисчислимом множестве путей. И везде перед ним светофоры синим огнем горят. Везде его семафоры поднятой рукой приветствуют.
Стукнул проводник. Дверь в сторону. Скатерть – на стол. Вроде скатерть-самобранку. Не работает Сей-Сеич – колдует. И сразу на столе появился графинчик-мерзавчик. В холоде содержался. Аж ледяная корочка по стеклу. К мерзавчику – чарочки сверкающие. Тут же и тарелки со льдом появились. Во льду – маленькие совсем баночки запотевшие с икрой севрюжьей. И с икрой белужьей. Масла кусочки вырезаны в виде ракушек морских. И лимона ломтики. Тоненькие. И огурчики. И помидорчики. И грибочки. И какой-то салатик. И еще что-то в баночках. И паштет на блюдечке. И копченые какие-то ломтики с горошком зеленым. Все на серебре. Серебро начищено с любовью. А чарочки золотые. Самое время заполнять их. А Сей Сеич поставил на стол кувшинчик чеканный с длинным тонким горлышком, с единственным, но прекрасным цветком, пожелал аппетита и вышел, дверь затворив.
– Давай, Жар-птица, за помин души Катькиной. Знаю, не пьешь, но за это следует.
А за окном – дачные поселки в темноте пролетают. Платформы. Станции… Летит рабочий поезд, никакому курьерскому не угнаться.
15Открыла она глаза, потому что необычно. Необычно, потому что стоим. Это всегда так: идет поезд, все пассажиры спят крепко. Остановился – и все проснулись. Вот и Настя проснулась, осмотрелась, удивилась. Где это она?
Оказалось: в углу широкого мягкого кожаного дивана. Калачиком. Уснула, не раздеваясь. Только кто-то подушку ей под голову положил и укрыл шерстяным одеялом. Стол убран. Холованова нет. Выглянула из-за занавески в окно. Лес сосновый. Колючая проволока. Люди в форме. Собаки. Светло. Часов шесть утра. Что-то крикнул старший охранник машинисту. И тронулся поезд медленно. Два охранники с винтовками свели вместе створки решетчатых ворот. И пошел поезд, набирая скорость. И снова по сторонам – дачи за зелеными заборами, рощицы березовые, речка в камышовых берегах и огромный монастырь белокаменный с башнями, с зелеными крышами. Скрипнули тормоза. Приехали.
Выглянула Настя в коридор. Из соседнего купе Холованов улыбается:
– Выспалась? Пора на работу, товарищ принцесса.
16Едешь Подмосковьем – в каждой деревне церквушка. Разбитая, разграбленная, брошенная, а все одно прекрасная. Едешь рощами березовыми, едешь полями, и вдруг – стена монастырская. Как маленький кремль. Мощный собор посредине. Стены вокруг, на изломах стен башни с крышами шатровыми. Бойницы узкие, камень гулкий, стены метра по три толщиной. Ворота кованые. Вот именно такой монастырь им и встретился на пути. Озеро, как море, дубовые рощи. На берегу – монастырь белокаменный. Одинокая станция под самой стеной. Ремонтный поезд у перрона. И ни души вокруг.
В стене несокрушимой, из многотонных гранитных валунов сложенной, – ниша сводчатая и дверь тяжелая. У двери – часовой. Не просто часовой, а образцовый. Точно такой, как на ордене Красной звезды. Стукнул часовой прикладом по граниту дорожки, Холованова и Настю приветствуя, и открылась дверь в стене. Думала Настя, документы два часа проверять будут. Но, видно, Холованову везде вход без проверки документов.
Глава 6
Ступила Настя на каменные плиты двора и поняла: это не просто монастырь, это женский монастырь. Точнее – девичий.
Только девчонки не в черных одеждах, а в юбках узких коротких, в кожаных куртках, как комиссарши Гражданской войны. С пистолетами. Много девчонок. Смеются. На Холованова посматривают. Самые обычные наши советские комсомолочки. И взгляды – самые обычные, открытые советские взгляды. Мужчина женщине – друг, товарищ и брат. И женщина мужчине – товарищ, друг и сестра. Вот и улыбаются комсомолочки Холованову дружескими улыбками. И смотрят комсомолочки на Холованова товарищескими взглядами. Может быть, взгляды чуть дольше товарищеских. На самую малость дольше. Так что и не заметно даже, что они дольше.
Есть еще форма одежды в монастыре: зеленый комбинезон, высокие ботинки на толстых мягких подошвах, шлем парашютный. Мимо Насти и Холованова, задыхаясь, шуршит взвод толстыми подошвами.
Тут девчонкам не до улыбок. Пот ручейками, дыхание на срыве. Этих всю ночь здоровенная тетка, с виду баскетбольная капитанша, по лесам окрестным гоняла: подтянись! Так что не до улыбок. Одна только капитанша и подарила Холованову долгий товарищеский взгляд. И еще один взвод возвращается с ночных занятий: четыре отделения по десять и свирепая бабенка во главе. Эта – небольшого роста. Но надо отметить, что среди небольших тоже иногда свирепые встречаются. Покрикивает. Поравнялась с Холовановым, подобрела лицом. Пробежал ее взвод мимо, и опять рык: подтянись!
На лужайке перед центральной колокольней третий взвод оружие чистит. Четвертый – парашюты укладывает.
– А прыгаете где?
– Тут у нас рядом аэродром полярной авиации. Тут и «Сталинскому маршруту» основное место. Иногда в Крым прыгать летаем.
Комсомолочки в кожаных куртках навстречу стайками. Пройдут мимо серьезные, а потом за спиной: ха-ха-ха.
2Сталин отложил последний лист в сторону и задумался. Доминирующего слуха на прошлой неделе не было. Болтали о том и о сем. О том болтали, что снижены цены на мясо, на масло, на хлеб, на яблоки, на водку. Радуются люди. Еще болтали о том, что пропали разом мясо, масло, хлеб и яблоки. Только водка осталась. Дешевле на десять процентов, а качеством хуже – на сто.
И еще про Робеспьера Москва болтает. Это не слух, а тема популярная. Робеспьер был лидером Французской революции, а потом загремел под сверкающее лезвие. Свои же ему голову и оттяпали… Как кочан капусты. И покатилась голова… Самое интересное: когда Робеспьера повезли на грязной повозке к месту казни на площадь Согласия, толпа орала проклятия, забрасывала его камнями, гнилыми яблоками и тухлыми яйцами, та самая толпа, которая еще три дня назад считала его гением всех времен и народов, толпа, которая с величайшим энтузиазмом приняла новый культ – культ Верховного существа, культ Робеспьера, культ личности. И много в сводке всяческих подробностей про Верховное существо… Не сводка, а трактат исторический. Под сводкой подпись: Маленков.
