Виктор Суворов - Контроль
– Тех, кто у котла, надо тоже контролировать. И почаще стрелять.
– Вот такая у тебя и будет теперь работа.
– У меня биография вражеская.
– Именно такие и нужны.
– Почему?
– Чтоб тебя под контролем держать.
6Суханово – это монастырь бывший. Под Москвой. Следственный изолятор особого назначения.
Если в Лефортово признаний не выбьют, то в Суханово отправляют.
Тут брака в работе не бывает. Тут выбьют.
Суханово – это лес березовый, это птиц пересвист, это воздух свежий. Суханово – это, кроме всего, дом отдыха высшего руководящего состава НКВД. Первый этаж – камеры пыточные, второй – номера-люкс для отдыхающих чекистов. Когда на террасах второго этажа звучит божественная мелодия «Амурских волн», когда женщины в длинных платьях заполняют второй этаж, следователям на первом этаже объявляют перерыв. На несколько часов пусть не будет визга и писка подследственных, пусть только птицы поют и звучат бессмертные вальсы.
Объявлен перерыв. На втором этаже бал. Дамы улыбаются Николаю Ивановичу Ежову. Николай Иванович отвечает улыбкой. Николай Иванович спешит. Под пыточными камерами – расстрельный подвал. Николай Иванович знает, что если все можно подслушать, то расстрельный подвал – нельзя.
Работа в подвале уже завершена. Подвал уже убран.
Сегодня в расстрельном подвале короткое тайное совещание: Ежов, Фриновский, Берман. Надо быстро решить два десятка вопросов. И снова появиться среди танцующих.
– Я разбираюсь с историей Великой Французской революции. Был там у них за главного некий Робеспьер – Верховное существо. Был полный революционный порядок. Резали народу головы, и все было великолепно. А потом Верховное существо начало резать головы своим… Ну его, понятно, того… свои ему голову и оттяпали.
7– Правило в контроле такое: каждый может заказать себе любое оружие, которое ему нравится. – Старый оружейный мастер за много лет ружейным маслом пропах. Взгляд суров. – У меня на складе есть все, что можно придумать. Исключение: советское оружие. Советского мы не используем.
– А почему? – Настю Жар-птицу в любом деле причина интересует.
– Не положено. – Исчерпывающий ответ.
– Коллекция у вас, позавидуешь.
– Вам, девушка, если затрудняетесь в выборе, я бы рекомендовал…
– Я в выборе не затруднюсь. Дайте мне «Лахти».
– «Лахти»? – Оружейный мастер выставил два зуба вперед, отчего стал похож на старого насторожившегося зайца.
– «Лахти».
– Редкая штука. – Он еще сильнее выставил два зуба. – А не боитесь, что тяжеловат будет?
– Боюсь.
– А не боитесь, что со снабжением патронами проблемы возникнут?
– Так к нему же патроны от «Парабеллума». Какие проблемы?
– Правильно, девушка, правильно. Ну что ж, идите за мной. Было у меня всего три «Лахти». Один товарищ Холованов взял, другой – еще какой-то дядя. В общем, один всего у меня остался «Лахти». Берег для какого-нибудь ценителя и знатока, но все «Браунинг» или «Кольт» просят.
Взяла Настя в руки «Лахти», прикинула вес.
– Тяжел?
– Тяжел.
– Я так и думал. Не рекомендую брать. Рука должна с пистолетом жить в любви и согласии.
Вскинула Настя прекрасный пистолет на руке еще раз и со вздохом вернула.
– Что на втором месте?
– Дайте «Люгера».
– Какого именно «Люгера»?
– «Парабеллум» ноль восемь.
– Это другой разговор. У меня вон их сколько.
Открыл мастер зеленый ящик и извлек новенький, в толстом слое масла, черный пистолет.
8На открытых террасах второго этажа – смех и танцы. Поют птицы, и звучат чарующие мелодии. Посторонние звуки не нарушают торжества.
Жена товарища Ежова сказала жене товарища Фриновского:
– Как только Робеспьер начал резать головы своим…
9Бесконечен подвал кремлевский. Складом пахнет. Сухо. Прохладно. Полки без конца.
Одежды и обуви – без конца.
Вот вам, девушка, ботинки, вот комбинезон, сапоги, юбка, гимнастерка, портупея. Будете носить алые петлицы. На повседневной форме – без всяких знаков различия. Парадная форма – только в своем кругу. К парадной форме на алых петлицах – эмблемы: серп и молот. Эмблемы 575-й пробы. Вот они. А это шлем меховой. Унты. Вот куртка английская летная. Распишитесь.
Расписалась.
10От Ярославского, от Ленинградского, от Савеловского, от Павелецкого, Киевского, Казанского, Белорусского, Виндавского, Курского… электрички набитые. Каждую минуту.
Потные толпы.
– Да что это вы меня, гражданочка, все в морду тычете?
– Петушки: синие, красные, зеленые! Петушки: синие, красные, зеленые!
– «Спартачку» давно пора хвост надрать. Не получается.
– «Эскимо» на палочке! На палочке «Эскимо»!
– Место бы уступили, молодой человек!
– А знаете ли вы, что как только Робеспьер…
11– Слушай решение партии: «Постановлением Секретариата товарища Сталина Стрелецкая Анастасия Андреевна назначена спецкурьером Центрального Комитета ВКП(б)». Вот твое, Настя, удостоверение.
– Ой какое!
– Наши удостоверения печатаются не на бумаге, а на белом шелке. Платочек семь на семь. «Семью семь» – это девиз и пароль для посвященных. Шелк используется парашютный, но с твоей парашютной судьбой это никак не связано. Просто шелк лучше бумаги. Такое удостоверение можно вшить в одежду, и никто его не нащупает. С таким удостоверением можно плавать через реки и идти сквозь болота. Потом только постирать от грязи. Печать ЦК и подпись товарища Сталина не смываются. Но помни, спецкурьер – это только официальное название должности. Только прикрытие. Должность придумана так, чтобы было непонятно, чем ты занимаешься. Поди разберись, что делает спецкурьер ЦК ВКП(б). Все поняла?
– Все.
12Вот ей все понятно. А нам – нет. Интересно, например, а где живут спецкурьеры ЦК? Раньше Настя в шкафу жила. Потом – в аэроклубе на парашютах. Не положено спецкурьеру на парашютах жить. Ей-то все равно, но не все равно Центральному Комитету и Генеральному секретарю.
– Будет у тебя, Настасья, своя келья. Сегодня домой поедем. Наш поезд в два ночи.
– С какого вокзала?
– С Кремлевского.
13Отошла стена в сторону. Открылся обыкновенный вестибюль станции метро. Очень похоже на «Красные ворота». Только людей нет, нет кассиров, нет контролеров. Никого нет. Два эскалатора. Спускающий и поднимающий. Оба стоят. Нажал Холованов кнопку. Спускающий пошел. Спустились в подземные залы. Опять нажал кнопку. Остановился эскалатор. И вдвоем с Настей – по мрамору. Шаги гулкие далеко летят: бум-бум-бум-бум. Подземные залы с коридорами, переходами и платформами по оформлению тоже на обыкновенную станцию метро похожи – на «Дзержинскую». Только название нигде не написано. Все привычно. Одно отличие: тоннели, по которым рельсы идут, закрыты стальными стенами, как шлюзы на канале Москва-Волга. Не проломить те стены никаким стихиям.
У одной платформы – ремонтный поезд. По локомотиву и вагону размашистые надписи: «Главспецремстрой-12». Не понять, дизельный локомотив или электрический. Наверное, и то, и другое. За локомотивом – зеленый вагон. Не то багажный, не то почтовый: окон мало. А может, не багажный и не почтовый, а вагон с оборудованием, лаборатория на колесах для проверки состояния железнодорожного полотна. В окна не заглянешь. Окна изнутри плотно шторами закрыты. За этим не то почтовым, не то багажным вагоном – платформа со шпалами и еще платформа с какими-то механизмами. У локомотива – машинисты. Кивнули Холованову. Ответил. У почтового вагона – проводник. Тоже кивнул. Растворил проводник двери перед Настей и Холовановым, закрыл за ними, тут же поезд и тронулся плавно, вроде только их двоих ждали. Громыхнула-лязгнула стальная стена, поезд пропуская в тоннель, и так же легко и плавно за поездом затворилась, еще раз лязгнув замками, станцию запирая.
Внутри вагон вовсе не почтовый. И не багажный. И вовсе не лаборатория на колесах. По коридору вагонному – пушистый ковер такой белизны, вроде по нему никто никогда не ходил, а летал над ним. Стены и потолок – красного дерева. Куда ни глянь – зеркала одно другое отражают. Бронза солнечным блеском сверкает. Так все металлические детали начищены, что, кажется, сверкание с каждой ручейком стекает.
– Сюда, – растворил Холованов узкую дверь. – В дневное время шторы не открывать. В ночное можно открывать, когда в купе нет света. Проводника зовут Сей Сеич.
Красивое купе. Главное в любом деле – гармонию соблюсти. Белый ковер с красным полированным деревом – гармония. Столик дерева орехового. На столике – лампа бронзовая. Под абажуром зеленым. Ноги в ковре утопают, занавески шум заоконный глушат. Диваны бордовой кожи. Сядешь – утонешь. Так и тянет сбросить туфли – и на тот диван в уголок. Ноги под себя калачиком.
Сбросила Жар-птица туфли – и к окну в уголок. Клубочком-калачиком. Мордочку – под занавеску. Интересно. А за окошком проскочила самая что ни на есть обычная станция метро. Узнала ее Жар-птица – «Дзержинская». На платформах работа ночная. Два электрика люстру отвертками крутят. Три толстые тетки в серых халатах платформу метут, четвертая стену гранитную особой машиной полирует. Чтоб сверкала стена. Чтоб гордился народ советский подземными дворцами. Чтоб супостатам при одном взгляде на наши стены гранитные зависть морды кривила. Чтоб они навсегда с кривыми мордами оставались.
