Валентин Лавров - Граф Соколов — гений сыска
— Но вы идете против фактов! — раздражаясь, сказал Кошко.
Загремел квартирный звонок. (Пора объяснить: звонки эти были бронзовыми и производили шум при вращении ручки влево-вправо. Кое-где сохранялись до середины нашего столетия.)
— Пакет из прозекторской! — воскликнул Ирошников, открывая дверь посыльному. — Что веселенького нам прислал гордость российской медицины Павловский? — И он хотел сломать сургучную печать.
— Позвольте, Юрий Павлович, мою службу исполнять мне самому! — Кошко выдернул из рук фотографа пакет. Вскрыл, пробежал глазами, удовлетворенно хмыкнул: — Вот резюме: “Признаков борьбы, царапин, никакого насилия на теле Абрамова не обнаружено. Смерть наступила в результате сдавливания органов шеи петлей под действием тяжести повешенного тела”. Все-с! Дискуссии закончены, обыск тоже. — Раскурил с наслаждением папиросу “Катык”, повеселевшим голосом добавил: — Всякому толковому сыщику ситуацию объяснять — дело лишнее. Соколов, опечатайте квартиру, ключи — в полицию. Ценности приобщить к протоколу обыска.
Соколов хмыкнул:
— Хм, бедный умный начальник! За что ему такое страдание — командовать глупыми подчиненными?
Вопреки очевидным фактам, он всем своим существом чувствовал: здесь произошло преступление. Вдруг его взгляд остановился на длинной скатерти, покрывавшей стол и спадавшей почти до пола. Сыщик поднял край и удивился:
— Как же это не заметили мы?
В его руках был лист почтовой бумаги, сложенный вчетверо. Соколов развернул, слегка присвистнул:
— Фьюить! Да это какая-то шарада! Синим грифелем начертано множество вертикальных линий и семь горизонтальных. Некоторые получившиеся прямоугольники отмечены красным. — Он протянул чертеж Кошко, усмехнулся: — Что это? Умный начальник должен бы знать! Пятнадцать кровавых отметин на чертеже.
Кошко осторожно за уголки взял двумя руками чертеж, долго изучал его, задумчиво покачал головой:
— Чепуха это, а не ребус. Во всяком случае, это не та предсмертная записка, которая была бы к месту. — Указал на середину чертежа: — А вот тут жирный отпечаток пальцем, синим грифелем! Юрий Павлович, проведите идентификацию. Почти наверняка это след руки Абрамова.
...Августовское небо за окнами чуть посветлело — близилось утро.
Кошко официальным тоном произнес:
— Уважаемые сослуживцы, завтра, то есть уже сегодня, попрошу на службу не опаздывать — всем быть ровно в девять утра.
Подозрение
Утром сыщики, в том числе и сам Кошко, походили на сонных мух. Лишь Соколов, как всегда, был свеж, бодр, весел.
— Где Ирошников? — громово крикнул он, появляясь в сыске. — Чьи отпечатки пальцев на чертеже?
Кошко сдержанно ответил:
— Отпечатки, как выяснилось, не принадлежат убитому. Чьи они? Пока неизвестно, но это ничего не означает. На этой бумаге может быть изображена какая-то галиматья, она не должна сбивать нас с толку.
Соколов насмешливо, в тон повторил:
— Конечно, конечно, сбивать она нас не будет. Она станет нашей путеводной звездой. Вроде вифлиемской, только приведет не к яслям, а к завершению дела. Сына убитого разыскали? Сказывали, что третьего дня он был командирован “Дианой” в Рязань?
Кошко сдержанно ответил:
— Дмитрий Львович вчера был извещен телеграммой, а сейчас сидит в приемной и ждет встречи. Должен предупредить: он совершенно убит внезапной кончиной отца. Будьте, Аполлинарий Николаевич, с ним деликатней, это моя просьба.
— Благодарствую-с за ваш полезный совет, — Соколов изобразил расшаркивание.
Кошко покраснел от досады, но ничего не ответил.
В приемной навстречу Соколову поднялся осанистый, в костюме от хорошего портного человек лет сорока. Волосы его на артистический манер волнистыми прядями сбегали на плечи. Глаза — крупные, красивые — глядели с печальной тревогой.
Соколов спросил:
— Я хотел бы знать, что побудило вашего отца залезть в петлю?
Дмитрий неопределенно развел руками:
— Все это, знаете, невероятно до такой степени, что я не вижу никакого объяснения... Мне когда сообщили об этом в Рязани, где я находился по служебным делам, то просто не поверил, думал, дурная шутка...
— С кем ваш батюшка дружил?
— Никого и ничего отцу было не надо — только редкие книги, и все! Впрочем, он порой принимал у себя Владимира Чуйко, это владелец большого антикварного магазина на Мясницкой, в доме Давыдовой, что, знаете, против Банковского переулка. И еще он приятельствовал с библиофилом Ульянинским, тоже одержим книгой, вроде папаши.
— Большой капитал был у вашего отца?
— Да, значительный! В ценных бумагах и наличными — не менее ста тысяч. Он все это прятал в палисандровом шкафу, что стоит в гостиной. Мне он доверял, при мне раза два доставал оттуда деньги...
— Когда вы в долг просили?
Дмитрий очень удивился:
— Да, в долг! Но откуда вы это знаете?
— Смекалистый я! Кстати, ценные бумаги и ассигнации, как и шкатулку с золотыми изделиями, мы приобщили к протоколу допроса. По завершении следствия вам вернем. Вы, Дмитрий Львович, не возражаете, коли беседу продолжим в доме вашего покойного батюшки?
— Что ж, раз так надо, я готов.
— Кстати, вы слыхали, сударь, про новую забаву сыщиков — дактилоскопию?
— Что это?
— Не знаете? Напрасно, увлекательное дело. А вот и наш фотограф Ирошников — золотой человек. Юрий Павлович, по хорошему знакомству, сделай нам твое одолжение, прокатай пальчики Дмитрия Львовича.
Ирошников пригласил:
— Милости прошу в лабораторию! Дмитрий Львович, вот раковина, вот мыло — тщательно вымойте руки и досуха вытрите. Не бойтесь, это не больно и совершенно для вас бесплатно, — живо проговорил Ирошников, который всегда заряжался от Соколова бодрым настроением.
Достав цинковую пластинку, он капнул на нее типографской краски и резиновым валиком тонко растер ее. Тут же ловко захватил с боков суставы пальцев Дмитрия, перекатил от одного ногтя к другому и таким же манером перенес отпечаток на регистрационный бланк.
— Чепуха, право, — пробормотал Дмитрий, на лице которого было написано любопытство, смешанное с недоверием.
Рефлекс цели
Соколов и Дмитрий вышли на Тверской бульвар поймав лихача, отправились к Тургеневской площади. Огромная людная Москва жила своей прекрасной и шумной жизнью, двигалась мимо богатых витрин магазинов, затененных брезентовыми навесами, яркой нарядной толпой, оглашалась криками офенъ и торговцев мороженым, звоном конки, была хороша лубочной прелестью золотых церковных куполов, шумной бестолочью едущих колясок и неимоверным количеством тяжко нагруженных ломовых телег. Это была сказочная и вечно праздничная жизнь, которую нам нынче и представить себе невозможно.
Соколову было странно и больно сознавать, что где-то рядом, в темных углах бушуют грязные страстишки, царствуют жестокость, притворство и лживость. Те, кого Господь создал по своему образу и подобию для жизни светлой и радостной, уничтожают ее алкоголем, наркотиками, преступлениями.
Дмитрий с явным трепетом вошел в квартиру, где совсем еще недавно страшно умирал его отец.
Соколов сказал:
— Внимательней проверьте, все ли на месте, нет ли каких перемен? Картины, вазы, статуэтки, вообще, весь антиквариат — целы?
Дмитрий долго осматривал ящики комодов, содержимое книжных шкафов и полок, конторку, стоявшую в библиотеке. Открыл даже тайный ящик в секретере, где лежали редкие древние монеты, которые отец коллекционировал.
— Кажется, все лежит на своих местах, — сказал он.
— Стало быть, самоубийство?
— Вне сомнений. Человек он был кристальной честности, доброжелательный, спокойный. Но порой на него накатывала какая-то меланхолия. А что касается редких книг, то тут, уверен, батюшка был просто одержимым. Среди сна он мог вскочить и начать целовать какой-нибудь уникум.
— Вы желаете сказать, что Лев Григорьевич был психически больным?
— Нет, но даже ученые пишут, что коллекционер — человек не совсем здоровый. Я, поверьте, у кого-то читал...
— Об этом пишут Сербский, Крафт-Эбинг, Попов. Это разновидность рефлекса цели. Но, Дмитрий Львович, вы были невнимательны. В их работах речь идет о реакции накопления, когда стяжание теряет всякую биологическую и культурную ценность. Вспомните Плюшкина. Слабоумные собирают тряпки, нитки, всякий мусор. Но ваш отец собирал вещи высокой ценности — материальной и художественной. Для такого собирательства необходим высокий интеллект и глубокие знания предмета.
Кто-то крутанул дверной звонок. На пороге стоял Кошко. Он приблизил лицо к уху Соколова:
— На чертеже отпечатки пальцев Дмитрия! Вот я привез увеличенные фото.
Сыщики вошли в гостиную, где с отрешенным и нарочито спокойным видом смотрел в окно Дмитрий.
