Александр Теущаков - Путь "Чёрной молнии"
Сашка перезнакомился со всеми аборигенами. Трактор указал глазами сокамернику, и тот передал свернутую в рулончик бумажку.
— Вот — малява со свободы пришла, такие по всей тюрьме разослали, прочти, — и Юрка протянул бумажку Воробьеву.
Текст в маляве гласил:
«Братва! Пацаны! Мужики! До вас стучится вор в законе Аркан и еще ряд авторитетных людей Новосибирска. В зоне общего режима № 2 в Толмачах, на днях правильные пацаны организовали бунт против ментовского беспредела. Во главе пацанов стоял вор в законе Дрон, который погиб во время бунта. Отдали Богу душу еще несколько пацанов и мужиков, которые не желали жить по ментовским меркам и терпеть рядом с собой прихвостней лагерных мусоров. Сейчас в тюрьме сидят босяки, которых менты крутят за организацию бунта и участие.
Всей братве, блатным, стареньким по хатам и мужикам, всячески содействовать пацанам, которые пострадали за наше дело. Не чините препятствий и не отказывайте в их просьбах. Призываю вас поддержать братву и помочь им, в чем только они нуждаются. Если следаки и опера из КГБ начнут прессовать пацанов, поддержите их всеобщей голодовкой и неповиновением.
Принято на воровской сходке 29.08.1977 г.
Распространить по всей тюрьме».
Когда копия такого воззвания попала в политотдел и оперативно-розыскные части, для поимки Аркана были спущены все «ищейки».
После отсутствия объективной информации о состоянии дел всех бунтарей, у Сашки зашлось сердце. «Оказывается, нас не забывают, это наверно тот самый вор Аркан, о котором Леха Дрон рассказывал, он с воли нам поддержку бросает. Леха- Леха, — вздохнул горестно Сашка, — он позаботился заранее о нас.
— Ты чё, Санек? — голос сокамерника вывел его из раздумий.
— Да вот, пацаны перед глазами стоят, мы до последнего отбивались от ментов и солдат, забаррикадировались в двухэтажке на втором этаже. Леха Дрон, Сережка Сокол, их снайпера убили. Игорь Каленый себя сам застрелил, не хотел сдаваться ментам. Все знали, что им высшая мера светит, потому решили умереть.
Мы с пацанами среди них самые молодые были, теперь нам суждено через ментовский ад пройти, нас уже комитетчики под пресс пустили.
— Ты давай, расскажи все: о Дроне, обо всех. Выговорись, тебе же легче будет, — попросили Сашку пацаны и мужики.
Сашка начал свой рассказ. Он говорил спокойно, не торопясь, чтобы не сбиваться на эмоциях, иногда смолкал, вспоминая до подробностей ту, или иную картину, и снова продолжал. В камере все внимательно слушали, вникая во все подробности описываемого бунта. Иногда во время рассказа, кто-нибудь из сокамерников ругался, выражая свой протест или, присвистывал от удивления.
Незаметно летело время, открылась кормушка и баландеры, развозившие бачки и термоса, кормили тюрьму ужином. Некоторые не стали даже есть, чтобы не отвлекаться.
Прозвучала команда «отбой», а Сашка в полголоса продолжал подробно описывать ужасные события. Два раза дубак (надзиратель) подходил к двери, и ударял ключами, предупреждая, чтобы прекратили разговоры. Далеко за полночь Сашка закончил историю о страшном подавлении бунта.
— Да, пацаны, пережить, такое, и в страшном сне не приснится. Нервы крепкие надо иметь, — посочувствовал «Томский» — один из подследственных.
— Слушай, разморозить полуссученную зону и поднять мужиков на бунт, не каждому под силу. Да, Дрон действительно был настоящим вором, — выразил свои симпатии Трактор.
— Человеком с большой буквы, — поддержал его Сашка, — сначала, когда он с ШИЗО в зону вышел, мы думали что просто цену себе набивает, и даже предположить не могли, что Дрон наведет порядок. Видно он для себя потом решил, что только ценой жизни можно, что — то исправить, иначе менты запрессовали бы его. — Сашка замолчал и обведя всех взглядом, решительно заявил, — а знаете пацаны, лично мне все это по сердцу, и никогда не буду жалеть, что все произошло, не мы, так другие бы подняли бунт, как говорят: «Всему свое время».
Глава 47 Подготовка к устранению насильника
После того, как Анатолия Брагина, чуть живого привезли в Облбольницу и после нелегкой операции положили в реанимационную палату, прошло больше двух недель. Его родные: жена Лена, дочурка Женечка и родной брат Сергей регулярно посещали, переживая глубоко за его состояние. Приходили сослуживцы и делились последними новостями. Он уже знал, что бунт был жестоко подавлен, ибо другого пути у власти не было. Узнал, что главные зачинщики погибли, а многих приверженцев главаря отправили в СИЗО. Колонию постепенно расформировывали: меняли руководство, а заключенных отправляли по другим зонам.
Анатолий шел на поправку, но еще побаливала лобная кость. Хирург собрал его нос из раздробленных кусочков хряща. Конечно, на переносице останется шрам, его никуда не спрячешь.
Анатолий переживал тяжелый кризис в плане психологического и морального состояния. То, о чем он порой задумывался — случилось. Он не любил свою работу, а вернее людей, с которыми ему приходилось выполнять общее дело. СИЗО и колония, где он столкнулся с отверженными обществом людьми, постепенно меняли его психику. Естество, сидевшее в глубине его души не давало покоя, он не мог спокойно смотреть, как его сослуживцы издеваются над заключенными.
И вот, черная и глубокая борозда разделила прошлое и настоящее. Остались за чертой его размышления о правильном подходе и воспитании к оступившимся людям. В своих воспоминаниях он уже не хотел видеть их вставшими на путь исправления. Жестокий бунт перечеркнул все его чаяния. Злость закипала при мысли: разве эти звери способны на человеческие поступки. Появлялось отторжение и отвращение к подобной среде, из которой он начал черпать злобу, жестокость и ненависть к людям.
Анатолий узнал из рассказов брата, как основных бунтовщиков встретили в СИЗО: жестоко избивая физически, подавляя морально и, уничтожая психологически.
И всеже, не смотря на всплески злости, у Анатолия появлялись признаки жалости к этим людям, наверное, они зарождались из воспоминаний о тех заключенных, кто в трудную для Брагина минуту, оказал ему помощь. Осужденные: врач — Сергеев или тот парень — Воробьев, именно им Анатолий был обязан жизнью. Он поделился с Сергеем и женой о поступке этих людей и его родственники тоже признали, что не стоит набрасывать ярлык «подонков» на всех заключенных.
Скоро Анатолия должны выписать и ему предстояло принять решение, куда пойти работать. Он больше не хотел служить в системе, где происходят страшные вещи: человек, перестает быть человеком, независимо в какой среде он находится: охраняющий заключенного или же лишенный свободы. Они оба варятся в одном котле, у них зарождается одна и та же лексика: матерки, тюремный жаргон и отвратительные повадки хищника — «Сильный должен уничтожать слабого». По этому поводу с братом Сергеем часто проводились дискуссии:
— Сережа, что мешает образованным и интеллигентным людям усвоить для себя важный принцип: — Жить по совести!
— Убогость в мышлении, не смотря на статус интеллигентного человека. Принято и необходимо считать, что движущей силой в сознании человека является его совесть, которую с измальства воспитывают в людях. Совесть — чувство нравственной ответственности перед людьми за свои поступки, за слово, которое дается людям. Не смотря на степень грамотности и положения в обществе, совесть должна присутствовать у всех: чиновников, представителей администрации колоний и осужденных. Об этом ты хотел услышать?
— Очень жаль, что многие наши начальники перепутали места, где должна находиться совесть. Многие из них открыто выражаются так: «Где была совесть — там уже давно вырос «мужской орган».
— Делай выводы брат.
— Я сделал, и потому хочу уволиться из системы МВД.
— И куда ты решил пойти?
— Пока не знаю. Выпишусь из больницы, тогда будет видно.
— Я понимаю тебя, и тех офицеров, уволившихся после бунта из колонии.
— Сереж, а как ты со всем этим уживаешься? Я же знаю, что тебе приходится делать недозволенные вещи, ты ведь прогибаешься под своего начальника. Шилов не станет держать старшего инспектора оперчасти с независимыми взглядами, противоречащими системе ИТУ.
— Да, говорила мне наша мама, мы с тобой Толя, некие противоположности. Ради нашего с тобой дела я обязан лавировать среди неприятных мне людей, если я буду столь же категоричен, как и ты, то не продержусь и недели, мне ведь институт закончить нужно и содержать нашу организацию.
— Вот заканчивай и уходи из этого жуткого рассадника.
— Конечно уйду. У меня есть мечта — стать адвокатом. Независимым по убеждениям и взглядам. Неважно, что скажет или прикажет начальство, я должен буду объективно защищать людей.
— И сколько ты там продержишься? Неделю?
