Александр Теущаков - Путь "Чёрной молнии"
Разыскав по адресу дом, в котором был прописан предполагаемый потерпевший, Сергей увидел подвыпивших мужиков, расположившихся на детской площадке, и решил пойти на хитрость.
— Мужики, я вижу у вас с опохмелкой не совсем ладно, может, я помогу вам, — обратился Брагин.
Те заметно оживились, даже не поинтересовавшись, кто он такой.
— Конечно помоги, а что ты вообще хочешь?
— Нестеренко Григорий здесь живет?
— Гришка, конечно здесь, а ты случаем не мент?
Да нет, мужики, мы с одной работы. Дело у меня деликатное, вы же помните, что с ним случилось?
— А-а, это ты о случае, когда ему бухому голову пробили.
— Правильно-правильно, я как раз об этом и говорю, тогда у него еще что-то пропало.
— Документы все вытащили, Гришка потом замучился восстанавливать их, бегая по разным местам.
— Мужики, я собственно с отдела кадров, — Брагин достал синенькую бумажку из бокового кармана пиджака. Алкоголики впились глазами в пятирублевую купюру.
— Ну-ну, и что ты там в этих кадрах?
— Больничный лист ему могут не оплатить, он ведь пьяный был, — продолжал играть Сергей.
— Да Бог с ним, с больничным листом, главное — голова цела. Ну, чё ты там мужик о помощи какой-то грозился?
— Так в какой квартире он живет?
— Второй этаж, в седьмой.
Брагин отдал пять рублей, и довольный, что насобирал сведений о Кулагине, покинул детскую площадку.
Подытожив всю информацию о насильнике, братья пришли к единому мнению: тринадцать лет за убийство девочки — это не наказание, за подобное преступление он должен заплатить своей жизнью. Чтобы продлить пребывание Кулагина в тюрьме, Сергей направил документы оперативникам в Октябрьский райотдел, и буквально сразу же, было возбуждено уголовное дело. Кулагина снова перевели из камеры осужденных в следственную камеру.
Сергей и так держал на крючке Кулагина, не распространяя о нем слухи, как о насильнике и убийце, он понимал, если в камере узнают о нем, то изобьют или лишат чести. Подобным типам иногда удается скрыть свое гнусное преступление, а оперативным частям во избежание самосуда над ними, приходится замалчивать дела такого рода. Ему с братом нужна была другая цель: довести этого подонка до «эшафота».
Завербованного агента периодически вызывали, якобы на следствие или к адвокату, а на самом деле он докладывал обо всем, что только могло заинтересовать Брагина.
В следующий момент Сергею понадобилось применить свои знания и умения в осуществлении неординарного поступка. Он посоветовался с Анатолием и предложил подключить к этому делу Воробьева Александра, недавно переведенного со спецкоридора в 206 камеру.
— Ты что, хочешь в открытую сообщить Воробьеву, что он насильник?
— Нет, моя изюминка заложена в другом: я «подтасую карты» и наведу Воробьева и костяк блатных в камере на Кулагина, что он является агентом оперчасти, а дальше мы рассчитаемся с убийцей по — полной.
— Ты хочешь подставить Воробьева? Ведь сокамерники же могут убить Кулагина.
— Нет, я буду держать все под контролем, и постараюсь, чтобы Воробьев не пострадал. Можешь не напоминать мне, что он помог тебе, я учитываю это обстоятельство.
Вскоре после свидания с матерью, Сашке в камеру передали мешок, заполненный продуктами и одеждой.
Потянулись дни, недели, месяцы, наполненные ожиданием. Сначала вызывали на допросы часто, затем все реже и реже. Медленно тянулось время, и неумолимо приближало закрытие уголовного дела, то есть к подписания 201 статьи. Потом произойдет процедура обвинительного заключения и в конечном результате состоится суд, не предвещавший Воробьеву и его подельникам ничего хорошего.
После шести месяцев следствия, в жизни Сашки начались ощутимые перемены в худшую сторону. Началось с того, что в камере, где он сидел, пацанов и мужиков стали вызывать в оперчасть или того интереснее: к операм, приезжающим из разных РОВД города. Подозрительным образом складывались обстоятельства, что все разговоры и истории о похождениях братвы на воле, становились достоянием оперативников. Сашка уединился на прогулке с Трактором, и они сошлись в едином мнении, что в хате завелась кумовская наседка (завербованный агент). Нужно срочно вычислить и наказать предателя, но как это сделать? Ведь в камере без малого, тридцать человек.
Однажды ночью, открылась кормушка и Сашка тихо, чтобы никого не разбудить, подкрался к двери. Он как раз ждал передачи грева со свободы. Вольная братва не оставляла без внимания участников бунта, и постоянно через прикормленных тюремных надзирателей подкидывала им: то денег, то продуктов с табаком. На этот раз Сашке передали деньги.
В эту ночь в камере не спало четыре человека: Трактор, Кулага, Томский и соответственно Воробей. В деревянном полу, под ножкой шконки, находился «курок» (потайное место), специально выдолбленный в полу накануне. Часть денег Сашка положил в него, а основную запрятал чуть позже, в другом месте, чтобы никто не видел.
Примерно через день Кулагина вызвали к следователю, а после обеда всю камеру выпроводили в коридор: начался тщательный обыск. Тюремщики перерыли все, и казалось, ничего не найдя, завели заключенных обратно в камеру.
Сразу же кинулись к потайному месту, но денег там не оказалось. Сашка многозначительно переглянулся с Трактором, и они без слов поняли друг друга. Подозвали Толяна Томского, которому они доверяли больше, чем кому либо, и пошушукались с ним. Выслушав пацанов, Толян молча кивнул.
Томский — крепкий здоровяк, и умом не был обижен, он понял суть и присоединился к Сашке и Трактору.
Со следствия привели Кулагина, в этот раз он принес чай и папиросы.
— Адвокат передал от Маришки, — соврал он, и бросил принесенное на общак. Никто из парней не произнес ни слова.
На другой день всю камеру повели мыться в баню. Вели по коридорам, затем спустились в подземные переходы. Заключенные и надзиратели по тоннелям ходят раздельно, а разобщает их стена с вмонтированными в нее решетками для просмотра. В одном из таких переходов, когда тюремщик закрыл за последним заключенным дверь, трое сокамерников зажали Кулагу.
— Что, мразь, кумовьям продался! Ты стуканул, что в начке (потайное место) были деньги? — просил Сашка.
— Да вы что, братва, вы совсем охрен… он не успел договорить до конца, крепкая пятерня Томского обхватив его глотку, приперла к шероховатой стене. Кулага задыхался.
— Говори сука, или останешься здесь навеки, — угрожающе прохрипел Трактор.
— Кроме нас четверых, никто не знал, что в тайник положены деньги, — сказал Сашка и ударил Кулагу под дых.
— Короче, Томский, души его, что с ним базарить, — припугнул Трактор.
Лицо Кулаги побагровело, и он захрипел, Томский приослабил хватку руки.
— Я последний раз тебя спрашиваю, стучишь куму? Если хочешь жить, говори, или я… — рука Томского опять сжала горло Кулагина, он закивал головой и, четко сознавая, что с ним не шутят, сказал:
— Пацаны, я все вам расскажу, только не опускайте меня, дайте мне уйти из хаты.
— Не позже, чем ты нам все расскажешь, — сказал Санек, — да не трясись ты так, пока тебя никто не тронет.
Они ускорили шаг и догнали в переходе всех сокамерников. Сашка сдержал свое слово, Кулагу в бане никто пальцем не тронул, когда они помылись и сидели в боксе, дожидаясь своих вещей из прожарки, тихушник поведал им свою историю, как опер подцепил его на крючок.
— Ах ты козлище! — возмутился Сашка, — так ты за изнасилование и убийство сидишь.
Воробьева затрясло от возмущения. Он еще долго распинался: почему в следственной камере, где сидел этот гад, никто не передал по тюрьме, что он собой представляет, но когда вспомнил, что насильника прикрывала оперчасть, плюнул ему в рожу и отошел от греха подальше.
После признания Кулагина, вечером после ужина братва размышляла, как поступить с кумовским стукачом, но вопрос разрешился сам собой: на вечерней поверке Кулагин выскочил в коридор, обосновывая свои действия, что не ужился с мужиками. Но этим дело не закончилось.
Брагин уже сменился, и пришедший ему на смену капитан Ермолов, решил по-своему наказать всех в камере за притеснение Кулагина. Ближе к ночи, когда в изоляторе все спали, дверь распахнулась и двадцать семь человек вывели в коридор. Под ударами дубинок всех погнали на первый этаж. Открыли дверь двухместного бокса и стали «утрамбовывать». Колотили дубинками, а так как после бунта тюремщики имели особые полномочия, то били с цинизмом. Последнего заталкивали с помощью немецкой овчарки.
Прошел час, с тел заключенных градом струился пот. Кто-то стал задыхаться и просить о помощи, мужики закричали и забарабанили в дверь. Всех вывели, и отправили назад в камеру, но одного с сердечным приступом унесли в больничный блок. Пока вели заключенных в камеру, Сашка от «всей души» наговорил капитану Ермолову колкостей, за что он невзлюбил его, а когда узнал, что Воробьев пришел в СИЗО из бунтарской зоны, пообещал Сашке «счастливую» жизнь.
