Рита Мональди - Secretum
Король и министры заняли места друг напротив друга. За спиной Людовика сидела мадам де Ментенон, притаившись в своей «нише» – кабине, обитой деревом, которую она, страдая болезненной мнительностью, велела соорудить, чтобы… защититься от наводнения. Время от времени король даже советовался с ней. Но это была одна видимость – ведь она могла давать лишь ответы общего характера. Но, увы, когда Ментенон решила высказаться без разрешения короля, в то же мгновение на нее обрушился гнев супруга.
– Его величество был не готов признаться перед двором, что позволил этой мнимой святоше обмануть себя, и поэтому решил еще чаще, чем раньше, показываться в свете с какой-нибудь дамой. Но между ними все было кончено.
* * *За старой печью мы обнаружили небольшую постель из соломы, рядом с которой лежали пакетик со свежим инжиром, льняной мешочек с несколькими кусками хлеба и еще один, гораздо больший, – полный сыра. Рядом стояли полупустая бутылка красного вина и красивый бокал, разрисованный голубыми узорами. Убежище освещалось большой свечой, наполовину сгоревшей. – Значит, здесь и спит наш летучий голландец, – презрительно заметил Атто. – Поэтому он постоянно появляется у нас на пути. Ты посмотри только, как много сыра он ест: слишком много, как все голландцы. Теперь я понимаю, отчего он так болтлив.
Однако постепенно нас начал одолевать голод. Аббат нехотя взял кусочек сыра качкавал, положил его на хлеб, сверху – половинку инжира (нет ничего вкуснее сладкого фрукта на соленом сыре!) и с удовольствием откусил. Я тоже, почувствовав сильны голод, сделал себе такой же бутерброд, а потом мы раздели с Атто вино. Я съел свою скромную еду за несколько минут, а Атто долго жевал ее, затем отложил сыр и довольствовался одним хлебом с инжиром:
– Я не могу видеть этот сыр. Во Франции его тоже начали добавлять ко всем блюдам. И я все больше ненавижу его.
Пока я заканчивал свою незамысловатую трапезу, Атто покопался в соломенной постели и нашел в ней расческу, пару деревянных башмаков и горшочек с солеными сардинами.
– Уверен, что он купил всю эту гадость у уличных торговцев, – сказал Атто не без презрения, удивляясь скромным привычкам Альбикастро.
Наконец мы встали. В северной части этажа мы обнаружили большой стол из ореха с огромным выдвижным ящиком, который, как и только что открытый комод, выглядел весьма подозрительно.
– Довольно большой, – заметил Атто. – В нем вполне можно было бы что-нибудь спрятать.
Аббат попробовал открыть ящик ножом.
– Он не закрыт, лишь дверцу заклинило, – сказал он.
Тогда мы попытались подвинуть его руками, что стоило немало времени и сил.
– Даже если принять во внимание эту историю с отравлением, все заговоры и предательства, – решил я поразмышлять вслух, – галерея жен и возлюбленных его христианнейшего величества короля действительно не такая уж и впечатляющая.
– Тем не менее при дворе до сих пор с презрением и язвительностью говорят о моей Марии, – с жаром заявил Атто и громко засопел, пытаясь справиться с ящиком. – Придворные считают, что неудавшаяся жизнь обнаружила в ней холодную, честолюбивую и расчетливую особу. Более снисходительные замечают, что она не блистала умом, хотя и могла вести остроумную беседу. «Она была остра на язык, но не обладала здравомыслием, – смеются они. – Она была пылкая, импульсивная, ее приступы гнева могли производить впечатление, но потом они становились отталкивающими». Все это произносили злые языки. Неприязнь к Марии так никогда и не прошла. Даже сейчас, через пятьдесят лет, после множества любовниц короля.
– И как вы это объясняете?
– Мария была иностранкой, вдобавок из Италии, как Мазарини. Французы были сыты по горло итальянцами, которых Мазарини толпами привозил во Францию. А затем еще пришло видеть, как одна из его племянниц вскружила королю голову!
– Но ведь у короля после нее было очень много любовниц. Неужели это возможно, чтобы двор все еще помнил мадам коннетабль? – упорствовал я в надежде выудить у Атто какие-нибудь намеки на тайные контакты короля и Марии Манчини в настоящее время.
– Да как они могут ее забыть? Вот, например: однажды королева Мария Терезия и де Монтеспан объединили усилия. Это было тридцать лет назад, и их заговор был направлен против Марии Манчини. Мария сбежала от мужа и попросила убежища в Париже. Однако короля в то время не было при дворе: он выступил в поход против Голландии и по традиции передал управление государством королеве, Марии Терезии. Поэтому прошение Марии попало в руки королевы, и та ответила отказом. Конечно, это были происки Атенаис, которая уговорила королеву так поступить, поскольку сразу же сообразила, что Мария была не только первой любовью короля, но и последней. А пламя могло разгореться вновь.
Тем временем мы закончили инспекцию стола из орехового дерева (честно признаться, довольно варварскую). Когда мы смогли наконец заглянуть внутрь, то чуть не упали в обморок от бессильной злобы и разочарования: как и в предыдущем комоде, там абсолютно ничего не было.
– Когда король узнал о просьбе Марии, – продолжил Атто свой рассказ, затирая царапины носовым платком, – было уже слишком поздно, чтобы отменить вето Марии Терезии.
Однако Людовик не мог решиться отослать Марию назад к супругу, хотя тот требовал ее выдачи. Он попросил Кольбера определить ее в какой-нибудь монастырь далеко от Парижа и выделил ей денежное содержание. Мария, которая ничего не знала о происках Марии Терезии и Атенаис, воскликнула: «Я слышала, что женщинам платят деньги, чтобы увидеть их, а не для того, что избавиться от них!»
– Но вы сказали, что это произошло тридцать лет назад? – переспросил я его, выуживая подробности.
– Тогда послушай следующее, – ответил Атто, рассерженный моим скептическим отношением к его рассказам. – Я знаю точно, что Ментенон уже давно пытается уговорить короля пригласить Марию в Париж официально. И как ты думаешь, почему она это делает, хотя должна была бы ревновать его к Марии?
– Даже не знаю, – ответил я с притворной неуверенностью.
– Она делает это, так как король все чаще вздыхает о Марии, сейчас; в возрасте шестидесяти двух лет. Он устал от разочарований и подводит итог своей жизни. Марии столько же лет, и Ментенон надеется, что, если король увидит ее сейчас, возможно, будет разочарован, ведь он вспоминает о ней как об ангеле. Но она ничего не знает о вечном очаровании Марии, – с особенным ударением заявил Атто, хотя он мог так же мало знать о том, как выглядит Мария, поскольку не видел ее уже тридцать лет.
– Неужели мадам де Ментенон никогда не встречалась с ней?
– Напротив. Они знали друг друга и были подругами. Мария даже взяла ее с собой, чтобы наблюдать с балкона, как король и Мария Терезия со всем великолепием проезжали по Парижу сразу после их свадьбы. Но нужно было жить вместе с Марией, чтобы понять, что тысячи лет разлуки и тысячи миль расстояния недостаточно, чтобы воспоминание о ней поблекло, – сказал Атто на одном дыхании.
– Ирония судьбы: первая и последняя женщины его величества на одном балконе, – заметил я. – Но, синьор Атто, позвольте мне задать вам еще один вопрос: возможно ли, что чувства короля остались неизменными после тридцати лет? Ведь он больше никогда не видел ее, – забросил я наживку, все еще надеясь, что Атто еще что-нибудь расскажет.
Он немного помолчал.
– И я не видел ее тридцать лет, – наконецуклончиво ответил он.
«И тем не менее, король продолжает любить ее», – закончил я за него про себя.
– Но она скоро приедет, – подбодрил я его.
– Да, кажется, так.
* * *Последующие минуты мы провели в полной тишине. Атто погрузился в свои мысли.
– Я хочу выйти отсюда на свежий воздух, – неожиданно заявил он. – Я больше не в состоянии выносить эту пыль. Делай все, что хочешь. Увидимся внизу через двадцать минут.
Я с недоумением посмотрел на него.
– Ах да. У тебя же нет часов, – вспомнил он. – Тогда пойдем, спустимся вниз вместе.
Мы остановились на третьем этаже, где Мелани начал рыться в ящиках узкого комода.
– Я видел где-то здесь маленькие часы с маятником, для походов. Вот они.
Он выложил их на письменный стол секретаря и завел. Затем выставил время и сунул мне часы в руку.
– Вот, теперь ты не ошибешься. До встречи.
Атто был взволнован. В течение нескольких часов мы рылись во всех вещах, тщетно пытаясь найти чашу. Однако причиной его отступления было не это: душу аббата переполняли воспоминания, и теперь ему хотелось побыть одному, чтобы улеглось смятение чувств.
Таким образом я остался один, окруженный полной тишиной, с часами в руке, словно с фонарем.
Тогда я опустился на старый сундук, обтянутый кожей, и начал размышлять наддолгим рассказом аббата Мелани. Он рассказал мне о трех женщинах «короля-солнце», и мы исследовали три этажа «Корабля». Возможно, это было слишком смелым скачком фантазии, но три этажа действительно были похожи, как мне неоднократно казалось сегодня, на этих трех женщин: сады на первом этаже, грот и тайный сад были изящными и воздушными, как Луиза Лавальер. На втором этаже иллюзорная грациозность и утонченность великолепной зеркальной галереи, захватывающее изображение утренней зари Авроры Пьетро да Кортоны были похожи на де Монтеспан – «самую красивую женщину империи», «правящую возлюбленную», в то время как фреска полудня рядом с Авророй, изображающая падение на Землю Фаэтона с солнечной колесницы, показалась мне предостережением Людовику XIV, чтобы тот не был столь высокомерен, ведь эпоха де Монтеспан характеризовалась именно этим. И наконец, четвертый этаж был ничем не примечателен и обычен, как лицо Ментенон, мрачен, подобно жизни короля рядом с ней, и пустынен, как последние годы жизни правителя.
