Далия Трускиновская - Блудное художество
Он заглянул к Меркурию Ивановичу узнать - не было ли известий от Саши.
Известий не было, и Архаров принял приглашение домоправителя выпить по малой стопочке. А потом как-то вышло, что Меркурий Иванович взял скрипку и заиграл, Архаров же сел на табурет, привалившись к стене, и через минуту уже перестал слышать музыку. Это с ним бывало обыкновенно, когда одолевали размышления.
Размышления же были малоприятные. Клубок злодеяний почти распутался, но изловить главных злодеев обер-полицмейстер пока не мог.
Их было двое - загадочный француз и Каин.
Насчет Каина Архаров не сомневался - рано или поздно шур Грызик явится к инвалиду Тетеркину за Марфиной записочкой. Можно бы и Скеса послать на поиски Грызика, но черт его разберет - мало ли что наобещал шуру Каин? Этим осведомителям можно было доверять лишь до появления любезного Ивана Ивановича…
Проклятые крысы!
Кто ж для них кот, черт бы их всех побрал?
А вот насчет француза были преогромные сомнения.
Архаров начал с самого начала - с письма де Сартина о пропавшем сервизе. Письмо оказалось ловушкой. И ловушкой, придуманной высокопоставленными особами. По времени замысел совпал с похищением авантурьеры из Ливорно.
То, что в злодее, бегавшем по Москве в полицейском мундире и убившем Абросимова, опознали штукаря, служившего шулерам, сперва казалось несуразным - зачем же де Сартин просил Архарова изловить шулеров, коли в их притоне нашел приют французский агент? Но если вспомнить, что рассказывал покойный Захаров про «Секретный кабинет» французского короля и про его личных шпионов, которые оказались не у дел и затаились, то все вставало на места.
Этот шпион, по стечению обстоятельств бывший еще и ловким штукарем, в нелегкое для себя время познакомился с Дюкро-Перреном и выдал себя за итальянца. Притон в Кожевниках был для него просто замечательным местечком - туда съезжалось немало знатных особ, и хотя Москва - не Санкт-Петербург, придворные новости являются тут с двухнедельным опозданием, однако можно свести знакомство с людьми, которые имеют множество почтенной родни и не сегодня-завтра окажутся при дворе. Опять же, в притоне, за игрой, да еще ублажаемые французскими девками, они много чего могут наболтать.
Если допустить, что «черт», надававший оплеух крепостным актерам и проявивший заботу о голштинце Брокдорфе, был тем самым мнимым итальянцем, то многое становится ясно в заговоре князя Горелова. Горелов мог сойтись со шпионом в Кожевниках и стать игрушкой в его хитроумных руках.
И то, что «черт» оказался на придворном маскараде, куда пускали по приглашениям, подтверждало догадку: он имел-таки знакомства среди московской знати, и кто-то раздобыл для него приглашение. Может статься, Матюшкины. А коли так - то не стоит ли за Матюшкиными французский посланник, господин Дюран де Дистроф? Сие выглядело куда как соблазнительно…
Далее - этот «черт» отнюдь не был ленив. Он сам присматривал за всем, что связано с золотым сервизом. Когда возникла опасность, что сервиз будет найден Скитайлой, «черт» убрал Скитайлу, да так ловко, что и следов не сыскать. И далее он, как кукольник, дергающий фигуры за ниточки, разыгрывал пьесу: то треть сервиза появлялась, то сухарница. А все затем, чтобы вызвать у Архарова ярость и азарт. Тут он правильно рассчитал - и ярость, и азарт явились, как по зову…
Только вот где его теперь искать?
О том, как вышло, что спелись французский шпион с Каином, Архаров пока не думал. Но полагал, что некоторую роль в этом неожиданном содружестве играл граф Ховрин - ныне покойный. Для чего он притащился на Пречестенку, переобевшись иноком, да еще и прихватил с собой свою девку, знал, возможно, только он сам.
Ховрин, как и князь Горелов, много набедокурил в компании шулеров. «Черт», пожалуй, такое про него знает, что ни в сказке сказать, ни пером описать. И с Каином у Ховрина было занятное знакомство - хитрый Каин заморочил ему чем-то голову и захватил его в плен. Опять же - вместе с девкой… тьфу!…
Архаров внезапно разозлился и на себя, и на Меркурия Ивановича, чью музыку вновь услышал. Это скрипка навевала дурацкие воспоминания! Потому он резко встал и вышел, не сказав ни слова, из комнаты домоправителя.
Когда обер-полицмейстер пришел к себе в спальню, за окном уж стемнело, и он был очень сам собой недоволен - собирался же лечь пораньше. Даже ругнул Никодимку - зачем камердинер не присмотрел за барином и вовремя не позвал его спать.
Постель была свежа, прохладна и приятна - льняные простыни отрадны летом, в них горячему телу - блаженство. Архаров снял с себя решительно все и растянулся, раскинул руки, бормоча: хорошо-о-о…
Никодимка поскребся в дверь.
– Чего тебе, дармоед? - спросил уже засыпающий Архаров.
– Ваши милости, к вам Арсеньев просится.
– Какого черта… гони в шею…
– Сказывал, дело наиважнейшее.
– Ну, пусти…
Вошел Тимофей, поклонился.
– Ваша милость, беда.
– Что такое?
– Учителишку убили.
– Какого еще учителишку?
– Который кавалером де Берни притворялся.
Архаров, как был, голышом, выметнулся из-под льняной простыни и сел.
– Рассказывай, что там вышло!
– Ваша милость, десятские подвели. У нас было назначено, кто за тем домом в Скатертном присматривает. И даже на время праздника присмотр был. А после праздника - людей не дозовешься. Это дармовое вино на Ходынке мы еще неделю расхлебывать будем.
– Коли не более… - буркнул Архаров, вспомнив Козье болото, как раз на полпути от города к Ходынскому лугу. Оно порой возвращает покойничков совершенно неожиданным образом…
– Так, ваша милость, сейчас-то наш человек там на пост заступил. И, как в доме поднялась суматоха, тут же туда пробрался. Я его с собой привез, он внизу, в сенях, ждет.
– Веди сюда, - и Архаров, в ожидании десятского, поглядел было на шлафрок, ужаснулся - в нем весь на пот изойдешь! - и завернулся в простыню на манер фигуры древнего победоносного грека, которых на Ходынском лугу было целое войско на фронтонах деревянных храмов.
Десятский оказался худеньким молодым человеком, лет шестнадцати, сильно смахивал на Сашу Коробова и вид имел взъерошенный - вздернутый нос, выбившийся из прически хохолок надо лбом, смешная манера вскидывать голову, словно пытаясь боднуть затылком кого-то незримого.
– Вот, ваша милость, студент…
– Сам вижу, что студент. Эти мне московские мещане… Нет чтоб плечистого молодца в десятские выставить - они детей присылают… Как звать?
– Ильей Чурсиным, - ответил за юношу Тимофей. - Он у нас новенький, старается, а живет там же неподалеку.
– Докладывай, Чурсин. Только не про свои похождения, как ты стоял да как ты бегал, а про покойника.
Десятский открыл было рот, пораженный обер-полицмейстерской проницательностью, да тут же захлопнул.
– Я, ваша милость, их сторожа расспрашивал. В доме внизу живут вдова Матрена Огаркова с малолетними внуками, две ее дворовые девки, стряпуха, сторож, верхнее жилье сдали полковнику Шитову с семейством. Так жильцы все, и с детьми, поехали в гости, а француз-учитель дома остался. Вернулись и для чего-то к нему заглянули. А он лежит мертвый. Сторож божится, что никто чужой в дом не приходил.
– Это, ваша милость, злодей тем же путем через крышу пробрался, которым сам француз выходил, - перебил Тимофей.
– Сдается, так. Далее.
– Они шум подняли. Я вошел и посмотрел на тело. Они на нем камзол расстегнули, грудь открыли… я ранку малую видел…
– Вот, вапа милость. Опять стилет.
– Да и без стилета ясно, чья работа…
– Нет, ваша милость, - вдруг объявил Тимофей. - Мы знаем, что злодей навычен стилетом колоть. А кто французишку заколол - того мы не знаем.
– Это как же?
– А так, ваша милость, что стилет, из чулана украденный, до сих пор неведомо где.
Архаров задумался.
– Тебе когда велено было на пост заступать? - спросил он Чурсина.
– Как стемнеет, ваша милость, и до рассвета ходить.
– Когда пришел - никого из наших не видел?
– Нет, ваша милость.
– А ты всех полицейских в лицо знаешь? Может, был полицейский в мундире, с кем ты не знаком?
Архаров имел в виду до сих пор не найденного Семена Елизарьева.
– Нет, ваша милость… не было такого…
– Прелестно. Тимоша, узнай, кто из десятский пьяный валялся. Может, его с умыслом напоили. Ступайте теперь оба.
Тимофей увел десятского, ошаршенного тем, что угодил в спальню самого обер-полицмейстера и видел сию важную особу завернутой в простыню.
Архаров же крепко задумался.
Почему закололи безобидного французишку - понятно. Он мог опознать «черта». Стало быть, «черт» чует, что ему наступают на пятки. Кто еще мог бы его опознать? Епишка Арсеньев? Марья Легобытова? Но Епишку и Марью не выпускают с Рязанского подворья, хотя детишки всем изрядно надоели. Родня Семена Елизарьева, которая знает его как Антона Афанасьевича Фалька? Нет, тех он крепко запугал…
