Далия Трускиновская - Блудное художество
– Так ты что же, раньше-то… то есть, сейчас… то есть, до сего дня?… - Устин покраснел, не зная, как спросить Наташку о соблюдении девства. Но она поняла.
– Так он за то меня и хочет взять, что я себя соблюла, ему такая и надобна, а Марфа Ивановна говорит - золотом меня осыплет, сарафанов накупит, серьги большие с алмазами - за то лишь, что у меня до него никого не было… так я уж и не знаю, она мне дурна не пожелает…
– Дура ты, дура, - сказал Устин. - Тебя ж потом замуж никто не возьмет.
– Марфу Ивановну же взяли. Да еще свахи ей пороги обивали, - возразила Наташка. - Она сама сказала, что это уж вернее всего - коли я ему полюблюсь, он меня и замуж отдаст… а все равно - страшно… боюсь я его, прямо обмираю…
– Ты его знаешь?
– Да уж видала… - уклончиво отвечала Наташка. - Она перед ним провинилась чем-то, вот мной грехи замаливает…
– Да кто ж он таков?
– Твое какое дело? - и Наташка отвернулась.
Даже сейчас, заплаканная, она была удивительно хороша. Такую девку - да какому-то сладострастному старому борову? В Устине все вскипело. Он готов был своими руками удавить Марфу. Девство - да его же наперекор всему беречь надо!
Опять давнее желание свершить подвиг во имя чего-то необъятного и слепяще-светлого овладело Устином. Но он уже стал чуточку иным. И не сразу вспыхнул, понесся на огонь, не разбирая дороги, а взял себя в руки и задал Наташке еще один вопрос:
– А сама-то ты как? Замуж хочешь - так, как полагается, по-христански? Чтобы без всякого борова?
– Да кто меня сейчас возьмет? Сейчас-то я бесприданница, да и знают свахи, что я при Марфе… они, поди, до поры ко мне и не сунутся, а когда будет приданое, понабегут… Уйди ты, молодец, не трави душу! - вдруг вскрикнула она.
Отродясь красивая девка не называла Устина молодцом.
– Лет тебе сколько? - спросил он.
– К Успенскому посту шестнадцать будет.
– Шестнадцать… - задумчиво повторил Устин.
Решение было принято - безумное и прекрасное.
– А что тебе до того? - спросила Наташка.
– За меня замуж пойдешь?
– За тебя? Ой… Матерь Божья, за архаровца!…
– Я тебе серег с алмазами дарить уж точно не стану, - сказал Устин, - а под венец поведу. Вот и выбирай… денежки или честный брак по-православному… под венец…
– Так я ж с тобой и словечком-то не перемолвилась! Кто ты таков, откуда взялся - ничего ж не знаю! - вдруг разволновавшись, заговорила Наташка. - Архаровец - и все тут! А кто таков… живешь с кем… родня откуда… ну ничего ж не знаю…
– Нет у меня никакой родни, - признался Устин. - Был бы я вроде нашего Федьки, косая сажень в плечах, спросил бы, как полагается: девка, я тебе люб? А так - сама видишь, вот он я весь… и все, что могу - это под венец тебя повести… больше, наверно, и ничего…
Девка смотрела на него, смотрела, вдруг покраснела отчаянно и прошептала:
– А больше и не надо…
И тут Устину вдруг стало страшно.
Судьба его решилась. Отступление было невозможно.
– А коли так - пошли! - воскликнул он и схватил Наташку за руку. - Не бойся ничего, мы тебя защитить сумеем!
– Да кто - мы?
– Увидишь! - он забрал не слишком тяжелый узел.
Так же внезапно, как страх, на него накатило совершенно несуразное веселье.
– Бежим, бежим! - кричал он, дергая Наташку за руку.
И побежали!…
Отродясь Устин так не бегал по Москве. Даже когда приходилось по службе. А сейчас ему казалось, что он способен обогнать породистого скакуна, казалось даже, будто некие ангелы, держа его сверху за ворот, несут по улицам, не позволяя упасть, а другие ангелы несут Наташку, и этот праздник размашистого и торжествующего бега прервался лишь у крыльца Рязанского подворья.
У крыльца стояли архаровцы - Степан Канзафаров, Клашка Иванов, Макарка, Евдоким Ершов, с ними же был выбравшийся подышать свежим воздухом Кондратий Барыгин. Они рассуждали, что обер-полицмейстер, поехавший к князю Волконскому, мог бы уж и вернуться.
Узнав здание, Наташка стала вырываться.
– Ты куда это меня тащишь? - закричала она. - Не пойду и не пойду!…
К крыльцу как раз подкатил архаровский экипаж, остановился, и лакей Иван, соскочив с запяток, распахнул дверцу.
В проеме воздвиглась плотная фигура Архарова.
– Ахти мне! - вскрикнула Наташка.
Ее испуг был Устину понятен - на Москве обер-полицмейстера боялись, а про подвалы вообще рассказывали страшные небылицы. О том, что Архаров нередко бывал у Марфы, где та же самая Наташка могла видеть его добродушным и разговорчивым, Устин как-то не подумал.
– Ваша милость! - завопил Устин, кидаясь к каретным ступенькам и не отпуская при этом Наташкиной руки. - Благословите жениться!
Архаров, занеся ногу над нижней ступенькой, так и остался стоять, приоткрыв рот.
Но длилось изумление недолго. С помощью Ивана он спустился, встал на твердую землю и уставился на странную пару - своего неказистого служащего и красавицу Наташку. Взгляд невольно оказался до того тяжел и переносим, что Наташка ахнула.
Она убежала бы, она растолкала бы архаровцев и унеслась, все равно куда, но Устин, которым, видно, в сей день руководил некий разумный ангел, обнял ее за плечи и прижал к себе тем единственным объятием мужчины, мужа и защитника, которое ни с каким иным не спутаешь. И она, почуяв себя в некоторой безопасности, уткнулась лицом в Устиново плечо.
– На ней, стало быть, жениться вздумал? - переспросил ошарашенный Архаров.
– На ней, ваша милость!
– И когда ж сговорились?
– Да прямо сейчас и сговорились! - выпалил ошалевший от своего мужества Устин.
Архаров помолчал. К такому повороту событий он готов не был. Опять же, Марфа божилась, что Наташка охотно пойдет жить на Пречистенку… врала, опять врала, проклятая баба… да и полицейские глядят на потеху круглыми глазищами, вот ведь незадача…
– А ты, девка? - спросил он. - Охотой ли за моего молодца идешь?
– Так коли под венец зовет! - отвечала, вдруг осмелев, Наташка. - А я уж от него не отступлюсь!
– А то погляди - вон у меня какие орлы… - Архаров повернулся к подчиненным.
– Нет, нет, я уж решилась!
И Наташка прижалась к Устину всем телом. Он же стоял перед обер-полицмейстером, обхватив невесту правой рукой и глядя перед собой на удивление твердо и уверенно - как и должен глядеть мужчина, готовый защитить свою избранницу от любого покушения. Ему самому это было странно - а в ушах загремело вдруг радостное «Гряди, гряди!…», и он понял, что на небесах уже венчают его с Наташкой, и все сложилось настолько внезапно и радостно, что остается только принимать распахнутым сердцем, не боясь, способно ли оно вместить вместо необъятной скорби столь же необъятное счастье. И как еще способно!
Устин был готов противостоять и Марфе, и тому неведомому борову, и целому свету - ибо златые венцы того стоят. И он в своем противостоянии был не один. Их стало двое - жених и невеста, будущая семья. А за ними выстроились их незримые дети, уже взрослые почему-то, и дивным образом сделались видны всем, кто на тот час стоял у крыльца Рязанского подворья.
Архаров хотел было еще раз спросить Наташку - но ее лицо сказало ему более, чем любые слова.
Девушка с такой гордостью глядела на Устина, как будто говорила: Господи, вот счастье-то, что этот необыкновенный, замечательный человек выбрал меня и поведет под венец!
– Ишь ты… - сказал Архаров. - Ну что же… совет да любовь! На свадьбу-то позвать не забудь. Ну что, молодцы? Ура жениху и невесте?
– Ура! - отвечали архаровцы.
* * *
Обер-полицмейстер не любил, когда погода выкидывала коленца. Он сам был склонен к постоянству и того же требовал от погоды. А она, как назло, буянила и кобенилась напропалую.
После отчаянной жары грянул наконец дождь, вроде похолодало и полегчало, но к вечеру опять стало душно. Когда он явился домой, голова была совсем дурная. И только одна мысль освещала смутную душу, как лампадка: Господи, как хорошо-то будет, когда праздник окажется уже позади!
Ходынский луг опустеет, рабочие разберут все былое великолепие, корабли и крепости обратятся в доски и будут сложены на телеги. Князь Волконский желал употребить праздник на пользу делу - коли туда навезли несчетное количество возов песка, чтобы устроить «полуостров Крым», то будет чем засыпать колдобины. Луг следует выровнять и дать ему порасти травой, а на следующий год там уже можно ставить военный лагерь и проводить солдатские учения.
Главное же - полицейские, которые теперь заняты на празднике, вернутся в контору и займутся делами - ведь шуры и мазы не все пошли победу над турками праздновать, иные радуются, что некому их в Москве ловить, и шалят…
Левушки и Лопухина дома не было. Оба шастали по гостиным, вели светский образ жизни. Архаров с необъяснимым злорадством подумал, что баловство их скоро кончится - вернутся оба голубчика в полк и приступят к выполнению офицерских обязанностей.
Он заглянул к Меркурию Ивановичу узнать - не было ли известий от Саши.
