Эндрю Олвик - Следы апостолов
— Ааааааааааааа! Помогите! — закричал он изо всех сил, но ответом ему было лишь глухое эхо, метнувшееся где-то в темноте. Вот и все, молнией сверкнула мысль, и он потерял сознание. Впоследствии Гришка всех уверял, что сознание его не покидало, а лишь переместило его на какой-то иной уровень, где с ним разговаривал сам князь Радзивилл, который сказал ему, что, мол, ты, Григорий Михайлович, из княжеского рода и не пристало тебе ползать по подземельям.
Остальным повезло больше, и они смогли выбраться наверх. Спустя два часа Гришку откопали и вытащили вовремя подоспевшие бойцы МЧС. Приехала скорая.
— Надо бы его поскорее в больницу отправить, — сказал врач, ощупав костлявое тело кладоискателя. — Там сделают рентген и выведут его из состояния шока.
Пострадавшего, все еще сжимавшего в руке странный металлический амулет в форме шестиугольной звезды, с большим, отполированным до блеска камнем в середине, укутали в одеяло и, погрузив в скорую, отправили под вой сирены в городскую больницу. По дороге Гришка продолжал разговор с князем, требуя, чтобы тот представил ему неопровержимые доказательства его, Григория, княжеского происхождения, а так же открыл, где спрятал Золотых Апостолов. Что отвечал князь, так и осталось тайной, но по поведению пострадавшего было видно, что ответы его удов летворили.
В больнице быстро выяснилось, что внутренние органы не повреждены и все кости целы, чего никак нельзя было сказать о рассудке потерпевшего.
— Может, временное помутнение, а может, и навсегда, — сделал заключение психиатр. — Сейчас трудно сказать, он еще в шоке после пережитого. Вот пройдет некоторое время, там и видно будет.
Как бы там ни было, но случившееся явно пошло Гришке на пользу. Вскоре выяснилось, что вследствие пережитого стресса Григорий приобрел редкий и таинственный дар, который совершенно изменил его внутреннюю сущность. Еще в больнице он удивил всех своей способностью предсказывать события и угадывать карту, спрятанную на столе под газетой. Вокруг него сразу же образовался круг поклонников.
— Гриша, а какие сегодня на дежурной медсестре трусы? — спрашивал его, лежавший у окна сварщик Степан больше известный под кличкой Бурый. И тот убежденно отвечал:
— Простые белые с заштопанной дыркой на правой ягодице.
По палате проносился вздох восхищения.
— А лифчик? — не унимался Степан.
— Тоже белый, с узким кружевом и застежкой спереди, — ответствовал ясновидец. Убедиться в достоверности этого заявления мужики не могли, да и не пытались, по-детски поддаваясь его безапелляционности.
Кроме того, у Гришки открылась способность выводить людей из запоя и снимать боль одним лишь наложением рук. С тех пор у него началась новая жизнь, которую он принял как должное. Деньги у Гришки не переводились, так как поток страждущих не иссякал ни днем, ни ночью. За полгода он отстроил новый кирпичный дом, провел газ, установил на крыше спутниковую антенну и зажил, как говорили в округе, по-пански. Единственное, что его тяготило, так это отсутствие семьи. Однако будучи по натуре философом, Гришка считал, что все рано или поздно приходит к тому, кто умеет ждать.
Когда в дверь постучали, Серафима Ивановна как раз спустилась в подпол за баночкой варенья.
— Алька, открой! — крикнула она оттуда, — это, наверное, Гриша.
Григорию было чуть больше сорока. Редкие, чуть с сединой волосы были зачесаны назад, открывая высокий благородный лоб с большими залысинами с обеих сторон. Ранние морщины глубоко прорезали его узкое немного несимметричное лицо. Он улыбался, протягивая перед собой небольшой букетик полевых цветов, в котором торчала одинокая ромашка.
— Здравствуйте, — тихо произнес он, не решаясь войти в дом. — Это вам.
— Привет, — поздоровалась Алька. — Спасибо.
Она взяла протянутый ей букет и оглянулась в поисках, куда бы его пристроить.
— Заходи, Гриша, — сказала Серафима Ивановна, тяжело выбираясь из погреба. — Вот внучка моя, наконец, пожаловала. Помнишь ее?
Григорий кивнул, присаживаясь на край стула. Алька сразу же отметила про себя, что в его осанке есть что-то благородное.
— Студентка, в университете учится. Будет практиковаться в исполкоме нашем, — продолжала Серафима Ивановна, обтирая подолом банку с вареньем. — Ну, что стоишь? Проходи, садись за стол. Сейчас чай будем пить.
За чаем Григорий разговорился.
— Если потопление не остановить, мы все погибнем, — сразу же сообщил он. — Каждый год планета теплеет на один градус. Нетрудно догадаться, что будет лет через пятьдесят.
— Ну, и что там нас ждет? — спросила Алька, с интересом разглядывая родственника, чьи апокалипсические теории забавляли ее.
— Океаны закипят, — с горестным видом ответил Григорий. — Всю землю покроют пустыни, а растительность выгорит на корню. Все как в Евангелии от Иоанна.
— Читала я, — отмахнулась Алька. — Меня это не парит, так как мы не доживем.
— Мы — да, — убежденно согласился Григорий. — Но наши потомки — вполне.
— Вот пусть потомки и забивают себе голову этим бредом. Меня сейчас больше интересует, есть ли тут у вас хоть один приличный магазин, где можно купить акварельные краски. Да не дрянь какую-нибудь, а хорошие, импортные.
— А вам зачем? — удивился Григорий. — Живописью балуетесь?
Алька смерила его ироничным взглядом.
— Балуются онанизмом, а живописью увлекаются, — отрезала она.
— Аля! — воскликнула Серафима Ивановна. — Что ты такое говоришь?!
— Маслом тоже пишете? — снова задал вопрос Григорий, не обращая внимания на протесты родственницы.
— И маслом, и углем, и акварелью, и даже помадой на зеркале, — гордо заявила Алъка. — Думаю выбраться на этюды дня через два. Еще в Минске мечтала сделать несколько набросков замка.
— Что ж, это дело хорошее, — задумчиво произнес Григорий. И вдруг, просияв взглядом, спросил: — А портрет сможете для меня написать?
— Портрет? — растерялась Алька. — Ваш?
— Мой, — скромно опустив глаза, подтвердил Григорий. — Если можно, в костюме восемнадцатого века.
— А у вас что, и костюм есть?
— Нет, костюма нет, но есть портрет, с которого я бы хотел сделать копию.
— Ну, хорошо, — согласилась Алька. — Только краски и холст за ваш счет, иначе не возьмусь, — тут же предупредила она.
Он поспешно заверил ее, что все оплатит.
— Есть только одна просьба, — обратился он к Серафиме Ивановне.
— Что, Гриша? — откликнулась та.
— Ладанку не дадите? Хочу, чтобы Алевтина меня с ней писала.
Повисла напряженная пауза. Видимо, просьба застала Серафиму Ивановну врасплох. Она нервно перебирала в пальцах край скатерти.
Григорий деликатно кашлянул в кулак.
— Нет, Гриша, ты извини, но ладанку я тебе не дам.
— Да ладно, я и по памяти могу, — успокоила родственника Алька. — Сделаю эскиз в карандаше и потом допишу. Тоже мне сложность… Лучше расскажите, что там за убийство у вас приключилось. Мне Виктор сказал, — пояснила она, заметив удивленный взгляд Григория. — Вы-то о нем как узнали?
— Ну, вот еще! — замахала руками Серафима Ивановна. — Только про убийство нам и не хватало. Нашла о чем спрашивать, — прикрикнула она на внучку.
— Я накануне сон видел, — вдруг громко сказал Григорий. — А еще предчувствие было.
— И все? — разочарованно протянула Алька. — А, правда, что этот человек знал, где спрятаны Золотые Апостолы?
10
С резидентом советской разведки Генрих встретился неожиданно в Дрездене в местечке под названием Цвингер — одном из самых красивейших мест в городе. Цвингером в древности называли часть крепости между наружной и внутренней стенами строения. Название прижилось, и с тех пор в комплексе из четырех зданий расположились всевозможные музеи, самым известным из которых, безусловно, была Дрезденская картинная галерея.
Сотрудники разведки не верят в случайность встреч, но это была та самая редкая комическая ситуация, когда сомневаться в случайности не было особой необходимости. И не такое в работе бывало! Генрих, впервые, будучи в Дрездене по коммерческим делам, не упустил возможности пополнить свой культурный багаж. Когда еще доведется лицезреть достопримечательности барокко столицы Саксонии, прогуляться по ее старинным улочкам, в честь которых в немецкой литературе Дрезден получил название Флоренция на Эльбе.
Луиджи Корелли, высокопоставленный сотрудник итальянского посольства в Германии, запланированная встреча с которым предстояла через два дня в Берлине, не стал корчить из себя незнакомца, столкнувшись с Генрихом лицом к лицу у здания государственной оперы Земпера. Зачем разыгрывать из себя случайных прохожих, когда многочисленное окружение обоих, включая спецслужбы, достаточно осведомлено об их приятельских отношениях. Вокруг могли находиться и «случайные» соглядатаи, которые незамедлительно бы доложили куда следует о том, что Луиджи Корелли и Генрих Штраубе, не узнав друг друга, разошлись, как в море корабли.
