Далия Трускиновская - Блудное художество
Обер-полицмейстер вздохнул и пошел в канцелярию. Теперь следовало заняться чем-то таким, чтобы голова не имела свободного уголка для лишних мыслей.
И это у него получилось.
Когда Степан объявил, что давешний шут из шулерского притона и убийца Абросимова - одно лицо, Архаров едва не подпрыгнул.
– Черт, - сказал он. - Доподлинно черт! И что Федька?
– Федька за мной драгун прислал, они меня оттуда вынули, а сам так и не появился.
– Арсеньев! Он что же, вчера не появлялся?
– Нет, ваша милость.
– А Коробов?
– В конторе не появлялся, ваша милость.
– И дома я его не приметил. Где там Макарка или Никишка? Пускай кто-то добежит до Пречистенки! Надобно убедиться, что он не возвращался!
Очень недовольный сам собой, Архаров распорядился, чтобы Канзафарова отвезли домой в полицейском экипаже - нечего москвичам таращиться на раненого архаровца. И пошел в кабинет, страстно желая заняться наконец делом, а не пережевывать, как корова на лугу, умственную жвачку отзвучавших слов… да и вообще он желал бы раз и навсегда забыть все лишнее!…
У дверей кабинета его ждал Яшка-Скес.
– Ваша милость, опять она со словом и делом!
Утром этого дня Скес побежал в Зарядье, уже без особой надежды когда-либо в жизни увидеть Феклушку. Пропала она основательно, супруг пил горькую, здраво рассудив, что когда она после столь долгой отлучки появится с детьми, то ей будет уже не до его грехов - свои бы замолить.
Соседка, к которой он обычно обращался с вопросами, сидела во дворе на лавочке. Она вместе со всем семейством ходила на Ходынский луг, провела там всю ночь. И, хотя была бабой немолодой, лет сорока, и в жизни опытной, дармовое вино сбило ее с толку - не рассчитав своих силенок, она употребила прекрасного напитка вдвое больше, чем бы следовало. Во время фейерверка она как-то потеряла семейство, оказалась бок о бок с незнакомым мужиком, даже от восторга схватила его за руку, им обоим это показалось удивительно смешно. Мужик был одним из корабельных строителей и повел соседку к судну «Победоносец», в трюме которого и одержал победу…
Так что теперь нечаянная гулена, кое-как добравшись до дому, отоспавшись и отпившись рассолом, маялась при мысли, что скоро Успенский пост, надобно будет говеть, исповедоваться и причащаться, и как же она скажет батюшке, который приходится ей родней, про этот неожиданный грех?…
– Бог в помощь! - сказал, открывая калттку, Яшка. - Фекла-то не появлялась?
– Да привезли ее утром! - отвечала соседка. - На телеге! Сказывала - ее карета сбила, колесом помяло, хорошо, добрые люди в дом занесли! А теперь вот привезли, у себя лежит. Крику-то что было! Муж ее чуть не пришиб, за руки оттаскивали!
– За что это он ее?
– Так дети ж пропали! Ушла с детишками, сколько дней пропадала, а привезли-то без них, а он-то думал, она с детишками где-то у родни мыкается, а их-то и не стало! Так он на фабрику пошел, а она дома лежит, в три ручья ревет, и больно ей, бедненькой, и куда дети подевались - неведомо, а сказывали еще, что у Легобытовых дети пропали, и с Марьей вместе! Ох…
Соседка отскочила от Скеса и от ужаса даже прикрыла ладошкой болтливый рот.
Яшка не первый день служил в полиции и понял: ходят слухи, что Марью Легобытову забрали в полицейскую контору, и с малыми детишками вместе, а о конторе известно, что там служат жестокие злодеи, которым для полноты репутации недостает одного: жарить на обед младенцев.
– Ничего с легобытовскими детишками не сделается, - сказал он. - Живы, здоровы, на полном казенном довольствии. Только визгу от них много. А отпускать нельзя - те детишки убийц видели и могут признать.
– Убийц? Не тех ли, что Кутеповых порешили?
До Скеса не сразу дошло, что исчезновение семейства Кутеповых народ приписал неведомым злодеям, не увязав его пока с убийством служителя воспитательного дома Афоньки Гуляева.
– Тех самых, - кратко отвечал он. - А теперь пойдем-ка вместе к Феклушке.
Он знал московские нравы. Бабы могли, недолюбливая соседку, перемывать ей косточки ежедневно и злобно, однако в беде не бросали, и коли заболеет - самые ярые сплетницы прибегали с гостинцами, с прабабкиными целительными снадобьями, помогали ее выхаживать. Скорее всего, у Феклушкиной постели уже собралось несколько суетливых и хлопотливых теток. И коли в одиночку притащится молодец, о котором знают, что из архаровцев, то сплетен потом не оберешься. А вот вместе с кем-то - иное дело, тогда может статься, что и по дельцу.
Увидев на пороге Скеса, Феклушка приподнялась на локте и вскрикнула. Тут же две бабки, совсем древние, кинулись ее успокаивать и подмощать ей под бока подушки.
Сейчас в доме было куда больше порядка.
– День добрый, - сказал Яшка. - Тут ли проживает Фекла Корешкова, замужем за оружейным мастером Федотом Корешковым?
– Тут, тут, молодец, - отвечала бойкая бабка. - Вот она самая…
– А коли ты, баба, Фекла Корешкова, то изволь явиться в полицейскую контору. Добрые люди туда твоих детишек принесли. Когда тебя карета сбила, они детишек подобрали, сколько-то у себя подержали, видят - никто за ними не приходит, и к нам их принесли.
Соседка, сопровождавшая Яшку, ахнула - но возражать не стала. Возразишь этак-то архаровцу - да и сама потом будешь не рада.
– Господи! - воскликнула Феклушка. - Да я ж чуть умом не тронулась! Нашлись мои голубочки!
Редко Скес говорил людям такое, чтобы тех людей от радости слеза прошибала. Может, даже впервые в жизни такое сказал - и потому очень смутился. Увидев в Феклушкиных глазах горячую и неподдельную благодарность.
– Куда ж она пойдет? - спросила бойкая бабка. - И в нужник-то сама не доплетется.
– Господин кавалер, слово и дело! - воскликнула Феклушка.
И сразу обе бабки, крестясь, вымелись из горницы. Они помнили, как по крику «слово и дело государево!» вязали и обрекали на пытки ни в чем не повинных людей.
Яшка проводил их равнодушным взглядом. Дуры - они дуры и есть.
– Слово и дело! - повторила Феклушка, засмеялась и заохала. Смех был ей теперь противопоказан.
– Лихо ты их спровадила.
– Яшенька, сокол, беги к господину Архарову! Я все про старую стерву Марфу вызнала! Все расскажу! Она такое затеяла - вся Москва стоном стонет! Я все, все запомнила, и прозвания, и что украдено!
– Мне расскажи.
– Ан нет! Я тебе расскажу, а ты начальству преподнесешь, будто сам раскопал! Нет, соколик! Беги скорее - да и Ванюшу с Настенькой чтобы ко мне привели… Я про них и спросить боялась, уходила - думала, на часок, а вон как все вышло… Бабы додумались, что я их с собой взяла, а -то и молчу, а сказать-то - заклюют! Беги, Христа ради, к господину Архарову!
– Да ты что, в архаровки нанялась? - наконец удивился Скес.
– Так. сказывали, у вас, коли кто сведения приносит, хорошо платят. А мне деньги-то нужны…
– Точно нужны, белила с румянами покупать, - сказал раздосадованный Яшка.
Беседа с супругом не прошла для Феклушки даром - под левым ее глазом был свежий синяк. Да и косы, поди, пострадали.
Попререкавшись с любовницей, Яшка плюнул и поспешил в полицейскую контору.
Выслушав Скеса, Архаров постоял несколько, соображая.
– Говоришь, лежит в постели, шевельнуться не может?
– Она, поди, ребра поломала, ваша милость.
– Прелестно. Поди, вели Сеньке экипаж подавать.
Обер-полицмейстер, у которого с утра день не заладился, решил оставить кабинет и ехать в Зарядье. Скеса он взял с собой - показать дорогу и способствовать живости беседы. Ибо за себя не ручался - ему вообще лишний раз рот отворять не хотелось. Еще взял с собой нового подканцеляриста по фамилии Шустерман, совсем еще молоденького и не успевшего познать, что такое школа старика Дементьева. Этот служащий был взят по протекции Шварца.
Феклушка совершенно не удивилась этому визиту. Более того - была откровенно горда, что столь важная персона к ней пожаловала. И уже предвкушала исправление своей репутации среди соседок - и хозяйка-де она прескверная, и детишки у нее вечно сопливые, и пауки по углам уже не то что холсты - сукно соткали, ан вишь - сама обер-полицмейстерская особа, всей Москвы гроза, ее навещает!
– Лежи, лежи, Феклуша, - сказал, войдя, Архаров. - Яша, раздобудь хоть табурет, что ли. Шустерман, сядь к столу, записывай.
– Ваша милость, я все разведала! Марфа-то столько беды на Москве понаделала - спасу от нее нет! - воскликнула Феклушка.
– Ты по порядку сказывай, - попросил Архаров, не очень надеясь, что баба способна что-то изложить по порядку.
– Ваша милость, она на старости лет в кофейницы подалась! Новое имя себе взяла, переодевается у беспутной Дуньки Мокеевой, и входит она к Дуньке Марфой, а выходит в боярском платье, с кружевом на волосах, и звать ее уже Софьей Сергеевной!
– Прелестно. И что ж?
– Она разъезжает из дома в дом, гадает на кофейной гуще, по-господски, и гадает на пропажи. В котором доме что пропадет - она глядит на спитый кофей и виновника там видит! А видит она там людей невиновных! И их из-за нее наказывают, а пропажу так и не находят! У Мироновых господ, что в Богоявленском живут, она сперва на жениха гадала, у них дочки на выданье. Потом там возьми да и пропади деньги с важными бумагами, кто-то их из барского изголовья вынул. А она поглядела на кофейную гущу и говорит - лакей-де взял да и пропил. Ваша милость, я нарочно спросила - пропажа после того открылась, как она туда ездить стала! А у лакея тех бумаг не нашли, только почем зря спину ему ободрали.
