Роберт Маккаммон - Голос ночной птицы
— Вот наш дом, — сказал Воган, показывая на хорошо освещенный дом на той стороне улицы, через два дома от Пейна.
Мэтью вспомнил признание Пейна о плотских отношениях с Лукрецией Воган, представил себе, как она идет к его дому с корзиной горячих плюшек, а он отвечает на любезность, стуча у ее входа с пистолетом в кармане.
Над дверью висела небольшая вывеска: «Всегда свежие хлеб и пироги». Воган отворил дверь, объявив:
— Я привел нашего гостя!
Мэтью вошел в жилище гостеприимных хозяев.
Пахло просто восхитительно. Ароматный хлеб или пирог только что испекли, но еще держались и приятные запахи прошлых деликатесов. Видно было, что леди Воган обладает потрясающим умением держать дом в чистоте и готовить так, что пальчики оближешь. Пол был безупречно выметен, на выбеленных стенах — ни следа копоти или дыма, деревянные поверхности мебели гладко вычищены. Возле большого каменного очага выстроились по ранжиру сковородки и кастрюли, небольшой огонек горел под подвешенным на крюке котлом. И даже кухонные принадлежности надраены до блеска. Гостеприимную радостную атмосферу дополняли полевые цветы в жестяных ящиках, расставленные по комнате, плюс дюжина весьма расточительно зажженных свечей, испускающих золотистый свет. Обеденный стол, накрытый снежно-белой полотняной скатертью, расположился в углу напротив плиты, и на нем уже стояли четыре прибора.
Хозяйка совершила свой выход из противоположной двери, ведущей в глубь дома, где, вероятно, находилась спальня.
— Мистер Корбетт! — воскликнула она, демонстрируя белозубую улыбку, которая могла бы затмить солнечный свет. — Как это чудесно — видеть вас в нашем доме!
— Благодарю вас. Я уже говорил вашему супругу, что мне оказана честь вашим приглашением.
— О нет, это вы оказываете честь нам!
В богатом свете дюжины канделябров было видно, что Лукреция Воган действительно красива. Она была облачена в платье розового оттенка с кружевной отделкой лифа, светло-каштановые локоны играли бронзовыми и золотистыми отсветами. Не приходилось удивляться, что Пейн поддался ее чарам: взгляд этих пронзительных синих глаз жег огнем. И Мэтью действительно почувствовал, как тает сам от ее львиной красоты.
Вероятно, ощутив его реакцию, она прибавила очарования. Лукреция Воган подошла ближе к Мэтью, глядя ему прямо в глаза. Пахнуло какими-то духами с оттенком персика.
— Я точно знаю, что у вас было много других приглашений на ужин, — сказала она. — Не часто в нашей глуши встречаются такие утонченные джентльмены. Стюарт, не снимай пиджак! Мы невероятно польщены, что вы решили почтить наш скромный стол своим присутствием.
Выданная мужу инструкция была похожа на резкий удар бритвы, причем даже взгляда на объект воспитания не потребовалось. Мэтью видел, как стоящий справа от жены Стюарт снова быстро надел пиджак, который уже было почти снял.
— Шляпу сними, — добавила Лукреция.
Стюарт тут же повиновался, обнажив тонкие пряди светлых волос.
— Утонченность — вот чего нам не хватает в нашей сельской глуши. — Мэтью показалось, что женщина стоит еще ближе, хотя он не заметил ее движения. — Я вижу, у вас рубашка застегнута до горла. Так сейчас носят в Чарльз-Тауне?
— Гм… нет, это просто я сейчас так ее застегнул.
— А! — радостно произнесла она. — Но я уверена, что очень скоро это будет в моде. — Она повернулась к задней двери: — Шериз, дорогая! Наш гость желает тебя видеть!
Ответа не последовало. Улыбка Лукреции вроде бы чуть-чуть пригасла. Голос поднялся до резкого, высокого тона:
— Шериз? Тебя ждут!
— Очевидно, — робко предположил Стюарт, — она еще не готова.
Жена бросила на мужа уничтожающий взгляд.
— Я ей помогу приготовиться. Вы меня простите, мистер Корбетт? Стюарт, предложи гостю вина.
Она вышла в дверь раньше, чем он успел исполнить последний приказ.
— Вина, — сказал Стюарт. — Ах да, вина! Хотите отведать, мистер Корбетт?
Он подошел к круглому столику, где расположились явно напоказ зеленый стеклянный графин и три чашеобразных бокала того же изумрудного цвета. Мэтью не успел ответить «да», как графин был откупорен и начался процесс наливания. Стюарт передал бокал Мэтью и взял себе другой с жадностью и предвкушением изголодавшегося моряка.
Мэтью не успел отпить первый глоток довольно-таки горького букета, когда из задней двери донеслись два женских голоса, решительно настроенных друг друга переорать. Они смешивались и взлетали, как визги гарпий, и вдруг замолчали оба, будто эти два крылатых ужаса врезались в острые скалы.
Стюарт прокашлялся.
— Меня вот лично никогда не пороли, — сказал он. — Я так понимаю, что это не слишком приятно?
— Менее чем приятно, — согласился Мэтью, глядя на дверь как на врата ада, за которыми бушует нечестивая битва. — Но более чем поучительно.
— О да! Я бы тоже так сказал. Насколько я понимаю, вы нанесли рану кузнецу? Но я уверен, что у вас была для того причина. Вы видели, как он не слишком нежно обошелся с лошадью?
— Э-гм… — Мэтью сделал более существенный глоток вина. — Нет, я думаю, что мистер Хейзелтон к лошадям относится с достаточной нежностью. Дело было в том… скажем так… лучше эту тему оставить в стойле.
— Да, разумеется! Я не хотел быть излишне любопытным. — Стюарт снова выпил, а потом секунды три или четыре неудержимо смеялся. — Вот это да! В стойле! Я понял ваш юмор!
Снова выплыла Лукреция, нисколько не менее лучась после только что происшедшей перебранки.
— Приношу мои извинения, — сказала она, не переставая улыбаться. — У Шериз были трудности… с прической. Она хочет хорошо выглядеть, сами понимаете. Девушка у нас перфекционистка и преувеличивает даже малейшие недостатки.
— Дочь своей матери, — буркнул про себя Стюарт, снова опуская губы к бокалу.
— Но каков был бы наш мир, если бы в нем не было перфекционистов? — обратилась Лукреция к Мэтью, решив игнорировать комментарий мужа. — Я вам так скажу: это был бы прах, тлен и неразбериха. Вы согласны, мистер Корбетт?
— Уверен, что это было бы катастрофой, — ответил Мэтью, и этого было достаточно, чтобы в глазах женщины засветился религиозный экстаз.
Широким жестом она показала в сторону стола.
— Поскольку Шериз с минуты на минуту выйдет, приступим к ужину, — объявила Лукреция Воган. — Мистер Корбетт, не сядете ли там, где оловянная тарелка?
Действительно, на столе имелась оловянная тарелка, одна из немногих, которые Мэтью видел в своей жизни. Остальные тарелки были обычные, деревянные, и это дало Мэтью понять, какое значение придают Воганы его визиту. И действительно, у него было чувство, будто с ним обращаются как с царственной особой. Он сел в указанное кресло, слева от него расположился Стюарт. Лукреция быстро надела передник и стала перекладывать кушанья в белые глиняные миски. Вскоре миски были расставлены по столу, а в них находились зеленая фасоль с салом, куриное жаркое с вареной картошкой и беконом, кукурузные лепешки, запеченные в сливках, и тушеные томаты. Если еще учесть свежий каравай хлеба с зернышками фенхеля, пир был воистину королевский. Бокал Мэтью был наполнен вином, а потом Лукреция сняла передник и села во главе стола лицом к гостю — на том месте, где по всем правилам домоводства и брака должен был бы сидеть ее муж.
— Я произнесу слово благодарности, — сказала Лукреция, что было еще одним афронтом по отношению к мужу.
Мэтью закрыл глаза и склонил голову. Женщина произнесла благодарственную молитву, в которой упоминалось имя Мэтью и выражалась надежда, что погибшая душа Рэйчел Ховарт встретится с гневным Богом, стоящим наготове, чтобы снести ее призрачную голову с плеч, когда завершится ее сожжение на костре. Произнесено было жаркое «Аминь!», и Мэтью, открыв глаза, увидел стоящую возле него Шериз Воган.
— А вот и наша красавица дочь! — воскликнула Лукреция Воган. — Шериз, займи свое место.
Девушка, одетая в белое полотняное платье с кружевными лифом и рукавами, так и осталась стоять, где стояла, и глядеть на Мэтью сверху вниз. Действительно привлекательная была девушка, лет шестнадцати-семнадцати, и волны белокурых волос держались в прическе с помощью ряда деревянных гребней. Мэтью подумал, что девушка должна быть очень похожа на свою мать в этом возрасте, хотя подбородок у нее был длиннее и квадратнее, а глаза почти такие же светло-синие, как у отца. Но в этих глазах водянистой конституции никак не просматривалось. В них читался высокомерный холод, от которого Мэтью тут же опустил взгляд, чтобы не задрожать, как от дуновения декабрьского ветра в этот майский вечер.
— Шериз? — повторила Лукреция ласково, но твердо. — Займи. Свое. Место. Будь. Добра.
Девушка села — медленно, по своей воле — справа от Мэтью. И, не теряя времени, положила себе на тарелку куриного жаркого.
