Мэтт Рубинштейн - После дождичка в четверг
Бет по-прежнему смотрела на фотографию.
— Скорее всего ты права.
Джек продолжал рыться в книгах в поисках какой-либо информации о здешних монахах. Он то находил зацепки, то вновь их терял. В XX веке церковь упоминалась неоднократно, а вот о ее ранней истории не говорилось почти ничего. У него заслезились глаза.
Джек никогда не видел отца Дэва — не то биржевого брокера, не то фермера, который посылал деньги на содержание ребенка, но никоим образом не контактировал с Сэнди, что ее вполне устраивало. Джек лично отвозил ее в больницу и видел Дэва вскоре после рождения — крошечные пальчики и зеленые сопли. Джек, Дэв, а теперь и Бет — все они, за исключением Сэнди, лишились отцов и чересчур рано повзрослели.
Наконец он наткнулся на пачку документов, датированных приблизительно временем постройки церкви, в которых многократно упоминались братья — монахи-миряне. Они жили в здании церкви. Брат Алоизий безуспешно пытался выращивать овощи. Брат Лайам из-за нестерпимой жары нарушил обет молчания. И жители упорно продолжали считать их католиками.
Внимание Джека привлекла перечеркнутая страница — казалось, это сделали в момент сильнейшего негодования: линия напоминала рубец от удара хлыстом. Джек склонился над страницей и принялся читать:
«В молодости наш несчастливый брат, чье имя братия теперь отказывается произносить и просит меня, чтобы я не упоминал его в записях, пользовался репутацией хорошего толкователя и переводчика Писания, хотя был на то сподвигнут ревностью и даже подозрением. Но с тех пор он подвергся на редкость зловредному духовному недугу. Вскоре после его прибытия из Англии пошли слухи, что в Корнуолле он ознакомился с неким загадочным и, возможно, нечестивым документом и перестал читать проповеди, а вместо этого проводил опыты самого загадочного характера, и, конечно, его сильное желание присоединиться к нашему австралийскому ордену стало источником многих догадок и лишило нас покоя.
Хотя брат держится очень замкнуто и редко покидает свою келью, разве лишь затем, чтобы посетить библиотеку, где я нередко заставал его за книгами глубокой ночью (а иногда он проводит там целые сутки и ничего при этом не говорит), сами его занятия кажутся опасными и странными, ибо он роется в манускриптах, которые никто, кроме него, не способен прочесть, а также интересуется ересями и оккультными учениями, в которые не дерзает вникать никто из братии, опасаясь за свои души. Он берет с собой одну-единственную свечу, которая горит дымным пламенем и весьма коптит, но при этом не сгорает; он отсылает загадочные письма и часто получает известия, которые повергают его в глубочайшую скорбь или тревогу. А из его кельи неизменно доносится тихий скрип, как будто кто-то скребет ногтями по камню, — братия говорит, что это скрипит перо по бумаге, но никаких писаний в его келье не найдено».
Джек ощутил холодок. «Загадочный документ» — это, конечно, манускрипт. Все эти книги, которые мог прочесть один-единственный монах, все эти дни, проведенные им в библиотеке… Монах жил в церкви, возможно, даже в склепе. Бывал ли он в «Кладезе веры»? Что, если какие-нибудь из его «загадочных книг» в итоге оказались на здешних полках? Джеку показалось, что он слышит отголоски чьих-то изысканий; что, если он идет проторенным путем?
Бет, читавшая текст через его плечо, с шумом выдохнула.
— Получается, наш манускрипт написал этот монах?
— Нет. Здесь говорится, что он его нашел. В Корнуолле.
Ладонь Бет коснулась его шеи.
— Он был переводчиком…
Джек просмотрел страницу.
— Да. Переводил Библию.
В «Кладезе» хранились все издания Библии, самой переводимой книги в мире, — десятки английских переводов. Бет опытным взглядом окинула содержимое полок: перевод Чарлза Томпсона и переработанное издание Ноэ Уэбстера — ни то ни другое не имело отношения к работе англиканского монаха XVIII века. Перелистывая протоколы заседаний переводчиков, договоры об авторских правах, судебные иски, Бет то тут, то там приклеивала цветные листочки из блокнота, чтобы позже можно было просмотреть текст более внимательно. Джеку нравилось наблюдать за ней: увлеченность Бет своей работой граничила с физическим наслаждением.
Внезапно она посерьезнела и взглянула на Джека:
— Вот. Кажется, нашла.
Он склонился над книгой — очередным трудом о переводах Священного Писания, представлявшим собой отчеты комиссии, ответственной за составление Библии короля Иакова. Имена переводчиков остались неназванными — огромное количество заманчивых возможностей, но Джек не видел связи.
— Кого ты нашла?
— Человека из ордена Саула[5] и святого Павла, на Лендс-Энде. Это ведь Корнуолл?
— Кажется, да.
— Тысяча семьсот семьдесят седьмой год.
Небольшая запись — всего на страницу. Джек не нашел имени, но дата и место совпадали. Он уставился на текст при тусклом свете лампы.
«Можно подумать, что Дух Божий почиет на англичанах; те, у кого еще вчера не было Библии, написанной на их родном языке, полагались лишь на то, что дают им священники; теперь же переводов столько, что никто не почувствует себя обделенным. Но можно сказать, что мы прокляты в той же мере, в какой и озарены, потому что нет ни одного перевода, который не был бы неверным, если не сказать — ложным. Ибо все мы знаем, что в Галааде не было никакой патоки, и нигде не говорится о том, что Адам и Ева сшили себе штаны из фиговых листьев, или что Моисей грозился наслать на египтян жуков. И в самом деле, мы слышим о том, что Библия подвергается неслыханным оскорблениям, что она буквально вопиет: «Я унижена!» Хотя все эти ошибки есть не более чем комические недоразумения, они тем не менее показывают многие опасности перевода.
Даже всеми уважаемая Библия короля Иакова, пусть даже она и остается самым поэтичным из всех известных переводов, несовершенна, поскольку опирается на Библию епископов, унаследовав ее пеструю родословную; этот труд был выполнен пятьюдесятью четырьмя учеными, что, по нашему мнению, слишком много. Даже если один из них был Шекспиром, то пятьдесят три — нет, и даже если все они были Шекспиром, то, спрашивается, улучшили ли пятьдесят четыре человека написанное одним? Мы, разумеется, ответим, что это не так; они ссорились, и приходили к компромиссам, и оставили свой труд незавершенным.
В мудрости своей Господь даровал своему слуге возможность и способность прочесть и принять к сведению все ранее предпринятые попытки перевода; в частности, наиболее важные из них — Ветхий Завет на иврите и Новый Завет на греческом, как это значится в «Свитках и фрагментах древности»; упомянутый слуга Господень должен был обратить свою способность на создание нового, окончательного перевода Библии на английский. Милостью Господней он мог бы разрешить противоречия предыдущих переводов, гарантировать верность Слову Божию и вознести наш мирской язык до почитания Господа, насколько это возможно».
Еще один переводчик. Джек почувствовал, что он полностью солидарен с этим человеком, для которого галаадская патока была столь же важна, как и дождичек в четверг. Ему страстно захотелось увидеть Библию, о которой шла речь, — эпическую поэму, религиозное размышление. Последний перевод.
На лице Бет появилась неуверенность.
— Это он? Тот же самый монах?
— Все сходится. Переводчик Библии. Сама видишь, насколько люди могут быть ревнивы и подозрительны. Вот как он приобрел свою репутацию.
— И если он нашел что-то вроде нашего манускрипта, вполне возможно, что книга оказала на него определенное влияние… Именно того рода, как говорится здесь, — «запавшие глаза», «бормотание», «царапание»…
— Вполне вероятно, — согласился Джек.
— Он забросил перевод — дело всей свой жизни — как раз в тот момент, когда нашел манускрипт.
— Похоже на то.
— Совсем как мой отец с этой церковью… Он махнул на нее рукой.
Во взгляде Бет сквозило такое отчаяние, будто какая-то мысль не давала ей покоя. Это и в самом деле очень походило на болезненную метаморфозу — энергичный молодой монах, превращающийся в сгорбленного старика. Джек надеялся, что с Фрэнком такого не произошло. Он осторожно взглянул на Бет.
— Он знал наизусть почти всю Библию, причем в разных вариантах — по крайней мере во всех английских. И всегда спорил с самим собой, со своими же знаниями. Ему всегда приходилось что-то себе доказывать.
— Ты хочешь продолжать поиски?
Она прикусила губу и кивнула:
— Надо хотя бы узнать, кто этот монах.
Но имя переводчика нигде не фигурировало. Мыс Лендс-Энд находится на юго-западе Англии — в Корнуолле, как и думал Джек. Ближайшая церковь — в Сеннене — выстроена восемь столетий назад. Крещения, похороны, свадьбы, список настоятелей — но ни единого упоминания о монашеском ордене. В «Кладезе» хранятся тысячи документов, и Джек не был уверен, что все они находятся в неприкосновенности. Бет, конечно, прекрасно ориентируется во всем этом книжном царстве, но она устала. После многих часов бесплодных поисков Джек начал сомневаться, что они вообще что-нибудь найдут.
