Евгений Анисимов - Куда ж нам плыть? Россия после Петра Великого
Глава 2
До чего мы дожили, о россияне?
Каструм Долорис
10 марта 1725 года Петербург прощался с Петром Великим. После споров о том, где хоронить императора – в царской усыпальнице под полом собора Михаила Архангела в Кремле или в новом, еще не достроенном и не освященном Петропавловском соборе, было решено остановиться на последнем варианте – все понимали символическое значение связи основателя города с самим городом. Кто-то предложил поставить гроб с телом Петра в старой деревянной церкви, внутри недостроенного Петропавловского собора.
Весь февраль и десять дней марта гроб Петра находился в большой «сале» Зимнего дома, которая была превращена в «каструм долорис, или печальную салу». Ее убранство по роскоши и богатству превосходило все виданное до сих пор в новой столице, начиная с золотых шпалер на стенах, скульптур, больших мраморных пирамид с фигурами и траурными надписями, «которые толковали причину оных пирамидов», и кончая роскошным золоченым балдахином с мантией из золотой парчи, подбитой горностаями. В полутьме от постоянно завешанных черным флером окон и неверного света свечей непрерывным потоком шли тысячи людей без различия звания, чина и возраста, «плачуще и руку Отца целующе». Они подходили к гробу и видели своего царя преображенным и незнакомым. Вечно спешащий по улицам города, в потертом камзоле, заштопанных чулках, стоптанных башмаках, он был неузнаваем: в оклеенном золотой гладкой парчой гробе («на образ раки») лежал высокий человек в роскошном платье, вышитом серебром, с серебряной бахромой, в кружевах, с орденом Андрея Первозванного и голубой лентой через плечо. Византийская роскошь последнего одеяния Петра, гроба, зала, всей церемонии похорон как бы компенсировала скромность и даже бедность его обыденной жизни, окончательно ставя все на свои места: кесарю – кесарево.
Изучая историю похорон Петра, нельзя пройти мимо одного любопытного обстоятельства. Тело императора было перенесено из конторки в «печальную салу» уже 29 января, и источники противоречивы относительно того, было ли тело бальзамировано или нет, – все же оно простояло открытым сорок дней. Биограф Петра И.И.Голиков пишет вполне определенно, что «врачи вскрыли тело усопшего императора… и после бальзамирования внутренности его снят с лица его гипсовый портрет». О тайном вскрытии пишет и саксонский посланник Лефорт. Зато все другие дипломаты утверждают обратное. Голландец де Вильде сообщал, что 30 января открыли лицо царя, но «тело не бальзамировали и не вскрывали, при здешнем холоде оно продержится». Иного мнения был Берхгольц, записавший в дневник 8 февраля: «Его королевское высочество видел сегодня утром тело императора, которое уже почернело и попортилось». Прусский посланник Аксель Мардефельд сообщал в Берлин 9 февраля: «Труп покойного императора лежит еще на парадном ложе, несмотря на то, что он уже позеленел и течет… Императрица посещает своего покойного супруга еще ежедневно и оплакивает его и при этом вдыхает в себя много вредного испарения и подвергает опасности свое здоровье».
4 марта «в доме Государевом к печали печаль новая прибыла» – умерла заболевшая в 20-х числах февраля корью младшая дочь Петра Наталья, маленький гробик которой был выставлен в соседнем помещении.
Лейб-Ферд, или Праздник похорон
10 марта около полудня пушечным выстрелом Петербург был извещен о начале торжественной, еще никогда не виданной жителями церемонии царских похорон. Уже с раннего утра к Неве сходились люди, и, как пишет Феофан, «толикое вскоре множество народа собралося, что не только по обеим сторонам путь широко заключили, но и везде крыльца и по всем, палатам окна наполнили и самые кровли не праздны были». Народ теснился вдоль всего посыпанного желтым песком и устланного свежими еловыми лапами пути, который тянулся по заснеженному берегу Невы от Зимнего дома (современный Эрмитажный театр) до Почтового дома (ныне на его месте Мраморный дворец) и затем через Неву – по специально построенному мосту.
Мы не можем точно сказать, какая была в тот день погода, но Кампредон пишет, что через три дня после похорон крупными хлопьями падал снег с градом. Трудно предположить, что в день похорон погода была лучше.
Точно известно, что гроб везли на санях, – Нева еще не вскрылась, и мост с затянутыми черной материей перилами проложили прямо по льду. Вдоль всего пути сплошными шпалерами стояли войска: солдаты и офицеры с опущенными знаменами и через равные промежутки – 1250 «мушкетеров» с факелами.
Около трех часов дня император отправился в свой последний путь: гроб вынесли через отворенное окно Зимнего дома и спустили вниз на набережную по обитой черной материей лестнице. Процессию открывал сводный отряд из 48 трубачей и восьми литаврщиков, которые своей печальной музыкой задавали тон всему шествию. Следом за ними шли пажи и весь прочий придворный штат, а также иностранные купцы. За красным военным знаменем шла в сопровождении двух полковников «лейб-ферд, сиречь лошадь любимая седла Его императорского величества, на которой в походах своих изволил ездить». Она была в богатом уборе, с красными и белыми плюмажами. Возможно, что она под любимым для Петра именем Лизета до сих пор хранится в Зоологическом музее Российской академии наук в Санкт-Петербурге в виде чучела вместе с чучелом же любимой собачки Петра, которую также звали Лизетой.
Думаю, что всеобщее внимание присутствующих привлекли две символические фигуры жизни и смерти в виде латников с опущенными обнаженными мечами: один верхом в вызолоченных латах, другой – пеший в черных латах, а также красочное шествие знамен с гербами земель империи, писанных «золотом и серебром с красками по черной тафте с черными кистьми и бахромою». В этих знаменах, иллюстрировавших полный титул императора, отразилась вся история создания Российской империи с древнейших времен. За «Черкасским знаменем» следовали знамена всех других царств и владений российского императора: Кабардинское, Грузинское, Карталинское, Иверское, Кондийское, Обдорское, Удорское, Белозерское, Ярославское, Ростовское, Рязанское, Черниговское, Нижегородское, Болгарское, Вятское, Пермское, Югерское, Тверское, Ижорское, Корельское, Лифляндское, Эстляндское, Смоленское, Псковское, Сибирское, Астраханское, Казанское, Новгородское, Владимирское, Киевское и, наконец, самое главное – Московское.
Выразительно было и белое знамя, «на котором эмблема и девиз императорская, писана золотом и серебром с кистьми и бахромою золотыми». Эмблемой первого императора, как пишет Феофан, был «резец (т. е. скульптор. – Е.А.), делающий статую». Это был точный символ преобразования, весьма зловещий образ грандиозного начатого триста лет назад социального эксперимента: скульптор-преобразователь по своей модели с помощью острого орудия создает из бесформенного материала новую Россию. Как не вспомнить тут фрагмент поэмы М.Волошина «Россия»:
Не то мясник, а может быть, ваятель —
Не в мраморе, а в мясе высекал
Он топором живую Галатею…
Величественный крестный ход – несколько сот церковников в траурных белых ризах с хоругвями в сопровождении огромного числа певчих – завершал первую половину траурного шествия. Феофан Прокопович, автор «Краткой повести о смерти Петра Великого», которую я цитирую, не мог, несмотря на трагизм минуты, скрыть своего эстетического восторга при виде этой «зело приятной смотрящим процессии». Да, такого Россия еще никогда не видела, и вполне естественно, что печаль участников похорон смешивалась с острым любопытством зрителей этого по-восточному пышного зрелища.
И вот показались два гроба, укрытые золотыми парчовыми покровами. Впереди гвардейские офицеры несли на руках гробик цесаревны Натальи, а за ним восьмерка покрытых черным бархатом лошадей медленно влекла резные сани с гробом императора, стоявшего под роскошным балдахином с серебряными штангами. (То, что это были сани с восьмеркой лошадей, я знал давно, еще до того, как взял в руки «Описание погребения» Петра: на известном и часто репродуцируемом лубке «Как мыши кота хоронили», пародирующем похороны грозного царя, прекрасно видно, что усатый кот возлежит на санях, которые усердно тащат восемь мышей.)
Множество генералов и офицеров торжественно и осторожно несли перед гробом на золотых подушках то, что большинство зрителей, скорее всего, никогда в жизни не видели, – специально доставленные из Москвы символы царской власти и награды царя: четыре государственных меча острием вниз, кавалерии орденов, полученных Петром, скипетр, державу и «зело пребогатую» корону Российской империи.
Сразу за гробом в сопровождении ассистентов шла Екатерина в траурной одежде, с «закрытым лицем черною матернею». И далее следовала царская фамилия, порядок шествия которой был определен событиями 28–29 января: Анна Петровна, Елизавета Петровна, затем – дочери царя Ивана, старшего брата покойного: герцогиня Мекленбургская Екатерина Иоанновна и ее сестра – Прасковья (Анну, похоже, даже не позвали из Митавы – ныне Елгава, Латвия). Пятое и шестое места занимали двоюродные сестры Петра по матери – Мария Львовна и Анна Львовна Нарышкины. Седьмым шел жених Анны Петровны герцог Карл Фридрих, Голштинский, и, наконец, только восьмым – внук покойного императора Петр Алексеевич-младший. Конечно, это было демонстративное унижение великого князя – подлинного наследника, поставленного ниже иностранца, жениха дочери Петра. Это, по сообщению Гогенгольца, вызывало всеобщее негодование, как и то, что в самом соборе великому князю Петру не нашлось даже места на главной, почетной трибуне семьи Романовых, по правую руку от гроба.
