Дебора Смит - Роковой рубин
Обзор книги Дебора Смит - Роковой рубин
Дебора СМИТ
РОКОВОЙ РУБИН
Пролог
Все было готово к встрече — но только не она сама. Сейчас в эту дверь войдет ее муж. Они столько лет не виделись. «Привет, милый, как ты провел эти десять лет»?
Юмор получается мрачный и нездоровый.
Саманта Рейнкроу страдала, не находила себе места. Душа ее изнемогала. Десять лет ожидания иссушили ее. Все это время Саманта жила, отчетливо сознавая: она виновата в том, что с ним произошло. И вина эта всегда будет с ней.
Саманта металась из угла в угол. Лучший номер, лучший отель города. Она в сотый раз поправила цветы в изысканных вазах. Вряд ли в последние годы он часто видел цветы. Может быть, он вспомнит ароматы юности и свободы. И любви.
За широкими окнами — панорама города. Славно, что они увидятся именно здесь. Начало лета в Северной Каролине, свежая листва деревьев отбрасывает густую тень. Начало лета. Все как всегда и каждый раз по-новому.
Она тоже хотела начать все сначала, но понимала, что это невозможно. Прошлое не отпустит их. Измены и предательства — багаж, который не забудешь на станции. Она племянница Александры Дьюк, это никуда не денется. Кровь не водица, и родню не выбирают. Саманта досадливо поморщилась. Ну хоть на минуту оставили бы ее эти мысли, так нет!
По всей гостиной она разложила подарки и теперь переходила от одного к другому, касаясь их рукой. Вот на стуле шелковый гобелен, затканный индейским орнаментом. Она хотела показать, как проводила долгие одинокие часы без него. Вдоль стены аккуратно, в ряд стоят пять больших коробок с письмами, которые она писала, но не отправляла, потому что он не стал бы их читать. Дневник. Груда альбомов с фотографиями на столике у окна. В них вся ее жизнь день за днем. Вот маленькая квартирка в Калифорнии. Вот подержанный автомобиль, который она купила несколько лет назад — он еще бегает до сих пор. Ее ткацкий станок. Ее гобелены. И еще — Коув. Дикие пейзажи Коува и большой бревенчатый дом, который построил ее муж. Саманта любовно ухаживала за домом все эти годы.
Еще альбомы. Здесь странные, по обычным меркам, фотографии. Одни только руки. Ее руки — единственное, что в ней было совершенно — держали мыло, духи или драгоценности; ее руки ласкали кружево белья. Это была ее работа, и, чтобы он ее понял, Саманта привезла с собой книгу — альбом черно-белых художественных фотографий, исполненные чувственности крупные планы: кончики ее пальцев касаются лоснящейся обнаженной мужской спины; ее пальцы застыли на мускулистом мужском обнаженном бедре.
Деньги за эту работу она получила смехотворные, но альбом создал знаменитый фотограф. Это считается произведением искусства. Она бы говорила не переставая, если он захочет слушать.
Если бы он только стал слушать. Тогда она расскажет, каково стоять под обжигающим светом студийных ламп со сведенными судорогой руками, в то время как прекрасная полуобнаженная модель мужского пола, зевая, рассказывает ей о своих последних дружках.
Если бы только он стал слушать… Зазвонил телефон. Она схватила трубку.
— Служба доставки Дрейфуса, — торжественно произнес певучий голос ее адвоката. — Привез вам мужа, мэм, одна штука, малоиспользованный.
Ах, она все понимала. Адвокат, давно ставший другом их семьи, делал все, что мог. Но, увы, шутки не помогали. Саманта едва удержалась на ногах. Неужели прямо сейчас?
— Бен, вы внизу?
— Да, в вестибюле. Собственно, это я в вестибюле. А он в туалете, переодевается.
— Переодевается?!
— Представь себе, Сэмми. Я в своей жизни много чем занимался, но чтобы помогать клиенту подобрать себе новый костюм — такого со мной еще не случалось.
— Но зачем…
— Ну, там не слишком заботятся о внешнем виде своих подопечных, сама понимаешь.
Саманта прерывисто вздохнула и покачала головой, сильно надавив под глазами, чтобы остановить слезы. Она не будет плакать. Нельзя, чтобы он увидел ее после десяти лет разлуки с распухшим лицом и хлюпающим носом. Чувство собственного достоинства — это единственное, что у нее еще осталось.
— Он что-нибудь сказал? — спросила она, убедившись, что может говорить спокойно.
— Э-э, Сэмми, а как же профессиональная тайна? Я ведь представляю не только твои, но и его интересы. Что же я, по-твоему, не профессионал? И учти, никакой жестокой правды я слышать не хочу.
— Бен, ты же сам знаешь, кто ты для нас.
— Не подлизывайся. — Помолчав, Бен неохотно добавил: — Он сказал, что если бы мог, то бежал бы прочь, не увидевшись с тобой.
Онемевшими пальцами она вцепилась в трубку. «Ты ведь ничего другого и не ожидала», — уговаривала она себя. Но что-то в ней словно бы умерло.
— Передай ему, что двери номера открыты.
— Хорошо. Ему сейчас нужно, чтобы все двери перед ним были открыты.
— Я не могу открыть все.
— Освобождение под честное слово — это еще не свобода, — сказал Бен. — Он это понимает.
— Мне кажется, он страшно боится, что его заставят жить с женой, которую он не хочет.
— Скорее всего он сейчас сам не знает, чего хочет.
— Это он знает всегда, Бен. В том-то и дело.
— Она попрощалась, повесила трубку и с угрюмой решимостью пошла открывать двойные двери номера.
Открыла и отступила. Решила было бросить последний взгляд в зеркало и уже, наполовину повернувшись, одернула себя: глупо вести себя так, словно для него имеет значение, как она выглядит.
Каждое слабое жужжание, каждый звук, доносившийся со стороны лифтов, бил по нервам. Едва дыша, она вслушивалась. Пригладила зачесанные наверх волосы, нервно потеребила выбившуюся светлую прядку, дернула ее изо всех сил, не заметив, что часть волос осталась в руке. Дюжиной больше, дюжиной меньше. И разве это больно?
Кажется, она целую вечность стоит тут, у дверей, в своем бледно-желтом платье. Саманта сжимала кулаки, впиваясь ногтями в ладонь. Разжимала пальцы и крутила золотое обручальное кольцо на левой руке — с этим кольцом все эти годы она практически не расставалась, даже когда работала. Когда она снимала его с пальца, то кольцо висело на шее, на крепкой золотой цепочке.
На той самой цепочке, что и его обручальное кольцо. Оно и сейчас холодит ей грудь.
Наконец мерный звук поднимающегося лифта стих, и негромкий лязг раздвигающихся металлических дверей прозвучал как трубы судного дня. Десять лет спрессовались в это мучительное мгновение. Если бы сейчас на пороге возник вдруг какой-нибудь невесть откуда взявшийся незнакомец, дрожащие ноги перестали бы ее держать.
Проклятые ковры. Она не услышит его шагов и не успеет подготовиться. Жизнь в ней остановилась, Саманта превратилась в сплошное ожидание.
Он вошел и застыл в дверях. Высокий, широкоплечий… чужой — ее муж. Она помнила каждую черточку его облика — эти суровые десять лет оставили на нем печать зрелости, но он не так уж изменился. Вот разве взгляд… Раньше взгляд его не был таким холодным и тяжелым. Теперь он смотрел так, словно хотел вдавить ее в пол.
