Эдуард Хруцкий - Полицейский
И вновь серебристая трель обер-кондуктора. Вновь ему отвечает паровоз…
Выстрела Бахтин не услышал, просто пошло трещинами в двух сантиметрах от его головы вагонное стекло, а пуля мягко щелкнула в бархат обивки. Он рванул из кармана наган, выскочил на площадку, стреляли с другой стороны, не с перрона, а от пакгаузов. Да какой там. Разве увидишь что. Поезд набирал скорость.
В Петербург приехали в полдень. Унтеры ловко подхватили немудреный багаж Бахтина. На перроне его ждали Кузьмин, старший надзиратель Литвин и пристав Литейной части полковник Савронский. Кузьмин — друг, Литвин — вернейший помощник, а при чем здесь Савронский? Видно, привалило дело какое-то срочное. Усевшись в пролетку, Бахтин спросил пристава: — Ну что, Гаврила Мефодьевич, плохо?
— Хуже некуда, голубчик Александр Петрович. Два трупа. — Кто?
— Да люди-то дрянные. Скупщики краденого. Гаврилов… — Сергей? — Ну да. Кровосос. И Шостак. — Борис. Старьевщик. Когда? — Одного третьего дня. А одного сегодня утром.
— Так что же у вас голова-то болит, — засмеялся Бахтин, — радоваться должны. Двух таких мазуриков свои же на тот свет отправили.
— Так, оно конечно. Только этих-то мы знали, а вот кто-то на их место придет? А потом у Гаврилова брат действительный статский советник, по благотворительному обществу… — Он, кажется, ночлежки содержит?
— Именно, голубчик. Но чин купил благотворительными взносами. Мундир с серебряным шитьем надевает, треуголку и — ко мне, в часть, и, конечно, скандал. А людей при нем кормится пол-Питера. Все время телефонируют, так поверите, я канцеляристу запретил звать меня к аппарату. — Труба ваше дело, — засмеялся Бахтин.
— Они очень за имущество пережинают, — вмешался в разговор Литвин, — имею данные, что Гаврилов Павел своему брату на хранение какие-то бумаги и драгоценности сдал. — Сведения-то верные? — спросил пристав. Литвин промолчал. Он на такие глупые вопросы не отвечал никогда, у него просто не было неверных сведений.
— Кто делом-то этим занимается? — спросил Бахтин.
— Гавриловым — я, а Шостаком — господин Панкратов с Нечаевым.
— Так чего же вы от меня хотите? — спросил Савронского Бахтин. — Все идет, как надо.
— Голубчик Александр Петрович, надеюсь только на вас, меня вчера полицмейстер вызывал. Лучше и не рассказывать. — Полковник махнул рукой и отвернулся.
Наверное, именно сейчас пришла ему в голову мысль, что напрасно он, прельстившись повышенным окладом, кормовыми, бесплатной квартирой да благодарностями от купечества, бросил тихую армейскую службу. Тянул бы себе лямку в гарнизоне, стал бы батальонным командиром, а может быть, попал бы в уездные воинские начальники. Тихо, спокойно. А здесь? Литейная часть на виду. То кража, то убийство, то деонстрация. И спрос с него, с Савронского. А ему двух дочек надо за хороших людей устраивать. Кому пожалуешься?
А пролетка уже закончила свой путь от Варшавского вокзала до Офицерской. У подъезда дома стоял городовой. Увидев Савронского, он подбежал к коляске, вытянулся. — Так что, ваше высокоблагородие, передал.
— Молодец, Тимофеев, — Савронский тяжело спрыгнул на тротуар, — иди себе с богом, братец, в участок. — Слушаюсь, — проревел городовой.
Дверь им открыла Мария Сергеевна. Всплеснула руками, засуетилась.
— Голубчик вы мой, Александр Петрович, приехали. Слава Богу. А я-то здесь извелась совсем. Стол с утра накрыт, жаркое вот-вот поспеет, а вас все нет да нет.
— Здравствуй, Сергеевна, я тебе гостинчик из Парижа привез, вещи разберу и дам.
Маленькую квартиру Бахтина заполнили люди. Савронский с Кузьминым сразу пошли в столовую, Литвин на кухню.
— Гаврила Мефодьевич, дай ему Бог здоровья. — кухарка перекрестилась, — окороку, рыбки да фруктов вам прислал. Дай ему Бог благополучия всякого. Душевный человек.
Бахтин усмехнулся и подумал, что бы сказали постоянные клиенты милого полковника, услышав о его душевности. В определенных кругах Савронский слыл человеком нрава крутого и жестокого.
Сели за стол. Выпили по первой. Беседа только начала налаживаться, как звякнул колоколец входной двери. Сергеевна водрузила на стол фаянсовую миску с супом и бросилась открывать. В прихожей послышался ее голос: — Ой, батюшки… В столовую вошел Филиппов.
— Приятного аппетита, господа. С приездом, Александр Петрович, налей-ка, брат Литвин, мне рюмашку да семужки на вилку зацепи.
— Так к столу просим. — Бахтин подошел к начальнику.
Филиппов выпил, зажмурился, словно прислушиваясь, как водка проходит горло, разливается теплом в животе. Потом закусил со значением и сказал:
— Господа, сожалею очень, что нарушил вашу компанию. Но служба требует. Александр Петрович, собирайся, милок. Дай вы, Гаврила Мефодьевич, поспешите, третий труп у вас.
— За что, Господи, — истово перекрестился пристав. — Ну чем я разгневал тебя? Ну почему не в Выборгской, не в Петроградской…
— Вы, господин полковник, — Литвин уже натягивал пальто, — не берите близко к сердцу. Там тоже своих хлопот хватает. — Можно мне с вами? — спросил Кузьмин.
— А почему нет? — Филиппов поправил котелок. — Я распорядился репортеров вообще не допускать. Думаю, дай другу заработок облегчу. — Кого убили-то? — спросил Бахтин. — Фоста. Карла Петровича. — Значит, третий, — мрачно подсчитал Литвин. — Труп, что ли?.. — зло спросил Савронский.
— Да нет, — продолжал мысль Литвина Бахтин, — скупщик краденого. Ведь кличка Фоста — Паук. Так, Орест? — Именно, — Литвин распахнул дверь, — прошу. На лестнице Бахтин сказал Филиппову:
— Владимир Гаврилович, а ведь убийства-то эти наверняка связаны между собой.
— Оно, конечно, так, — вздохнул Филиппов, — но лучше, если бы их замочили порознь. Три разных жигана. — Почему?
— Искать легче. Один труп-то на себя кто-нибудь да возьмет, если поднапряжемся. А сразу три…
— Владимир Гаврилович, а вы уже подставки ищете?
— А как же, голубь мой, к градоначальнику не вас, а меня потянут. — Оборонимся как-нибудь. — Дай-то Бог.
И пока они ехали в пролетке, Бахтин думал, как рассказать начальнику историю о происшествии в Вержболово. Но Филиппов сам заговорил об этом.
— Мне в департаменте рассказали о том, что в вас стреляли. Поданным Веденяпина, это Терлецкий устроил.
— А как это докажешь? — Бахтин достал папиросу. Литвин ловко зажег спичку, закрыл ее ладонями от ветра, Бахтин глубоко затянулся. — Как докажешь-то? — повторил он.
— Я велел Бородину и Кацу начать его разрабатывать.
— Пора. А то он нырнул куда-то и никаких следов по сей день.
— А хоть бы и были следы, что ему инкриминировать можно было-то? За сенаторшу Велихову племянник сидит, курские налеты ему доказать не удалось. Что еще?
— Вот и плохо, Владимир Гаврилович, что мы по той пословице: «На охоту ехать — собак кормить».
— А вы, голубчик, хотите, как во Франции или Германии, или других просвещенных странах. У них сыщики — гордость общества, а у нас враги. Вот потому у нас так мало хороших криминалистов. Люди-то к нам идут не по призванию. Обстоятельства жизни да неудачи приводят человека в полицию. Ну вот и приехали.
У арки, ведущей во двор, стоял околоточный в новом форменном пальто. Он был совсем молоденький, видимо, только-только из полицейского резерва, поэтому все происходящее воспринимал со значением и важностью. Увидев начальство, он подбежал к пролетке, помогая вылезти Савронскому. У пристава было такое несчастное лицо, что Бахтин чуть было не расхохотался.
— Не печальтесь, господин полковник, — серьезно сказал Литвин, — господин Бахтин все ваши трупы поднимет.
— Дай-то Бог. — Савронский приподнял фуражку, перекрестил лоб.
Ну вот и опять работа. Опять все с самого начала. Бахтин вошел в глухой, как колодец, типично петербургский двор. Именно в таких должны были жить типы Достоевского. Именно эти мрачные задворки могли породить ту страшную петербургскую жизнь, так образно описанную писателем.
У подъезда стояли городовые, во дворе толпились любопытные. Фост владел четырьмя доходными домами в разных концах города. Контингент проживающих: мелкие чиновники, ремесленники, студенты, да и просто люди, выброшенные к этим мрачным причалам жизненным морем.
Бахтин хорошо знал такие дома. На них лежала особая печать. Переступив порог, ты должен был оставить во дворе все свои надежды и мечты. В таких домах находили приют воры, проститутки, беспатентные торговцы. И сейчас это шестиэтажное мрачное строение вызывало в нем некую неприязнь, словно живой человек.
Фост был одним из самых крупных и удачливых скупщиков краденых драгоценностей. В разных банках страны и в «Лионском кредите» у него лежало несколько миллионов. О его скупости ходили легенды. Один из самых богатых людей столицы жил в собственном доме в самой дешевой квартире, сам себе готовил, посылал дворника на рынок, в ряды, где торговали потрохами и мясными обрезками. Но в преступном мире у Фоста был непоколебимый авторитет и кличка Паук. Через этот дом прошло несметное количество краденого золота и камней.
![Эдуард Хруцкий - Полицейский [Архив сыскной полиции]](/uploads/posts/books/165712/165712.jpg)
