Увидеть огромную кошку - Мертц Барбара

Грохот камнепада в глубине гробницы заставил меня вздрогнуть. Тут же послышался голос Рамзеса:

– Всё в порядке. Ничего не случилось.

– Осторожнее! – крикнула я, как будто это было возможно.

Без сомнения, подумала я, первое убийство станет для человека серьёзным испытанием – особенно если это убийство совершено столь жестоко и в столь тесном соприкосновении. Пройдёт ещё много времени, прежде чем я смогу забыть этот звук – треск раскалывающейся кости и что-то вроде всплеска жидкости.

Я была уверена, что Рамзес намеревался не убить этого человека, а только вывести его из строя, чтобы не дать ему прикончить кого-либо из нас. Он был молод, неопытен, и боролся за свою и мою жизнь с обезумевшим от ярости и отчаяния противником. При таких обстоятельствах трудно с точностью рассчитать необходимую силу. Хотя я и христианка, но ничуть не жалела о случившемся. Мы и так были в достаточно тяжёлом положении – где уж беспокоиться о том, чтобы в придачу к этому контролировать злобного убийцу!

В конце концов нас найдут, даже если Эмерсон… Но нет! Я и мысли подобной не допускала – даже на мгновение. Он выжил и, если понадобится, снесёт весь холм вместе с дюжиной наших преданных рабочих. Я очень надеялась, что это не займет у них слишком много времени. Воздух был отнюдь не свежим. Честно говоря, весьма скверным. Но из-за сильнейшей жары нам скорее грозила гибель от обезвоживания, чем от нехватки воздуха.

Слабый отблеск свечи Рамзеса исчез. Я осталась одна в темноте.

Из рукописи H:

Он знал, почему она его прогнала. От действий, даже самых бесполезных – а этот поиск, несомненно, был тщетным – становилось легче, чем от пустого ожидания в темноте. Возможно, ей хотелось немного поплакать, но в его присутствии она не позволила себе ни малейшей слабости. И она отчаянно беспокоилась об отце. Об остальных, конечно, тоже, но в основном – об отце. Он всегда знал, что они заботятся друг о друге больше, чем о ком бы то ни было.

Он остановился, чтобы отдышаться и успокоить дрожащие руки. С Нефрет, безусловно, всё в порядке; этим займётся отец. И поймёт, что у него нет никаких шансов связаться с женой. Он тоже любит Нефрет. Он не позволит ей...

Он боялся даже думать о Давиде. Давид стоял ближе к другим, чем к нему, но если верность победила здравый смысл... Нет, он не будет думать о Давиде. И о Нефрет.

Он вытер жгучий пот с глаз тыльной стороной ладони и двинулся вперёд.

Проход изгибался и поднимался. Пол был почти чистым; он переполз через груду камней, упавшую с потолка, но дальше не было ни щебня, ни насыпи. «Странно», – подумал он, пытаясь сконцентрироваться на чём-то другом и изгнать из разума изображение изломанных и погребённых тел – белой руки и потока золотисто-рыжих волос, торчавших из-под груды камней...

Странно, да. Если здесь погребальная камера, насыпь должна присутствовать на протяжении всего прохода. Но он не видел никаких артефактов, даже осколков глиняной посуды, только глухие стены и голый пол. Это означало, что гробницу нельзя было закончить или использовать для захоронения...

Он задавался вопросом, к чему ползти дальше. Он не должен был оставлять мать одну. Она была ранена, возможно, уже без сознания. Самое меньшее, что он мог сделать – взять её за руку и немного утешить.

И возможно, она сможет утешить его. Видит Бог, как ему это нужно.

Он полз на четвереньках, так как потолок был слишком низким для обычной ходьбы, и в тусклом свете было трудно разглядеть отдельные выступы. Он встал на колени, готовясь повернуть назад.

Прямо впереди проход закончился.

На несколько секунд он застыл, ошеломлённо глядя на стену. Казалось, он не мог ясно мыслить. Конец прохода – бесспорно. Пора повернуть назад. Впустую потраченное время. Но эта стена была странной. Не щебень или грубый камень. Квадратные блоки, тщательно скреплённые раствором.

Через мгновение он понял, что этот странный резкий смех – его собственный. В конце концов, она оказалась права. Ему следовало знать: его мать всегда права. Существовал чёрный ход.

Какая-то угасающая часть его сознания сообщила ему, что он сходит с ума. «Слишком много тепла, мало кислорода. В египетских гробницах нет задних дверей, чёртов дурак. Возможно, погребальная камера. Не чёрный ход».

«Отсроченный шок, – настаивал остаток здравого смысла. – Было неприятно слышать хруст кости, зная, что ты убил человека? Интересно, чувствовал ли твой отец себя так плохо в первый раз, когда он...»

«Нет, – подумал он, – не отец. Отец – Зевс, и Амон-Ра, и все герои всех саг в одном лице. Он может всё. Он ничего не боится. Забудь о погребальной камере. Вернись и возьми свою мать за руку, бедный маленький трус».

Он воткнул огарок свечи в пол и вытащил нож из ножен.

Это не заняло много времени. Раствор был сухим, высыпался хлопьями. Он начал вытаскивать один из блоков. Совсем не думая, действуя инстинктивно. Он знал, как это сделать, он достаточно часто наблюдал за своим отцом. Блок аккуратно выскользнул ему в руки. Он отложил его в сторону и просунул голову в отверстие.

Из туманной пыльной тьмы на него смотрели четыре широко раскрытых испуганных глаза. Открытый фонарь, который нёс один из рабочих, наполовину ослепил его.

Даже если бы он был полностью в здравом уме, то не смог бы устоять:

– Салам алейхум, друзья. Кто-нибудь из вас скажет Картеру-эффенди, что я здесь?

– Мистера Картера, конечно, не оказалось на месте, – завершил Рамзес удивительно краткое описание своего открытия, состоявшее из одних сухих фактов. – Он поспешил помочь отцу и остальным выкапывать нас. Я бы сразу вернулся к тебе, матушка, если бы не знал, что ты рассердишься на меня, если я вернусь, не выяснив предварительно, что с другими членами нашей семьи. Когда я добрался до них, то обнаружил, что они на грани прорыва, поэтому остался помогать.

Он сидел на стене в своей любимой позе, и, за исключением перевязанных рук и тёмных синяков на лице, выглядел и говорил вполне нормально. Однако непогрешимые инстинкты матери подсказали мне, что он, как обычно, что-то скрывает.

Труднее всего поверить в то, что я пробыла в этом адском месте меньше часа. Мне казалось – намного дольше, хотя я заснула вскоре ухода Рамзеса, и не услышала обнадёживающих звуков работы за камнепадом. Меня разбудил относительно свежий воздух. Первое, что увидели мои глаза – лицо Эмерсона, и когда он подхватил меня на руки, я почти не почувствовала боли в повреждённой ноге.

Нефрет заставила его немедленно уложить меня и проследила за тем, чтобы меня перенесли на носилках. Все остались живы: и Давид, и Абдулла, и Селим. Селим плакал, Абдулла громким, дрожащим голосом благодарил Бога, а Давид хватал меня за руку, затем тянулся к руке Рамзеса, а затем снова пытался схватить мою. Я, конечно, видела Рамзеса, но, поскольку всё ещё не отошла от сна, то не могла уразуметь, как он оказался здесь, пока не услышала его рассказ.

Он подождал, пока мы вернулись в дом и не позаботились о более насущных нуждах. Мы с Нефрет решили, что нога, вероятно, не сломана, но сильно ушиблена и опухла. Поэтому Нефрет перевязала её – следуя моим инструкциям – и помогла мне искупаться. И после того, как я переоделась в свободное, но пристойное платье, Эмерсон вынес меня на веранду и усадил на диван. Там уже сидели Говард, Сайрус, Абдулла, Селим и Дауд, и в результате у нас вышла весёлая вечеринка. Я приказала повару приготовить очень большой ланч.