Галина Гордиенко - Сюрприз под занавес
Тамара решила, что уж из-за стола-то она выйти вправе. Если не покидать комнаты, Софи не обидится. Тамара может периодически поддакивать во время ее монологов. Мама должна остаться довольна.
Тамару мутило от собственной вежливости!
Кстати, она и сама задаст парочку вопросов. Чтобы порадовать бабушкину подругу. Ей не сложно.
Неплохо бы занять Софи, а самой просто слушать и особо не вникать в ее болтовню.
О-о, картины! Прекрасно. Ничуть не хуже китайских ваз.
Взгляд Тамары скользнул к ближайшей стене и заметался между двух небольших полотен в старых узких рамках, когда-то покрытых лаком.
Тамара невольно подошла поближе. Скромные пейзажи вдруг заинтриговали ее, чем-то притягивая и не отпуская. Что-то такое в них было…
Лелька бы сказала — настроение.
По словам старшей сестры, именно это отличает картину от картинки. Или от фотографии. Когда ты видишь не просто березу, а БЕРЕЗУ. Не просто яблоко, а ЯБЛОКО. Должна быть вложена душа. Идея. Тогда полотно живет. В веках. Как и художник.
Лелька, она скажет!
Тамара завороженно всматривалась в непритязательный осенний пейзаж: сетчатый ажур тонких березовых стволов и веток, за ними — стылая вода широкой реки. Противоположный берег едва просматривается, да и редкое золото облетевших берез почти гасится в молочно-белом утреннем тумане. Первые солнечные лучи вязнут в нем, все смутно, неверно, словно во сне…
—Ну и как?
Тамара вздрогнула и обернулась. За спиной стояла Софи, ее смуглое лицо показалось девушке странно серьезным.
Тамара смущенно пробормотала:
—Я не особо разбираюсь в живописи. Но это… это кажется настоящим. — И быстро добавила, стряхивая очарование: — Лельке бы точно понравилось. А она, знаете ли, капризна.
За столом кто-то засмеялся. Вера Антоновна вдруг поперхнулась и выбежала из комнаты.
Софи возмущенно фыркнула:
—Капризна! Дорогая моя, вы знаете чьи это работы?
Тамара пожала плечами. Она действительно никогда не интересовалась живописью. Ну, видела кое-какие иллюстрации у Лельки. В книгах. Сестра вечно тратила деньги на всякие глупости. Лелька даже повесила в своей квартире пару картин, купленных на одной из московских выставок.
Кстати, в большой комнате у нее тоже осенний пейзаж. А на кухне — натюрморт. Довольно симпатичный. Хотя Тамара раньше терпеть не могла натюрморты…
Рассказать Тамаре о художнике Софи не успела. В коридоре что-то упало. Возмущенно закричала Вера Антоновна. Как-то озадаченно тявкнул Крыс. Виновато, явно оправдываясь, зазвенел Динкин голосок.
—Мои вазы, — прошептала Софи и схватилась за сердце.
—Противная девчонка, — раздраженно заявила Наталья, вскакивая.
—Носится как на улице, — согласно пискнула Элечка.
—Она же не нарочно, — неуверенно заступился Ягудин. — Кроха совсем.
Тамара бросилась к двери. И сразу поняла, что Софи не ошиблась. Старинной китайской вазы, еще недавно стоящей в широком коридоре, больше не существовало. Ее заменила груда осколков.
Бессовестная Динка жалась к противоположной стене, личико ее показалось Тамаре несчастным и упрямым. Крыс суетился рядом и озабоченно сопел.
Тамару что-то царапнуло, но она не успела понять что именно. Динка сбила ее с мысли. Потому что увидела тетку и сердито закричала:
—Это не я! И не Крыс! Это… она сама разбилась!
* * *Отлично. Считай — одним конкурентом меньше. Глупая девчонка расстаралась, угробила один из тех мерзких блеклых горшков, над которыми дрожала старуха. Вряд ли ей это понравилось.
Кстати, неплохая мысль!
Жаль — ваза денег стоила. И немалых.
А вообще — все паршиво. Не люблю, когда что-то не понимаю. Зачем нас тут собрали? Чем больше думаю, тем…
Эта… с собакой… ведет себя подозрительно. Нарочно сегодня вертелась перед картинами. Намекнула старухе, что в восторге. Ясно — надеется на подарок. Нужно что-то придумать. Срочно.
Не убивать же ее!
Неплохо, если бы Софи сама ее выставила.
Думать, думать!
…К сожалению, старуха так и не назвала художника. Хотела, но… Как раз вазу разбили.
Впрочем, это несомненно Левитан. Если верить иллюстрациям в библиотечных книгах. Они мне каждую ночь снятся, столько на них времени потрачено.
«Золотая осень» — точно левитановская.
Или копия? Если так — катастрофа.
Нет! Принято за аксиому — Левитан.
«Старая усадьба» — очень похоже. Тембровая разработка зеленого цвета, тысячи его оттенков, каждое деревце словно дышит… Кисть Левитана!
Но это две работы. Где-то еще три.
В моей комнате ничего кроме древних выцветших фотографий. Получается, в других. Где именно?
А если здесь кроме пяти левитановских полотен еще столько же чужих, подделки, копии, дешевки?! Как бы не запутаться.
Так, пока не об этом!
Те две работы в гостиной должны стать моими. Любой ценой. Они из настоящих, слепой бы заметил.
А как же остальное? Или плюнуть?
Неужели ОНА оставит квартиру этой сушеной вобле, Вере Антоновне?!
Служанка, ничтожество, дрянь! Ведет себя так, будто все здесь ей УЖЕ принадлежит!
И зря. Рано раскатала губу. Ох, рано.
ГЛАВА 4
Тамара почти упала на скамью. Ноги гудели невыносимо. Она посмотрела на часы и застонала: через полчаса нужно идти. Если они с Динкой опоздают к обеду, Софи им не простит.
Тамара нашла взглядом бегающую по дорожкам парка племянницу, Крыса, преданно державшегося в кильватере, и раздраженно фыркнула: вот уж сладкая парочка!
Напакостили и в ус не дуют. Динка держится как партизан — не била она вазу и все. Да, бежали они с Крысом мимо, но и только. При чем тут ваза?!
Тамара сдвинула брови: неприятная сцена вышла, что и говорить.
Расстроенная Софи ушла в свою комнату. Вера Антоновна демонстративно понесла ей лекарство. Наталья громогласно предлагала свою помощь по дому. Элечка сочувственно ахала-охала, Тамара едва не стукнула ее по спине за лицемерие. Ягудин кротко таскал мимо них грязную посуду на кухню.
А этот… с именем… даже не соизволил носа высунуть в коридор. Тамара потом заглянула в гостиную: недавний попутчик стоял перед картинами, задумчиво рассматривая их. Сунул руки в карманы и покачивался с пяток на носки. И на нее взглянул совершенно равнодушно. Будто и не…
Тамара жарко вспыхнула и рванула ворот футболки: лучше и не вспоминать!
Не вспоминать не получалось, хоть плачь. Тамара и сейчас чувствовала свежий, слегка горьковатый аромат чужой туалетной воды. Странно волнующий запах дорогого парфюма.
Внезапно стало обидно за Лешку Сазонова. Почему-то Тамара совсем не помнила, чем Лешка обычно пользуется. Или ничем?
Тамара невольно поежилась: она и чужие руки до сих пор чувствовала. Прохладные жесткие пальцы, сжимающие щиколотки. Их бережное щекотное касание, когда Электрон смывал кровь с лица и шеи. Смугло-розовую щеку рядом. И насмешливый взгляд прозрачных зеленых глаз.
Позволить стянуть с себя пижаму?!
Идиотка. Слабоумная идиотка.
* * *Черт! Черт! Черт!
Тамара растерянно рассматривала осколки какой-то замысловатой фарфоровой фигурки: как она могла смахнуть ее с полки?! Ведь просто шла мимо!
Девушка машинально потерла висок, ей вдруг показалось, что кожи что-то коснулось. Тамара как тонкий свист услышала.
Или это комар? Какая-то мошка? Странно, до вечера еще далеко…
В гостиную влетела раскрасневшаяся Элечка и удивленно вскрикнула, увидев осколки. Тамара помрачнела и неубедительно сказала:
—Сама не знаю, как получилось.
Вошедшая следом Наталья поставила на стол плетенку с тонко нарезанным хлебом. Обернулась, охватила взглядом сразу обеих девушек, жалкие остатки фарфора на полу и удовлетворенно заметила:
—Так-так-так, поздравляю. Любимая композиция Софи — пастушка со свирелью.
—Это не я, — испуганно пискнула Элечка и почти отбежала от места преступления.
Будто не услышав, Наталья сообщила:
—Она из Германии. Софи сама выбирала. Подарок мужу к пятидесятилетию.
Наталья так запросто произносила «Софи», будто о ближайшей подруге говорила. Однокласснице или однокурснице. В крайнем случае, они вместе когда-то в классики прыгали. В одном дворе росли.
Тамара неожиданно разозлилась и решила отныне называть Борщевскую только по имени отчеству. Софьей Ильиничной. Чтобы не иметь ничего общего с этой лицемерной грымзой в асфальтовом костюме. От Натальи даже пахнет чем-то таким…
Бензиновыми парами, вот чем! Как от машины. И голос у нее без всякого выражения. У робота больше эмоций.
Решено — исключительно Софьей Ильиничной.
В конце концов, она ровесница Тамариной бабушки!
Вера Антоновна внесла парующую супницу, и в комнате повисла напряженная тишина. Слегка затхлый воздух словно наэлектризовался, только что искры не проскакивали.
