Валентина Мальцева - КГБ в смокинге. Книга 1
— Вы же не верите в случайности.
— Я и не говорю, что это случайность. Я спрашиваю, с какой целью вы устроили нам рандеву в самолете?
— Просто так. Он вам мешал?
— А вы что, решили использовать и его тоже?
— Думаете, он для этого не годится?
— Для чего?
— Для использования! — в голосе Матвея отчетливо проступили презрительные интонации. Таким тоном руководители предприятий говорят об окончательно спившихся людях. — Это же ваша терминология, Валентина Васильевна.
— Интересно, Тополев, доживу ли я до той благословенной минуты, когда увижу, как используют тебя? — не удержалась я.
— Вряд ли.
— Не зарекайся, урод! — внешне я была совершенно спокойна, только руки слегка дрожали от возбуждения. — Каждый шаг твоей поганой работы — это подбрасывание наудачу одного из тех самых тридцати сребреников. И всякий раз ты трепещешь от страха, что выпадет не орел, а решка. Это ты передо мной, женщиной, можешь строить из себя главного героя. А по сути ты еще более жалок и мерзок, чем тот, на кого охотишься. Хотя раньше мне казалось, что хуже не бывает. Бывает, Тополев. Мишин, хоть и подонок, но мужик. Крутой, сильный зверь. А ты — насекомое!
— Заткнитесь!
— Тополев, скажи, что мешает мне немедленно рвануть вот эту рукоятку ручного тормоза, а затем выйти из машины и направиться прямиком в советское посольство?
— Три вещи… — он покосился на меня и брезгливо поджал губы. — Во-первых, рукоятка, на которую вы указали, — вовсе не ручной тормоз, а выемка для крепления ремня безопасности. Во-вторых, в Барселоне нет советского посольства. Только консульство, куда вас, кстати, на порог не пустят без моего специального распоряжения. Ну и в-третьих: любое ваше резкое движение я буду рассматривать как неподчинение команде и соответственно реагировать.
— А что означает в лексиконе КГБ фраза «соответственно реагировать»?
— Весьма широкий спектр методов усмирения идиоток и неврастеничек — от затрещины до пули.
— Лихо, ничего не скажешь! Еще и орден дадут?
— За такую, как ты, Мальцева, — в лучшем случае медаль… — Тополев впервые сорвался по-настоящему, перейдя со мной на «ты».
— Вы что-то сегодня очень откровенны.
— Мы за кордоном, а не на даче.
— Поняла! Бдительность — прежде всего!
— Вот-вот… — Тополев притормозил у трехэтажного кирпичного здания с выгоревшей вывеской «Hotel La Gloria». — И на будущее, Мальцева: мне не нравится ваше настроение. Не расслабляйтесь. Не забывайте о своей голове и о своей матери. В случае чего пострадают и та, и другая. Серьезно пострадают. Непоправимо. Я достаточно ясно выражаюсь?
При упоминании мамы я моментально присмирела.
— Да.
— Хорошо. В этом отеле вы проведете остаток дня и ночь. Завтра мы вылетаем в Амстердам. Сейчас предъявите портье свой паспорт, номер для вас зарезервирован. Получите ключ и подниметесь к себе. Никуда не выходить. Вы поняли меня, Мальцева? Ни-ку-да! Повторяю, Валентина Васильевна: никаких фокусов и импровизаций. Это Барселона, а не Буэнос-Айрес, здесь у вас не будет возможности резвиться.
— А погулять нельзя?
— Нет.
— А если я захочу есть?
— Закажете обед в номер.
— На какие шиши?
— Ах да… — Тополев протянул мне изящную сумочку. — Здесь ваши личные вещи: косметика, зажигалка, платки и прочее. В кошельке — пятьсот долларов мелкими купюрами, чтобы вам не вздумалось искать разменный пункт. Думаю, на обед вам хватит. До скорого, Валентина Васильевна…
Он дождался, пока я войду через резные двери с позолоченными ручками, и только потом тронул «вольво» с места…
19
Барселона. Отель «Глориа»
29 декабря 1977 года
«Интересно все-таки, — думала я, оглядывая свой совершенно убийственный „люкс“, весь выдержанный в ярко-зеленых тонах и состоявший из гостиной, спальни и огромной ванной, — неужели есть женщины, которые могут пользоваться подобной роскошью не на деньги спецслужб, а просто так, в виде короткого отдыха после утомительного месяца работы? Кроме кинозвезд, естественно, любовниц миллионеров и супруг членов и кандидатов в члены Политбюро? Ведь это же вопиющая несправедливость: женщина может родиться, вырасти, получить аттестат и диплом, выйти замуж, чуть не загнуться при родах, мучиться с детьми, горбатиться до пенсии в каком-нибудь НИИ или п/я — и даже не догадываться, что, помимо Домов колхозника, гостиниц ВДНХ, колготок в „Детском мире“ и очередей за перемороженными суповыми наборами, существует настоящий, никем не выдуманный земной рай, где такая гражданка вполне могла бы почувствовать себя не только членом профсоюза, лидером социалистического соревнования или, в лучшем случае, счастливой обладательницей однокомнатной секции в новом жилом массиве Сыктывкара, а — женщиной…»
Первым делом я скинула туфли и босиком пошлепала к окну — большому, светлому, вплетенному в ярко-зеленый пластиковый багет и оттого похожему на стенку гигантского аквариума. С высоты седьмого этажа передо мной открылась панорама черепичных крыш, стройных, как только что высаженные березки, антенн и рекламных вывесок. В который раз убедившись, что роскошь, в отличие от бедности, многолика, я вздохнула и продолжила рекогносцировку в спальне, где увидела кровать, в изголовье которой было инкрустировано распятье. Все вокруг было зеленым — наполовину утопленный в стене платяной шкаф, изящное трюмо с мраморной доской, невысокий столик-каталка с несколькими бутылками и толстыми хрустальными стаканами… Спинки кровати, сработанной местным дизайнером под ложе принявшей постриг послушницы, бликовали малахитовыми всполохами, мраморная с прожилками доска трюмо отливала в лазурь, а распятье было покрыто зеленью искусственной патины. Но все это модернистское великолепие блекло в сравнении с моей зеленой, как сибирская тайга, тоской, которая так давила изнутри, что хотелось не только сбросить с себя платье, колготки и лифчик, но и отстегнуть сердце.
Мне предстояло то, что я больше всего ненавидела, — безделье и ожидание. Но едва я собралась — дабы хоть как-то скрасить эти неудобства — принять горизонтальное положение, как в номер постучали. Вернее, даже не постучали, а поскребли.
Я подошла к двери, которую предусмотрительно заперла на ключ.
— Кто?
— Это я, Валя, — голос моего незабвенного редактора был тусклым, каким-то даже облезлым. — Открой…
— А зачем? Твои козлятушки-ребятушки в другом отеле. К ним и стучись.
— Валя, нам надо поговорить.
— Это ты мастер, — пробормотала я и повернула ключ.
Он уже успел сменить костюм, галстук, туфли и даже выражение лица — с привычно властного и уверенного на жалкое и затравленное. Только горьковатый запах его одеколона напоминал мне о присутствии человека, который вполне мог бы стать моим мужем. Мог бы… Господи, ты не только караешь!
— Ты одна?
— Нет, с Санчо Пансой.
— Я серьезно спрашиваю!
— Что тебе нужно?
Он стоял, вертя головой, как орудийной башней танка.
— Потерял что-то?
— Происходят странные вещи, Валя…
— Да неужели? Странные — с тобой?
— Я… я ничего не понимаю. В консульстве мне сказали, что я должен завтра вылететь в Амстердам…
— У тебя аллергия на Голландию?
— У меня аллергия на странности! — вдруг заорал мой драгоценный шеф. — Это не шутки, черт подери! Я лечу в Барселону с вполне определенной целью. Завтра утром у меня встреча с крупным издателем. На три часа дня запланирован обед с руководством телевидения. А мне вдруг говорят, что я должен куда-то лететь. Так не бывает!
— Где не бывает? — поинтересовалась я. — На бюро ЦК? В буфете? В публичном доме? В Сандуновских банях?
— У нас не бывает! — отрезал редактор.
— Ах, у вас! У боевого резерва КПСС!
— Давай не будем ссориться… — он вдруг схватил мою руку и сжал ее так, словно это был динамометр. — Ты же все понимаешь, Валя. Ты умница, у тебя есть дар чувствовать истину, с тобой нет нужды размениваться на детали, которые только все усложняют. Ты знаешь нашу систему, где не задают лишних вопросов, не интересуются тем, что не должно интересовать… Конечно, я понимал, что твоя поездка в Аргентину выглядит странно. Но нас так учили: не болтать языком, не умничать, не гусарствовать, не лезть поперед батьки в пекло… Ты обвинила меня в предательстве. Но я на самом деле не знал, что происходит вокруг тебя. Я не знал, каким образом ты оказалась под их прицелом. Но даже если б и догадывался — все равно, что я мог сделать? Пожаловаться на КГБ в ЦК? Устроить скандал на Лубянке: как они смеют тебя отправлять без моей визы?
— Визу-то как раз ты им дал.
— Я?!
— Ты же рассказал, как я заинтересовалась той трижды проклятой книгой, которую ты видел в Штатах. Причем, зная тебя, могу утверждать наверное: ты изобразил дело так, будто это я, змея подколодная, выпытывала у тебя все подробности до мелочей, а ты, агнец Божий, отбивался, как лев, и разве только чуть-чуть удовлетворил любопытство настырной бабы. Обычная, мол, история: шо вы, мужики, в самом деле?! Ну, размяк слегка, сболтнул лишнего… чего в постели не бывает… Так?
