Сергей Нуриев - Идолов не кантовать
Наконец он затушил окурок, пригладил волосы и сиплым голосом заговорил:
— Спим мы, значит, спим…
— Фу-у, — скривился Мамай, — Мирон Мироныч, зачем сразу начинать с кульминационной части? Опишите сперва завязку, сделайте вступление.
— А чего описывать? Не было никакой завязки и никакого вступления.
— Что ж, если вам так больше нравится, то начинайте с самого вульгарного места.
— Спим мы, значит, спим…
— Сколько ей хоть лет? — перебил чекист.
— Кому?
— Кому, кому! Ну не собаке же вашей! Даме вашего сердца, если можно так выразиться.
Мирон Мироныч пожал плечами.
— Годов двадцать будет.
— Ка-ка-я ни-изость! — с плохо скрытой завистью воскликнул Куксов.
— Действительно, — согласился Потап, — похабщина какая-то выходит. Ваша распущенность не влазит ни в какие ворота. Двадцать годов! Конечно, будь она в три раза старше — ваш поступок не стал бы возвышеннее, но по крайней мере это было бы смешно. Вы, оказывается, страшный человек. Продолжайте.
— Нy вот, спим мы, значит, спим… — в третий раз начал Мирон Мироныч. — И тут — она.
— Ага! — вновь не удержался председатель. — Жeнa! Она застукала вас на месте! Ну, ну.
— Не, это она потом… стукала меня прям на месте… Чуть до смерти не застукала.
— Понимаю.
— Ну вот, вижу я — она. Вся такая голая, голая! Только чулки и белье споднее на ней. Является и давай орать: "Держите меня! Хватайте меня!"
— Бес-стыжая! — простонал Куксов, хватаясь за сеpдцe.
— Ничего не понимаю, — недоуменно пробормотал Мамай. — Кто явился-то?
— Да девка эта!
— Она что, в соседней комнате была?
— В соседней комнате был Вася, — молвил баптист, раздражаясь.
— Вася? Какой Вася?
— Сын мой.
— Ага. Выходит, она сбежала от Васи, а вы сбежали от жены?
— Никуда я не бегал. Я спал.
— Стоп. Давайте сначала. С кем вы спали изначально?
— Изначально? С законной супругой, с кем же еще!
— А потом?
— И потом.
— Итак, всю ночь вы провели с супругой. Так?
— Так.
— Но вы же только что утверждали, что изменили ей!
— Изменил, — настаивал Коняка.
— Как же вы умудрились это сделать, не покинув даже супружеского ложа? — насмешливо сказал Потап, начиная прозревать.
— Для того чтобы изменить, совсем не обязательно с кем-то переспать.
— Верно, верно. Следовательно, и переспать с кем-то — это не обязательно изменить. А? Kaк вам моя мысль? Запишите, при случае зачитаете ее супруге.
— Ну а дальше что было? — заерзал Харчиков, охваченный нетерпением.
— Дальше? Дальше она стала мне подставлять, всякие места…
— Ка-ка-я гну-усность! — голосил Куксов.
— Ну а вы? А вы что? — подал жару Христофор Ильич.
— Я? А что я! Я церемониться не буду. Я ее хвать! — И Мирон Мироныч, протянув обе руки, продемонстрировал товарищам, как он ее "хвать".
— Это уже вообще, — поник зав. отделом агитации.
Посмотрев на него подбитым оком, уполномоченный не спеша закурил.
— Ага, а что дальше? — торопил его Христофор Ильич.
— А дальше он проснулся, — зевнув, проговорил председатель.
Наступила напряженная пауза.
Райкомовцы, как громом пораженные, уставились на Мамая. Затем — на пропагандиста. Коняка горестно вздохнул, выражая полное согласие.
— Как? — опешил молчавший доселе диссидент.
— Так, — спокойно ответил Потап.
— Так это все был сон?!
— Все. Кроме расплаты. Расплата, как вы все сами можете заметить, пришла наяву.
Владимир Карпович облегченно захихикал. Соратники, не скрывая разочарования, переместились на другую половину кабинета, оставив уполномоченного в одиночестве.
— Это… Это возмутительно! — негодовал Харчиков. — Почему я должен выслушивать весь этот бред сивой кобылы?
— Коня, — не замедлил поправить Куксов.
— Это никакой не бред! — вскипятился Мирон Мироныч. — Это было на самом деле, только во сне. И девка такая есть. Я даже имя могу назвать Людка. И фамилия у нее имеется, только я сейчас не помню!
— Ваши извращенческие фантазии приберегите для своих внуков.
Коняка встал, распрямил плечи и, энергично размахивая руками, принялся кричать. В этом крике чувствовались и досада за недосмотренный дивный сон, и обида за грубое обращение с ним Пятилетки Павловны, и последствия этого обращения, и стремление оправдаться перед товарищами, и даже отчаяние. Отчаяние человека, который своими глазами видел летающую тарелку, но ему не верят.
Из нервного монолога Мирона Мироныча райкомовцы узнали, что и им грозит опасность. Ибо Пятилетка Павловна, выбив из мужа правдивые показания, пообещала собственноручно разгромить "Реставратор", откуда произрастает корень зла.
— Уходить, уходить надо, — пискнул Сидорчук, который с большой охотой сражался бы с властями, но опасался агрессивных женщин.
— Точно! Самое время! — засуетился Владимир Карпович, надевая пальто. — Я знаю ее — неуправляемая особа. Нет никаких гарантий, что мы уцелеем.
Подпольщики стали экстренно готовиться к отходу.
— Не спешите, — хладнокровно произнес Мамай, — она здесь уже была.
— Когда? — замерли товарищи.
— Когда вы отсиживались в туалете. Мирон Мироныч, оцените эту дверь. Ее работа?
— Ее! — радостно сообщил Коняка, осмотрев протараненный вход. — Это моя Пятя совершила.
— Так вот оно что! — зашипел Владимир Карпович. — Старый развратник, это из-за вас целый день мы подвергаемся опасности. Товарищ Мамай, его опасно держать рядом с собой. Он с приветом. У них все семейство с приветом! Сынок невинных людей душит, мамаша рушит здания и сооружения, а этот по ночам развратничает! Надо его репрессировать.
— А имущество конфисковать, — поддакнул Харчиков. — Конфисковать и разделить поровну.
— Ладно, репрессируем, — равнодушно сказал председатель, расчесываясь перед зеркалом. — Может быть. После акции. А пока переведем его на штрафные работы. Во-первых, Мирон Мироныч, займитесь ремонтом кабинета. Чтобы завтра здесь не осталось и следа от стихийного бедствия, на котором вы женаты. Во-вторых, отныне вы разжалованы из уполномоченных. Как видно, близость женщин нарушает вашу психику и делает социально опасным. В-третьих, вы поступаете в распоряжение Льва Ароновича, будете состоять при нем посыльным. Пока все. Остальных прошу занять рабочие места.
Райкомовцы стали расходиться. Начальник производственного отдела побрел на завод металлоизделий заказывать металлическую корону, под золото. Товарищ Куксов, назначенный вместо баптиста уполномоченным, торопливо затрусил в "Агрегат", диссидент и председатель направились в "Литейщик".
"Что ж, — рассуждал Мамай, вспомнив предсказания астрологов, — встречи с недоброжелателем я избежал. Интересно, удастся ли сохранить имущество.
Егo спутник рассеянно смотрел по сторонам и сосредоточенно сочинял музыку.
— Что-нибудь выходит? — спросил Потап.
— Выходит. Вот послушайте: ля-ля, ля-ля-ля, ля-а-а. Ну как?
— Очень хорошо. Придумайте еще таких штуки три и стихи не забудьте. Но учтите, что кроме песен и плясок на ваши хилые плечи ложится и художественное оформление акции.
— Мне бы инструмент еще, — вздохнул талант.
— Будет вам инструмент, — пообещал Патап, смело заходя в кабинет директора ДК.
Чаботарь О.В. встретил гостей очень радушно. Выслушав их просьбу, Олег Васильевич с готовностью согласился предоставить им в пользование концертный рояль. Правда, тут же предупредил он, рояль нужно очистить от старых стендов и изгнать из него мышей. К тому же в нем западают диезы и бемоли.
— Ничего, — успокоил Потап, — ни диезы, ни бемоли нам не пригодятся.
Не теряя времени, Сидорчук отправился осваивать новый инструмент. Оставшись вдвоем, Потап Мамай и Чаботарь О.В. с удовольствием покалякали о том о сем как старые добрые знакомые. Директор кoppeктно избегал касаться темы об экстрасенсах и магах, чтобы не конфузить заезжего актера. Сойдясь в конце концов на том, что культура находится в упадке, деятели тепло распрощались.
Было уже совсем темно, когда чекист, выйдя на улицу, констатировал, что критический день кончается.
Город тихо и неумолимо вымирал, запутавшись в тумане.
"При такой погоде выкрасть Ильича — что раз плюнуть", — мелькнула у Потапа шальная мысль, которую он тут же отвергнул, успокоив себя тем, что не пройдет и двух недель, как золотой болван сам бросится в его объятия.
Из крайних окошек "Литейщика" вылетали и таяли в тумане нудные, режущие слух звуки, издаваемые, очевидно, рассохшимся роялем.
— Очень хорошо, — одобрительно проговорил кладоискатель и прибавил ходу, желая поскорее убежать от этой какофонии.
