Сергей Нуриев - Идолов не кантовать
— Очень хорошо, — одобрительно проговорил кладоискатель и прибавил ходу, желая поскорее убежать от этой какофонии.
Глава 12. Пропажа
У Буфетова Потапа ждала пренеприятная новость: пропал Гена.
— Как это — пропал? — возмутился бригадир, заглядывая в ящик для обуви. — Куда пропал?
— Не знаю, — развел руками Феофил Фатеевич, — ушел из Дома и не вернулся.
— Вещички прихватил?
— Нет.
— А свои?
— Как можно!
— Тогда дело ясное, — подмигнул Потап, — по бабам шляется сынок вaш.
— С самого утра?
— Ну-у, а почему бы и нет? Тем более он из другого часового пояса. То, что у нас обычно делают по ночам, ему хочется делать утром. И наоборот. Не волнуйтесь, никуда не денется.
"В самом деле, — бормотал Мамай, уединившись в детской, — куда мог сгинуть целый негр в маленьком, славянском городишке? Если завтра не объявится нужно будет обзвонить морг, больницу, милицию и…"
— Слушaйте! — выглянул он из комнаты. — Зоопарк поблизости имеется?
— Нет, — испуганно откликнулся Буфетов. А что?
— Ничего, это я так, на всякий случай.
"…Значит, в зоопарк звонить не надо, — продолжал мыслить бригадир. — Черт! Теперь к благодарным поискам золота прибавились неблагодарные поиски эфиопа. И самое обидное, что последнего нужно найти быстрее".
В эту ночь чекист, всегда имевший крепкие нервы и крепкий сон, долго маялся бессонницей. Кровать казалась неудобной, в одних местах она слишком выпячивала пружины, в других — слишком проваливалась. Под одеялом было жарко, без одеяла — холодно. Потап переворачивался с одного бока на другой и чутко прислушивался к каждому шороху в надежде, что это крадется гордость Африки. Но подмастерье не шел. "Похоже, — подумалось бригадиру, — что подлецы астрологи все-таки накаркали — личное имущество в лице Гены потерялось. Кстати! Скорпионам обещали переезд на новое место. А Скорпион — это… это декабрь, во всяком случае его первая половина. Папуас, помнится, как-то болтал, что родился в декабре, кажется… кажется. Точно! Седьмого числа. Так и есть! Сразу видно — отмороженный". Взбив подушку и положив ее прохладной стороной наверх Мамай принял удобную позу и мечтательно прикрыл глаза. Он придумывал самые изощренные пытки, которым подвергнет сбежавшего негра после его поимки. Санкции предполагалось применять различные: от циничного избиения валенком до вырывания волосков из ноздрей.
Но вскоре от этих однообразных дум Мамая отвлекли голоса квартирантов. Разговор был тихий связанный, должно быть, с какой-то крупной секретной операцией. Из отдельных фраз и географических названий, доносившихся из-за стены, сам собой напрашивался вывод: этой ночью Тумаковы решили прибрать к рукам ближневосточную нефть.
Не вмешайся Потап в их коварные планы — туго бы пришлось арабам.
— Эй! Эдвард! — постучал он к соседям. — У меня к вам дело.
— Опять в долг будете просить? — недовольно отозвался Тумаков. — Вы ведь уже просили две недели назад! И я, если помните, не отказал.
— Помню, помню! — смеясь крикнул Мамай. — Вы меня очень тогда выручили! Не знаю, что бы я без вас делал! И проценты взяли божеские!
— Процентов, между прочим, я еще в глаза не видел!
"Вот болван, — окончательно развеселился бригадир, — можно подумать, я видел в глаза его дeньги. Впрочем, он их и сам никогда не видел. Нет, отсюда надо поскорее бежать. Все-таки двенадцатый этаж, недостаток кислорода явно сказывается. И если я задержусь в этом доме еще хотя бы на месяц — самому будет мерещиться, что золотой вождь лежит у меня под кроватью. Да, нельзя забираться так высоко, воздух разреженный. Последствия этого явления можно наблюдать воочию".
— Я не могу всем делать одолжения, — продолжал Эдька. — Тем более что денег сейчас свободных нет. Я концентрирую средства для одной сделки, там назревает неплохая сумма — семь миллионов.
— Семь миллионов чего?
— Долларов, конечно!
— И когда она назреет?
— Двадцатого числа в тринадцать ноль-ноль.
— В таком случае, может, успеете провернуть еще одно дельце? Если, конечно, до тринадцати ноль-ноль двадцатого числа вы будете не очень заняты.
— Что за дельце? Доходное?
— Весьма.
— Ваше предложение!
— Есть работа.
— Какая еще работа?
— Стоячая. Работа стоячая, оплата сдельная.
— А лежачей у вас нет? — помедлив, спросил Тумаков.
— Ну, при большом желании ее можно выполнять и лежа.
— Сколько я на этом заработаю? — осведомился Эдька деловым тоном.
— Скажу сразу, что моя сумма несколько меньше той, которая у вас назревает к двадцатому…
— Короче, — небрежно перебил миллионер, — сколько?
— Шесть в неделю.
— Шесть миллионов?
— Нет, просто шесть.
— Шесть — чего?
— Долларов, конечно! Причем — все наличными, в нашей валюте по курсу.
— Вы что, смеетесь?!
— Нет, — серьезно произнес Мамай.
— Тогда я согласен, — ответили из-за стены глухим голосом.
— На вашем месте я бы тоже согласился, — вздохнул Потап, быстро засыпая.
Квартиросъемщики-миллионеры еще долго весело болтали, обсуждая неожиданное дело. Сделка с арабами была отложена на неопределенный срок.
Утром, несмотря на сохранившуюся разницу в часовых поясах, Тамасген не вернулся. Опечаленный безвременным разрывом родственных связей, в коридоре, спозаранку бродил Феофил Фатеевич.
— Он мне так дорог. Он мне так дорог, — причетал покинутый отец.
Мамай, которого с беглецом связывали нити куда более прочные, чем отцовские, огорчился еще больше.
— Не горюйте, папаша, вы не одиноки в своей утрате, — успокоил он Буфетова. — Вы даже вообразить себе не можете, как ваш сынок дорог для меня. Он просто клад.
— Вы его найдете?
— Непременно. Причем обоих сразу, — пообещал Потап, одеваясь.
Буфетов недоуменно пожевал губами, пытаясь понять, что за "обоих" постоялец имеет в виду, и, не найдя ответа, отправился пить утренний чай.
Когда он наливал себе третью чашку, бригадир уже входил в приемную козякинского радиоцентра.
— Здравствуйте, — сказал он, осмотревшись.
Приемщица, стройная косоглазая девица, окинула посетителя равнодушным взглядом.
— Здр-др-др… здр… — попробовала ответить онa, но, не осилив первого слова, замолчала и как-то лукавo улыбнулась.
Потап с беспокойством стал оглядываться, надеясь отыскать кого-нибудь еще. Но в комнате, до потолка заставленной аппаратурой, больше никого не было.
— У меня объявление, — пояснил он. — О пропаже.
— Об-об-об… — вновь попыталась вступить в pазговор косоглазая.
Подождав из вежливости с минуту, Мамай нетерпеливо прервал ее старания:
— Девушка, берете или нет? О пропаже?
— Со-со-собаки? — справилась наконец девица.
— В определенной степени.
— Пи-пи-пи… пи-пишите.
Мамай взял бланк, подышал на ручку и торопливо написал:
ПРОПАЖА
Пропал из дома гр-н Буфетов Геннадий Феофиловичь. Его пpиметы: рост 175 см., возраст 25–39 лет, кудрявый, смуглый, губы толстые, нос приплюснутый. Был одет: шапка кроличья, меховая куртка, штаны, ботинки 42 размера. Особые приметы: очень кудрявый, очень смуглый. Может выдавать себя за негpa. Знающим местонахождение гр-на Буфетова Г.Ф. обращаться за вознаграждение по адресу: ул. П.Морозова д.12АБ, кв.96. в любое время.
— Готово. — протянул Мамай бланк. — Сколько с меня?
— Оп-оп-оп…
Клиент застыл в выжидательной позе, всем своим видом демонстрируя, что с пониманием относится к проблемам девушки и готов ждать столько, сколько нужно.
— …Оп-оп-оплата производится п-п-по с-се-секу-дам, — добилась своего приемщица.
— И почем секунда?
— П-п-п…
— Не говорите! Лучше напишите на бумаге… Ого! Судя по расценкам, вы вещаете на всю Европу и Забайкалье. Ну что делать, по секундам так по секундам…
Чекист посмотрел на часы, засекая время, набрав побольше воздуха и на одном выдохе, скороговоркой огласил объявление.
— Все, — заключил он, слегка запыхавшись. Ровно двадцать три секунды. Если с выражением то двадцать четыре. Выражение, разумеется, я тоже оплачу.
Потап порылся в карманах, собирая всю наличность, но, пересчитав деньги, с досадой обнаружил, что сможет оплатить не больше двадцати секунд.
— Знаете что, — предложил Мамай, несколько конфузясь, — шапку, штаны и куртку давайте вычеркнем. Я не помню точно, был ли он в шапке, когда уходил, или нет.
— А ш-ш-штаны?
— За штаны тоже не ручаюсь. Может, он и без них ушел. Он немного со странностями, так что вычеркивайте всю одежду. Вот деньги за оставшиеся двадцать. Получите — распишитесь.
Косоглазая уставилась на клиента одним оком со строгостью, какую не смогли бы выразить два глаза одновременно. Она отстранила деньги, касясь на свои часы и принялась читать.
