Елена Логунова - Суперклей для разбитого сердца
– Инка, как ты это сделала? – потер подбородок Горин.
– Как настоящая русская женщина, которая коня на скаку остановит, в горящую избу войдет! – гордо ответила я, свалив в одну кучу идеи феминизма и некрасовский пафосный стих.
– Умница, хорошая девочка! – похвалил меня Ванька, осторожно приближаясь к нервной коняге. – Стой спокойно, сейчас я тебя освобожу!
Я уже хотела ответить, что чувствую себя вполне свободной, когда до меня дошло, что вторую часть фразы Горин адресовал не мне, а лошади. Впрочем, возможно, что умницей и хорошей девочкой он тоже назвал не меня.
Шепча кобыле такие приятные слова, что я обзавидовалась, Ванька довольно ловко снял с нее какую-то деревянную кривулину, соединенную двумя прямыми палками с пустым фургоном. На вытянутой лошадиной физиономии осталось какое-то подобие собачьего намордника, оснащенное длинным кожаным ремнем.
– Держи повод, – сказал Ванька, вручая мне этот ремень.
Я машинально взяла грубую кожаную веревку.
– Сейчас я тебя подсажу! – сказал еще Горин.
И не успела я сообразить, что происходит, как вдруг оказалась в объятиях мужчины своей мечты! Правда, мечта эта почти успела развеяться, но мне все равно было приятно.
– Ва-аня! – я ахнула, впечатленная таким непосредственным проявлением чувства, и мечтательно зажмурилась.
А Горин подхватил меня на руки и… подбросил вверх!
Тщеславную мысль, будто меня качают, как героиню победоносной войны с бандитами, я отвергла сразу. Точнее, сразу после того, как почувствовала под собой что-то широкое, твердое и теплое, как больничная кушетка, нагретая телом предыдущего пациента. И еще услышала, как Зяма с Гориным в два голоса орут:
– Ногу, ногу перебрось! Да держись ты, сейчас свалишься!
Я послушно перебросила, удержалась и не свалилась, и только потом догадалась открыть глаза.
Мама! Мамочка!! Земля оказалась далеко внизу, и запрокинутые лица Зямы и Ваньки белели на уровне моих коленок.
– Фр-р! – сказала лошадь и тронулась.
– Держи спину прямо, а поводья крепко, – скороговоркой вымолвил Горин. – Если что, пинай ее ногами в бока, не стесняйся!
– Если что? – переспросила я, ткнувшись носом в жесткую лошадиную гриву.
По правде говоря, надавать пинков мне в этот момент хотелось вовсе не лошади!
– Дай ей волю, и она пойдет в свою конюшню! – прокричал мне в спину отставший Зяма.
Вот уж кто много понимает в привычках лошадей! Я фыркнула, моя кобыла фыркнула в ответ и ускорилась. В смятении я посмотрела на ремень, который Горин назвал поводьями. Как, он говорил, нужно их держать? Прямо? А прямо – это значит параллельно земле или перпендикулярно?
Разгоняющаяся лошадь раскачивалась, как застигнутый бурей челн, я плюнула на геометрию и обняла похолодевшими руками конскую шею так крепко, что Денис мог бы взревновать. Мельком с обидой подумала, что Денис не заслуживает особого расположения, потому что ничем мне не помог.
– Фа, фа! – приветственно и одобрительно посигналила мне фиолетовая «семерка».
Машина неторопливо двигалась в кильватере моего четвероногого транспорта. Из окошек мне подбадривающе улыбались Ванька и Зяма.
Со дна моей души поднялась темная туча злобы на мужиков, которые все самое трудное в жизни вынуждают делать женщин.
– Слезу с лошади – убью! – прошептала я.
– Надеюсь, в районе лошадиного стойла еще будут какие-то бандиты, – обеспокоенно сказал Зяма, совершенно правильно оценив выражение лица сестры.
– Надеешься, что еще будут бандиты? – непонятливо повторил Горин. – Это еще зачем?
– Чтобы Индюхе было кого убить, когда она слезет с лошади!
– Ясно, – Ванька хихикнул и бросил внимательный взгляд в зеркало заднего вида. – Слушай, а это не за нами гонятся?
Зяма тоже посмотрел в зеркальце. Увидел синюю иномарку, которая выскочила из-за поворота, как идущая по следу гончая, и сначала пролетела место ДТП с участием трактора и фургона, а потом резко затормозила, осадила назад, развернулась поперек шоссе и с места в карьер рванула по следам тракторных гусениц.
– Нет, не за нами! – успокоился Горин.
С крейсерской скоростью тридцать километров в час мини-караван из верховой лошади и легкового автомобиля сопровождения двигался в сторону города, близкие огни которого красиво загорались в сиреневом небе.
– Затормози на минутку! – смущенно попросил доктор Васильич, беспокойно ерзая в кресле.
– В кустики? – понимающе спросил водитель, останавливая машину.
Не ответив, Васильич распахнул дверцу и вывалился за борт «Скорой» в быстро сгустившуюся темноту, как в черную воду.
– Фонарик возьми! – водитель-санитар Трубкин перегнулся через сиденье и протянул доктору миниатюрный осветительный прибор.
– Не надо, так обойдусь, – застенчиво отказался Васильич.
– Может, и обойдешься, – хмыкнул Трубкин. – А все же советую тебе сначала посветить вокруг! Один мой приятель, царство ему небесное, вот так пописал впотьмах на оголенный электрический кабель…
Васильич молча взял фонарик, включил его и отошел. Через некоторое время луч фонарика хаотично заметался – должно быть, доктор потерял дорогу обратно.
– Мы здесь, – сообщил Трубкин.
И для лучшей ориентации товарища нажал на клаксон.
– А, е-мое! – послышалось из темноты.
Через пару секунд у открытой дверцы возник Васильич.
– Сема, вылезай! – предательски подрагивающим голосом сказал он Трубкину. – Я один не справлюсь!
– В каком это смысле? – удивился водитель.
– Тяжело мне будет! – нервно оглянувшись, пояснил доктор.
– Ты хочешь, чтобы я помог тебе облегчиться?! – недоверчиво спросил Трубкин, тоже начиная волноваться. – Васильич, ты чего? Ты же вроде нормальный мужик?
– Я вам, Трубкин, не мужик, я врач! – срывающимся голосом заявил доктор, переходя со свойского тона на официальный. – И как врач бригады «Скорой помощи» приказываю: выйдите из машины и помогите мне перенести больного!
– Что, опять?! – Трубкин схватился за голову.
Васильич дождался, пока он выберется из машины, направил на придорожные кусты приплясывающий луч фонарика, и в рассеянном желтом свете Трубкин увидел на обочине дороги два больших грязных сапога. Их расположение в пространстве однозначно говорило о том, что обладатель грубой обуви в буквальном смысле протянул ноги.
К счастью, после быстрого медицинского осмотра выяснилось, что тип в сапогах жив и даже не имеет внешних повреждений, за исключением шишки на голове.
– Похоже, ему грамотно по кумполу звезданули! – пробормотал утомленный приключениями доктор, от волнения сформулировав диагноз в далеко не медицинских терминах.
– Значит, тоже наш человечек, – вздохнул Трубкин. – Пойду разворошу кучу на полу: придется нашим пассажирам еще чуток потесниться!
Выражая покорность своей причудливой судьбе незлыми матерными словами, Васильич и Трубкин затолкали парня в сапогах в свою переполненную машину и поехали дальше. Обычно разговорчивый, Трубкин озадаченно молчал, только крутил головой, словно у него болела шея. Васильич внимательно смотрел на обочину шоссе, точно грибник, высматривающий на мшистых пригорках молодые сыроежки.
Очередное распростертое тело медики подобрали на отметке «10 км» за городской чертой.
– О, да это баба! – непонятно чему обрадовался Трубкин. – Чинно лежит, как газета на крыльце!
Упоминание о газете всколыхнуло в памяти крепко обалдевшего Васильича воспоминания детства, и он без выражения пробормотал, ситуативно исказив известный стишок про почтальона:
– Кто валялся на крыльце
с белой тряпкой на лице?
Дальше у поэта были слова про ленинградского почтальона. Васильич не придумал, как их переврать, и замолчал. Эстафету стихотворчества неожиданно подхватил Трубкин, провозгласивший:
– Вот она, вот она!
Заболела вся страна!
И без паузы поинтересовался:
– Слышь, Васильич, ты как думаешь – это, часом, не эпидемия какая? Одиннадцатую жертву подбираем! Прям чума! Сколько работаю – такого вызова не помню, чтобы почти дюжину человек разом везти!
– Типун тебе на язык! Дюжину! – испуганно перекрестился доктор. – Накаркаешь еще!
Словно услышав его слова, простуженной вороной закаркала рация.
– Третья бригада, мухи сонные, куда пропали? – без разбега заругался женский голос, стервозные интонации которого будили у чувствительного Васильича горячее желание выброситься из машины на полном ходу.
– Третья бригада возвращается на станцию, – веско ответил Трубкин.
– Больного-то хоть подобрали, лодыри? – ехидно поинтересовалась злобная тетка.
– Взяли, взяли! – тоже раздражаясь, ответил водитель. – И не больного, а больных: одиннадцать человек!
