Дарья Донцова - Сволочь ненаглядная
Майя моментально поняла, что их разъединяет пропасть. Валентин с легкостью цитировал Тацита и Сократа, мог часами декламировать Брюсова, Ахматову и Соллогуба… Майечка же ничего, кроме литературы, рекомендованной по школьной программе, не читала. Валентин, воспитанный одинокой матерью, имел самооценку размером с Останкинскую телебашню; Майечка, у которой в семье, кроме нее, имелось еще двое детей и крепко пьющий папа, смотрела на избранника снизу вверх, сразу делаясь ниже ростом, когда тот начинал рассуждать об агностицизме.
Но, наверное, такая обожающая женщина и нужна непризнанному гению. Во всяком случае, сокурсницы по Литературному институту, томные девицы, обмотанные янтарными бусами, не вызывали у Валентина добрых чувств. Слушать других они не умели, норовя моментально начать читать собственные творения. А кое-кто из девчонок оказался образованнее Платова, и Валентин ощущал неловкость за свою «умственную отсталость». Майечка же слушала парня, разинув рот. В конце концов он милостиво разрешил ей выйти за себя замуж и не прогадал. Верная Майечка оказалась идеальной женой и отличной хозяйкой. Этот факт признала даже свекровь, изредка ронявшая сквозь зубы: «Все-таки у Валечки отличный вкус, хорошую супругу выбрал».
Валентин был старше Майи на четыре года. В 1973-м он закончил институт и осел дома. Кроме стихоплетства, парень ничего не умел, работать в школе учителем литературы не желал и жил за счет жены, подрабатывающей переводами. Целыми днями он валялся на диване, поджидая вдохновения, но оно, как назло, не спешило. Толстые журналы отвергали произведения Платова, и Валентин постепенно становился желчным, злобным. Он регулярно устраивал Майе скандалы, обвинял ее во всех своих неудачах, но жена лишь вздыхала, быть супругой гения – тяжелый крест.
Невесть каким образом парня занесло в кружок диссиденствующих писак. По вечерам, собравшись на кухне, «писатели» и «поэты» самозабвенно ругали коммунистов. Вывод был только один – кабы не социалистический строй, их творения выходили бы миллионными тиражами. Дальше болтовни дело не шло. Никто из этих «диссидентов» не хотел идти по лагерям и тюрьмам, как Буковский, Марченко или Богораз… Нет, их стезя – необременительный треп под рюмку коньяка.
На беду, Валентин был слишком увлекающимся человеком со слабым психическим здоровьем. В начале 1976 года он был абсолютно уверен – если Брежнев умрет, в стране сменится власть, произойдет революционный переворот. Отчего подобное должно случиться, Валентин не задумывался, просто знал – жизнь изменится, надо только подождать. Но шло время, стихи не печатали, а Брежнев и не думал умирать… И тогда Валентин, возомнивший себя вторым Александром Ульяновым, решил лично расправиться с Генсеком.
Валя тщательно разработал план. Нападение он совершил ранним утром, в десять часов. Именно в это время, по пятницам, кортеж черных машин с мигалками замирал у входа в серое здание Госплана, и Леонид Ильич бодрым шагом преодолевал сто метров, отделявших автомобиль от подъезда. Приезд Генерального секретаря ЦК КПСС не являлся секретом. Вальяжную фигуру великолепно видели москвичи, торопящиеся на работу. Рядом с тогдашним Госпланом находится Колонный зал дома Союзов, метро «Охотный ряд» и гостиница «Москва» – шумное, бойкое место. Охрана, естественно, отсекала людской поток, но, честно говоря, делала это без особого рвения. В 1976-м году власть коммунистов казалась абсолютной, и покушаться на жизнь обожаемого лидера никто не собирался. Напротив, из толпы, бывшей свидетельницей приезда, неслись крики «Ура!» и «Да здравствует КПСС!».
Один раз бойкая девчонка, студентка факультета журналистики МГУ, поспорив с сокурсниками на крупную сумму, прорвалась сквозь оцепление из крепких мужиков и, размахивая букетом, завопила: «Леонид Ильич, подождите!»
Брежнев, обожавший красивых женщин, притормозил. Охрана вырвала букет и собралась наподдавать девице, но хозяин повел знаменитыми бровями, и в мгновение ока растрепанный веник, проверенный чекистским глазом, вернули девчонке и разрешили ей вручить помятые цветочки главе государства. Студентка вмиг стала героиней дня и даже попала в информационные выпуски новостей. Кстати, она до сих пор со смаком рассказывает эту историю своим коллегам по телевидению.
Валентин решил действовать тем же путем. Завидя Брежнева, идущего к подъезду, парень ринулся сквозь кольцо охраны, а поняв, что прорваться не удается, метнул в Генсека самодельную «бомбу», бутылку, наполненную смесью серной и соляной кислоты. Все произошло так быстро, что окружающие ничего не поняли. Леонид Ильич скрылся в подъезде, «девятка» скрутила Валентина, вызванная немедленно специальная служба вычистила асфальт, и по Москве пополз слух, будто помощник генерального уронил портфель, а там, представьте себе, была бутылка коньяка…
Глава 27
К полудню в большое здание на Лубянской площади доставили Майю. Дело поручили Ивану Сергеевичу. Чуть меньше часа хватило следователю, чтобы понять – перед ним не террорист, не организатор преступной группы, не теоретик бомбизма, решивший на практике претворить в жизнь идеи, а идиот, захотевший привлечь к себе внимание. К тому же у Родионова появились сомнения в психическом здоровье мужика. Не секрет, что кагэбешники частенько выставляли диссидентов душевнобольными, твердя постулат: только сумасшедший недоволен социалистической системой. Но Валентин и впрямь выглядел не совсем обычно.
Еще более тягостное впечатление произвела на Ивана Сергеевича Майя. Следователь был готов отдать правый глаз, что жена ничего не знала о замыслах мужа. Но сидевшая перед ним женщина, почти девочка, хрупкая и болезненная, упорно твердила:
– Это я хотела убить Брежнева, а Валя ни о чем не подозревал, это я дала мужу бутылку и сказала, будто там коньяк, это я…
Слушая идиотические речи, Родионов лишь морщился, а потом попробовал вразумить Платову:
– У вас ребенок, подумайте о дочери, ее отдадут в детдом, не оставят даже вашей матери…
– Это я виновата, моя идея, – бормотала Майя.
– К женщинам, как правило, не применяют высшую меру, но здесь могут сделать исключение, – пугал следователь.
– Пусть меня расстреляют, как организатора, – не дрогнула Майя, – муж не виноват.
– Тебя следует подвесить за глупый язык, – обозлился Иван Сергеевич и устроил супругам очную ставку.
Родионов надеялся, что муж придет в ужас и попытается взять вину на себя, спасая ни в чем не виноватую жену, но вышло иначе.
Валентин, испугавшийся до потери пульса, моментально согласился:
– Да, это она придумала, ей-богу, я ничего не знал.
У Ивана Сергеевича просто начинался гипертонический криз, когда он вспоминал о той беседе.
Следствие велось в сжатые сроки, собственно говоря, расследовать оказалось нечего. Вызванные на допрос мать Валентина, Серафима, и дядя, Лев Константинович, моментально потеряли сознание, узнав, в каком преступлении обвиняют их сына и племянника.
Во избежание ненужных разговоров судили Платовых выездной сессией, прямо в тюрьме. Валентин был признан душевнобольным и отправлен на принудительное лечение. Майечке определили высшую меру. Иван Сергеевич надеялся, что она зарыдает, начнет каяться и рассказывать перед лицом смерти правду, но нет! Платова стояла абсолютно спокойно между конвойными, только скованные наручниками за спиной руки мелко-мелко дрожали. Просто Жанна д'Арк, готовая сгореть на костре за идею.
В жизни Ивана Сергеевича было много подследственных, некоторых он на дух не переносил, с другими устанавливал хороший, даже душевный контакт. Но Майечка оказалась совершенно особым случаем. Несколько ночей следователь провел без сна, выкуривая одну за другой сигареты на кухне. Родионов в 1976 году был еще молод, ему только исполнилось сорок. Худенькая, с огромными голубыми глазами и каким-то неземным лицом, Майечка понравилась мужику необычайно. И еще очень горько было от простой мысли – его, Ивана Родионова, никогда так не любила ни одна женщина. Нет, бабы случались, некоторые даже жили вместе с ним больше года, но вот такая, чтобы согласилась пойти за него на смерть, не дрогнув, не нашлась.
«И как она может любить этого негодяя? – мучился Иван Сергеевич, вновь и вновь прокручивая в голове воспоминания. – Как можно сделать такое – разрешить жене взять всю вину на себя».
Следствие шло всего ничего по времени, но, готовя бумаги в суд, Родионов понял: он влюблен, и что самое неприятное – в подследственную. Конечно, Иван Сергеевич слышал истории о следователях, завязывавших «неформальные» отношения с «контингентом», но до сих пор безоговорочно осуждал подобное поведение. И вот пожалуйста, сам влип. Доходило до смешного: готовясь к допросу Платовой, Иван Сергеевич приносил из дома разные вкусности и угощал Маейчку… Но она ничего не замечала, а может, просто не хотела замечать…
