Дарья Донцова - Путеводитель по Лукоморью
Когда мы очутились внутри пыльного, заваленного всякой ерундой чердака, я, шагавшая позади, воскликнула:
– Какая у тебя махрушка! Желтый пион… У Марты есть похожая.
Шлыкова остановилась и неожиданно гордо сообщила:
– Это мое хобби, я делаю разные аксессуары – браслеты, сережки. Но наибольшим успехом пользуются резиночки для волос.
– Очень красивые, – похвалила я. – А мне можно купить?
– Я их не продаю, – улыбнулась Фекла. – Какого цвета хотите?
– Желтую, как у тебя, – сказала я. – Очень оригинальная! Ты кому-то еще такие делала? Марте?
– Нет, у нее все в темно-красной гамме, – пояснила Шлыкова. – Катя любит голубые, Ольга синие. Охряные исключительно у меня. Почему-то людям этот цвет не по душе.
– Необыкновенно красивый аксессуар, – повторила я, – но он вроде не очень прочно волосы держит, соскальзывает.
Фекла пощупала «хвост».
– Я взяла один раз шелковый материал, сделала из него несколько штук, поняла свою ошибку и опять перешла на хлопковую ткань.
– А зачем ты бегаешь через тоннель с трубами в дом Раисы Кузьминичны? – в лоб спросила я.
Шлыкова попятилась.
– Кто, я? Куда? Ну и глупость вы спросили! Зачем мне ходить к Силантьевой?
Я достала из кармана желтый «пион» и слукавила:
– Я нашла это в подземной галерее. Феклуша, не ври, тебя видели двое местных детей. Не спрашивай, зачем они полезли в люк. Ребята слышали условный стук: тук-тук, тук, тук-тук-тук, тук. Надеюсь, я точно его воспроизвела, не ошиблась.
Фекла медленно опустилась на какой-то ящик, стоявший на пути, а я продолжала:
– И еще одно. Извини, но ты никак не могла считаться хорошей партией для обеспеченного Вадима. Однако, несмотря на твое простое происхождение и полное отсутствие приданого, младший Сердюков повел тебя в загс. Ладно, я могу предположить, что он вдруг страстно полюбил подругу детства, а родители, готовые на все ради счастья сына, с распростертыми объятьями приняли нищую невестку. Но я в изумлении: Фекла, почему ты сейчас столь откровенно беседовала со мной? Зинаида Борисовна ненавидит Буркина, использует тебя в качестве шпиона, ты докладываешь Рудневой обо всем, что происходит в доме. Чего ради? Ведь ты вроде любишь Вадима, но рискуешь потерять его. Зинаида ждет, что я опубликую книгу, в которой расскажу правду про Ирину Богданову, назову по именам действующих лиц. Роман я пишу за месяц, потом его готовят к печати. Сейчас весна, а в сентябре, во время Московской международной книжной ярмарки, новинка уже будет презентована читателям. И что тогда произойдет? Как скоро Буркин и К° догадаются, кто предатель? Думаешь, Вадим останется с тобой, когда все пойдет прахом?
Фекла закрыла лицо руками и затрясла головой.
– И тем не менее ты была предельно откровенна, – не останавливалась я. – Мне пришло в голову лишь одно объяснение: тебя шантажируют. Руднева узнала какую-то твою тайну и эксплуатирует тебя. Твой секрет как-то связан с Раисой Кузьминичной, да? Хочешь мой совет? Расскажи обо всем Вадику. Если он тебя по-настоящему любит, то непременно поможет. Нельзя потакать шантажисту, такие люди никогда не успокаиваются. Зинаида Борисовна будет мучить тебя всю жизнь.
Фекла подняла голову, из ее глаз хлынули слезы. Она попыталась вытереть их руками, но заплакала еще сильней.
– Мы не хотели… это вышло случайно… Игорь Львович приказал молчать… Зинаида знает, я не понимаю откуда… он не хотел… она докапывалась… я ей вроде подруга теперь… Ой, больше не могу, мне так плохо, так плохо!
Я опустилась на ящик возле Феклы и обняла ее за плечи.
– Тише. Сейчас что-нибудь придумаем. Из любой беды можно найти выход.
Но Шлыкову заколотило в ознобе.
– Нет! – закричала она. – Мы его убили! Как такое исправить?
Едва слова прозвучали, Фекла зажала обеими ладонями себе рот. Но поздно, я уже все поняла.
– Вы лишили жизни Юру Силантьева?
Феклуша уронила руки.
– Мы не хотели, он сам упал туда.
– В колодец у «замка людоеда»? – предположила я.
Шлыкова прижалась ко мне всем телом и зачастила:
– Я больше не могу молчать. Мне жаль Сашу! Он страдает. Его мучают. Юру уже не вернуть. Я одна во всем виновата. Я почти не сплю. Только закрою глаза, как он сразу тут. Месяц назад мне Юра привиделся, сидит на бортике колодца и смеется: «Привет, Фека. Скоро я тут не один буду, Сашка вот-вот придет». И я поняла: Колесников умрет. Но что же делать, а?
– Сашу кто-то похитил? – осторожно спросила я. – И ты знаешь, где он?
В ответ – кивок.
Я погладила Феклу по спине.
– Александр пока жив, но над ним издеваются, и он может умереть?
Снова утвердительное движение головой.
– Если Саша погибнет, ты до конца дней будешь винить себя в его смерти, – тихо сказала я. – Скажи мне, где находится Колесников?
– Но тогда Сашка расскажет правду, – пролепетала Фекла, – выдаст нас. Вадима накажут. Я больше не могу! Господи, как страшно… Я спасала Вадика и Катю. Они не знают. Никто не в курсе…
Шлыкова обняла меня, прижалась лицом к моей груди и неожиданно разоткровенничалась.
…Вадик, Юра, Саша, Гарик, Катя и Фекла, будучи подростками, весело проводили время. Как бы школьники ни хулиганили, они знали: Игорь Львович всегда их выручит, постарается ради горячо любимого сына. И старший Сердюков оправдывал их надежды.
Юный возраст – время влюбленности. В компании был свой треугольник: Юра обожал Шлыкову, Фекла любила Вадима, а тот был равнодушен к ней.
Обычным местом сбора у ребят был замок людоеда. Старшеклассники облазили все развалины, изучили буквально каждый камень и обожали пугать случайных прохожих. Если они видели, что кто-то вечером идет по тропинке в сторону развалин (некоторые жители Беркутова пытались таким образом срезать дорогу до дома), тинейджеры начинали выть на разные голоса. Как правило, люди пугались и удирали. А после того как Саша, замотавшись в простыню, выбежал на тропинку и начал прыгать перед какой-то остолбеневшей теткой, в Беркутове всерьез заговорили о привидениях.
Один раз безобразники, скучая, курили около колодца. Вадик, решив подначить Силантьева, сказал:
– Слышь, Юрка, если десять раз пробежишь сейчас по краю, Фекла тебя поцелует.
Тут надо сказать, что пресловутый колодец, откуда ранее добывали воду, представлял собой глубокую яму, из которой над землей торчало нечто, похожее на гигантскую трубу, обложенную неровно обтесанными камнями. Парапет, через который следовало перегнуться, чтобы бросить вниз ведро, был довольно узким, – стены трубы были толщиной с гимнастическое бревно и поднимались над уровнем земли примерно на метр.
– Не, он испугается, – лениво обронил Гарик Обоев.
– Юрка ваще трус, – подхватила Катя.
– Идите вы все! – возмутился Силантьев. – Че я вам, дурак, носиться по кольцу?
– Зато тебя Фека поцелует, – заржал Саша.
Юра покраснел.
– Она не станет.
– Точно не буду! – рассердилась Фекла.
– А если я тебя попрошу? – спросил Вадик. – Ну, ради меня…
– Ладно, – быстро согласилась Шлыкова. – Только при условии, что он десять раз пробежит без остановки, иначе фигушки.
– Давай, Юрок, вперед! – потребовал Гарик.
Силантьев стал отнекиваться, но Обоев прицепился к нему, подначивал и подначивал Юру, обзывал его трусом. В конце концов тот залез на бордюр со словами:
– Только поцелуй взасос!
– Ага, – хихикнул Гарик, – на счет «три»!
Фекле, предполагавшей в случае согласия Юры на опасное приключение просто чмокнуть Силантьева в щеку, идея не понравилась. Но Юра уже подошел по кругу.
– Не хочу его целовать, – шепнула Феклуша на ухо Вадику.
– И не надо. Ща у него голова закружится, и Юрка свалится, – пообещал Вадик. А Гарик закричал:
– Быстрей! Раз-два!
Подростки начали хлопать в ладоши. Ритм убыстрялся, Силантьев побежал. Шестой круг, седьмой…
Фекла испугалась – никак ей действительно придется облизываться с Юркой.
– Сделай что-нибудь, – зашипела она на ухо Вадюше.
– Спокуха, – ответил тот и внезапно выставил прямо перед Юрой руку.
Силантьев не успел затормозить. Вероятно, он даже не понял, что приятель решил сподличать. Гарик же именно в эту секунду заорал:
– Чего тащишься? Раз-два!
Юра налетел на вытянутую руку Сердюкова и упал. Вадик рассчитывал, что приятель шлепнется на траву или просто соскочит на землю, но Силантьев, оступившись, полетел в колодец. Он даже не вскрикнул, до ушей приятелей донесся лишь глухой стук. И все.
Посмотреть вниз отважился один Саша.
– Он мертвый, – прошептал Колесников, – лежит неподвижно, голова лицом к спине повернута.
Подростки запаниковали и разбежались по домам, твердо договорившись, что никогда никому не расскажут о происшествии.
Первым раскололся Саша.
На следующий день после происшествия Колесников не пошел на занятия, а купил у местной бабки-самогонщицы бутылку, сел в укромном месте и выкушал хорошую дозу. Потом побрел домой и по дороге столкнулся с директором школы. Степан Николаевич стал ругать парня, а тот возьми да и признайся в убийстве Силантьева.
