Дарья Донцова - Бриллиант мутной воды
Я повел носом, пока ничего не ощущая, но, повторяюсь, обоняние не самое развитое из моих чувств.
Проглотив на завтрак чашку кофе и решительно отвергнув все то же непонятное блюдо под хитрым названием «эгг энд порридж», я прошел в кабинет. Мой стол и впрямь оказался завален письмами. Тяжело вздохнув, я сел в рабочее кресло.
До тех пор, пока не начал работать секретарем фонда «Милосердие», я даже представить себе не мог, какое количество людей занимается попрошайничеством. Корреспонденция идет к Норе потоком. Преобладают следующие сюжеты: тяжелобольные дети, жертвы военных конфликтов и инвалиды. Изредка встречаются погорельцы. Истории слезливы, изобилуют кучей подробностей, но в конце концов из конверта вываливается небольшой листочек с банковскими реквизитами, и эта замечательная предусмотрительность мешает мне поверить рассказам. Впрочем, встречаются совсем уж обнаглевшие особы, присылающие письма, отснятые на ксероксе. Такие я выбрасываю сразу, великолепно понимая, что человек «нашлепал» их штук сто. Иногда побирушки страдают забывчивостью. Одна дама отправила послание с просьбой дать денег на похороны внучки. Она просила всего пятьдесят долларов, и Нора велела перечислить эту незначительную сумму без обычной проверки. Да и письмо не вызывало никаких сомнений. Оно было написано от руки, кое-где буквы расплылись от упавших на них слез, никаких банковских реквизитов или абонентских ящиков. Несчастная бабушка сообщила свой домашний адрес, а те, кто выклянчивает у состоятельных людей деньги, как правило, предпочитают не оставлять свои координаты. Одним словом, я отправил ей просимую сумму и тут же забыл о несчастной. Представьте теперь мое искреннее изумление, когда спустя месяц я обнаружил у себя на столе точь-в-точь такое же, омытое слезами, послание. Безутешная бабуля вновь просила пятьдесят «рублей» в американской валюте, чтобы проводить на тот свет «милую, безвременно умершую внученьку Танюшу». Был позыв съездить к ней домой и поинтересоваться: «Бабуля, вы держите тело внучки в домашнем холодильнике?»
Остановила меня только мысль о том, что, скорей всего, никакой старушки по этому адресу нет, а сидит там здоровенный дядька, справедливо решивший, что ради пяти зеленых десяток никто не станет затевать проверку.
Я привычно принялся сортировать послания. Откровенно наглые влево, те, что вызывали сомнения, вправо, а посередине те, которые следовало непременно показать Норе. В промежутках я звонил Максиму, но у него на работе трубку никто не снимал, а дома и на мобильном звучала одна и та же фраза: «Я сейчас занят и не могу говорить с вами, оставьте сообщение после звукового сигнала».
К полудню я устал и решил: прочитаю еще одно письмо и схожу на проспект, там недавно открыли «Макдоналдс». Конечно, раньше мне бы и в голову не пришло покупать булку с холестериновой котлетой, но сейчас эта, с позволения сказать, еда казалась привлекательной.
Я взял конверт. Так, обратный адрес Капотня… Что-то показалось мне странным, и от этого я стал читать текст с удвоенным вниманием.
«Только крайняя необходимость заставила меня обратиться к вам. Понимаю, что, скорей всего, это письмо окажется в корзине для бумаг, но надежда умирает последней. Мой муж воевал в Чечне. Был отправлен туда как солдат-срочник необученным пареньком, вот и попал в первом же бою в плен, надежды увидеть его живым больше не было. Я старше своего мужа и, по сути, заменила ему мать, которой он лишился еще в раннем детстве. Честно говоря, никаких сил жить после сообщения о том, что Митю захватили чеченцы, у меня не было, но на руках осталась крохотная дочь, и ради нее я решила задержаться на этом свете. Жизнь моя протекала безрадостно. Но год тому назад в моем почтовом ящике появилось бог весть как попавшее туда письмо, написанное Митей. Он сообщал, что содержится в качестве раба в семье полевого командира Бекоева. Мужа можно выкупить, указывалась сумма, которую Бекоев требует за его жизнь, огромная, просто невероятная. Пришлось продать хорошую четырехкомнатную квартиру, приобрести крохотную халупу в Капотне и избавиться от драгоценностей, картин и мебели. Я – из семьи художников, и мои умершие родители были людьми обеспеченными. Не стану утомлять вас подробностями, но собрала необходимую сумму, с которой и выехала в Чечню.
Вам, естественно, неинтересно знать, что пришлось испытать мне, прежде чем я, ухитрившись не потерять деньги, вручила их Бекоеву. Когда мы с Митей отправились назад, я полагала, что все испытания позади, но они, как выяснилось позже, только начинались. Здоровье моего мужа было подорвано, из молодого, цветущего человека он превратился в убогого инвалида. Нарушился обмен веществ, сейчас Митя весь покрыт незаживающими язвами. Врачи только разводят руками. Одни говорят о полном отсутствии иммунитета, другие – о перенесенном стрессе, но вылечить Митю не может никто. Единственное, что ему помогает, – это инъекции очень дорогого гормонального препарата, на покупку которого уходят все наши средства. Я работаю художницей на договоре в одном издательстве и получаю крайне нерегулярно маленькую зарплату. А ведь у нас еще есть дочка. Вот и приходится, сдерживая слезы, ломать голову, что купить: ампулы для Мити или еду Лизе. Честно говоря, я чаще делаю выбор в пользу мужа, без уколов он просто начинает умирать, поэтому Лиза питается геркулесом на воде. Помочь нам некому. Находясь в ужасном положении, я решила обратиться к вам…»
Глава 30
Я оторвал глаза от текста и взял сигарету. Бедная женщина, не всякая вынесет такое. Естественно, она хочет денег. Надо посмотреть, какие координаты указала она, и съездить к ней. Похоже, несчастная пишет правду, газеты полны сообщений о солдатах, которых чеченцы удерживают в плену, надеясь получить от родственников солидный куш. Но почему мне не нравится письмо? Что настораживает? Раздавив в пепельнице окурок, я вновь взял густо исписанный тетрадный листок, ожидая прочитать фразу типа «…пришлите денежный перевод, всю жизнь за вас молиться стану», но конец послания оказался более чем неожиданным.
«…решила обратиться к вам. Говорят, что в фонде «Милосердие» работают на самом деле добрые люди. Наверное, вы знаете много обеспеченных москвичей, таких, у которых есть все, кроме детей? Брать ребенка в детском доме опасно, пусть лучше пригреют нашу Лизочку. Мы с Митей никогда не курили, не пили, не принимали наркотики, имеем высшее образование, и в роду ни у него, ни у меня не было патологий. Да, сейчас мой муж стоит на краю могилы, но это результат чеченского плена. Я люблю дочь больше жизни и не могу видеть, как она голодает. Клянусь, что никогда не приеду к людям, которые ее удочерят. Вы можете даже не сообщать мне, кто забрал Лизу, лишь бы это оказались богатые люди, способные обеспечить девочке счастливую жизнь. Конечно, расставшись с дочерью, я долго не проживу, да и не надо. Митя тоже не жилец, вот и уйдем вместе, одновременно. И он, и я готовы к такому решению наших проблем, гнетет только мысль о Лизоньке. Помогите найти девочке семью. Мне не надо денег, я не собираюсь продавать дочь, просто отдам в добрые руки».
Внизу были указаны адрес, телефон и шла приписка: «Звоните долго, я днем на работе, а Митя не сразу может взять трубку».
Сначала мне стало жутко. Да они задумали самоубийство, решив пристроить дочь. Это ужасно, надо немедленно позвонить, а потом мчаться туда, прихватив побольше наличности. Естественно, девочку нельзя разлучать с матерью, надо обеспечить им нормальное существование, положить парня в клинику, выяснить, что за болячка с ним приключилась…
Потом первый порыв прошел. Я еще раз взял послание, перечитал его, удивляясь непонятному чувству тревоги, вновь посмотрел на адрес и подскочил в кресле. Ну конечно, как только я сразу не понял! Капотня! Перед моими глазами был адрес… Беаты.
Я схватил блокнот, перелистал страницы. Да, вот он, улица, номера дома, квартиры – все совпадает. На марке стоял штемпель «20 декабря». Письмо было отправлено до убийства Беаты. Чуть пониже виднелся другой штамп – «4 января». Значит, письмо попало на мой стол скорей всего пятого. Ленка выгребла почту из ящика и сгрудила в кабинете. Но я был занят расследованием и не разбирал корреспонденцию. Обычно письма идут по Москве три-четыре дня. Но перед Новым годом почта захлебнулась в открытках, вот послание и запоздало.
Хотя, может, я ошибаюсь? Вдруг несчастная тетка живет рядом с той квартирой, которую снимала Беата? Вдруг случайно указала неверный номер? Маловероятно. А все же вдруг?
Я схватил трубку и принялся набирать номер. Сейчас выясним, есть ли кто-нибудь в квартире. У Беаты никогда не было мужа, попавшего в плен, и голодающей дочери. Хотя девочка Лиза существует на самом деле, она спит сейчас в нашей комнате для гостей. Но зачем Беате выдумывать такое? Ладно бы просила денег, тогда понятно, а здесь совсем иное. Теряясь в догадках, я прижимал трубку к уху, понимая, что придется ехать в Капотню. Скорей всего, несчастная женщина живет в соседней квартире, ну бывает так, хочешь написать 6, а рука выводит 8. Я обойду весь дом, но найду бедняжку!
