Дарья Донцова - Сволочь ненаглядная
Настя поступила в Зеленоградский детский дом в 1976 году. У Галины Владимировны был уникальный приют. Как правило, дети до трех лет воспитываются в доме малютки, а после их отправляют в другие места, в результате они получают страшный стресс.
У Соболевой же малышей никуда не отдавали, просто переводили в старшие группы. Детский дом имел поэтому статус экспериментального и славился по Москве и области.
Девочку Платову привезли в автозаке, и сопровождал ее милиционер. Галину Владимировну подобное мало удивляло. У нее было достаточно детей, ставших временно сиротами из-за того, что отец и мать попали в места не столь отдаленные. Как правило, ребят сначала отправляли в приемник-распределитель, а потом переводили к Соболевой. Так что на первый взгляд ничего особенного в данном случае не было.
Странности начались сразу, когда директриса принялась просматривать документы новой воспитанницы. Вот уж где было чему удивляться. Вместо имен родителей или других родственников стояли жирные прочерки, домашний адрес также отсутствовал. Как правило, в анкетах всегда значилось: мать – такая-то, осуждена по статье 102, часть первая, отец – неизвестен. Или упоминались бабушки, сестры, братья…
Тут же – ничего. Словно ребенок вынырнул из небытия. Подкидыш? Но на бездомную нищенку девочка не походила. Одета Настенька была в добротную одежду, без заплат и дырок. Кудрявые волосики чисто вымыты, на теле никаких следов побоев. И в отличие от большинства детей, приезжавших в компании милиционеров, она не была истощена и не накинулась на тарелку с манной кашей, поданную на ужин. К документам прилагалась медицинская карта, из коей следовало, что Платова Анастасия Валентиновна, 1975 года рождения, ничем особым, кроме ринита, а попросту насморка, не болела, ей также сделали все необходимые профилактические прививки, что вызвало у Галины Владимировны очередной взрыв недоумения. Родители ее воспитанников, как правило, не тратили время на походы в детскую поликлинику. Девочка явно была домашней, хорошо присмотренной…
В приюте у Соболевой находились детки, чьи родственники погибли в результате болезни или несчастного случая, но в их документах четко стояли причины смерти отца или матери…
Не зная, что и подумать, директриса открыла медицинскую карту на той странице, где содержатся сведения о больном, и ахнула. Необходимый листок уничтожили, а номер детской поликлиники и даже штамп лечебного учреждения оказались густо замазаны черной краской. Кто-то постарался, чтобы девочка Настя оказалась в положении сироты, никогда ничего не узнающей о своей семье.
Не успела Галина Владимировна прийти в себя, как раздался телефонный звонок. Ее непосредственный начальник приказал – девочку взять, вопросов не задавать, а еще лучше, сказать, будто личное дело потеряно, и завести новое.
Пришлось послушаться. За пропажу документов, кстати, беспрецедентную за всю преподавательскую карьеру, Соболевой объявили выговор. Но через неделю премировали трехмесячным окладом, как победившую в социалистическом соревновании, а порицание через год сняли.
Настя пошла во вторую группу и начала учиться говорить и самостоятельно есть, родителей девочка, естественно, не помнила и считала себя сиротой, живущей в приюте с детства. Как все детдомовцы, она поинтересовалась как-то у Соболевой:
– А где мои родители?
Галина Владимировна быстро ответила:
– Они умерли, оба сразу, трагически погибли.
Больше вопросов девочка не задавала. Она не слишком выделялась из общей массы детей, может, была чуть тише остальных. Во всяком случае, особых хлопот ни воспитателям, ни учителям Платова не доставляла. В ее дневнике стояли четверки, поведение было примерное.
В 1986 году Галину Владимировну вызвали к начальству. В кабинете вместе с привычным вальяжным Николаем Петровичем сидел худощавый мужчина с неприметным, каким-то стертым лицом.
– Как там у тебя Анастасия Платова? – поинтересовался Николай Петрович. – Жива?
Обозлившись на дурацкую шутку начальника, директриса слишком резко ответила:
– У меня все дети живы и здоровы.
– Вот и прекрасно, – ответил Николай Петрович, – повезло девчонке, бабушка нашлась и дядя. Не поверишь, кто он! Наш Лев Константинович!
– Платов! – ахнула Галина Владимировна.
– Ну да, – продолжало улыбаться начальство. – Так что будем оформлять, подготовь там девицу осторожненько.
Сдерживая рвущиеся с губ вопросы, Соболева вернулась назад. Все в Настиной судьбе казалось дико. Мало того что при направлении ребенка в детский дом допустили кучу нарушений, так еще, оказывается, и родственники у нее есть! Правда, Николай Петрович, потирая руки, сообщил:
– Мать с отцом у девочки погибли, вроде на охоте или в катастрофе, а бабушка слегла, вот девицу и определили временно к тебе. А потом найти не могли, еле-еле сейчас обнаружили.
Лучше бы Николай Петрович смолчал, потому как в душе директрисы поднялась настоящая буря. Не могли найти девочку? Да Лев Константинович просто должен был разослать запрос! Десять лет искали? Большего бреда нельзя и придумать.
На следующий день к Галине Владимировне пришел тот самый черноволосый мужчина со «стертым» лицом. Назвавшись Иваном Сергеевичем Родионовым, он сообщил:
– У Насти Платовой есть брат Егор, он на год младше сестры. Пожалуйста, сообщите Льву Константиновичу, что племянник находится по этому адресу.
Галина Владимировна повертела бумажку и спросила:
– Почему я? Запишите телефон Платова.
Иван Сергеевич тяжело вздохнул:
– Мне кажется, вы любите своих воспитанников, или я ошибся?
Соболева ответила:
– Моя задача – вырастить полноценных членов общества.
Родионов улыбнулся:
– Еще когда я устраивал Настю в детдом, то навел о вас справки, и знаю о вашем добром сердце, так что не прикидывайтесь педагогической машиной.
– Анастасия не слишком обычная воспитанница, – отбилась директриса, – а вы лично сильно смахиваете на человека из определенной структуры.
Иван Сергеевич вновь улыбнулся:
– Оказывается, вы еще проницательны и умны. Судьба девочки мне не безразлична, в свое время я обещал ее матери, что помогу. Но, честно говоря, нарушил строжайшие инструкции, да и сейчас могу получить массу неприятностей, если вы проговоритесь о моем визите.
Непонятно почему, Соболева поверила ему, хотя особой доверчивостью никогда не отличалась.
Родионов же продолжал:
– Дети не виноваты в ошибках родителей. Бабушка Насти немолода, да и Лев Константинович на пороге пенсии. Не дай бог, они умрут, ребенок останется один-одинешенек на всем свете, а тут брат, родная душа…
Галина Владимировна молча сунула бумажку под пресс-папье и тихо спросила:
– Я должна рассказать о Егоре девочке?
Иван Сергеевич вздохнул:
– К сожалению, я не имею педагогического образования и не умею обращаться с детьми, но думается, лучше сначала поделиться этой информацией со Львом Константиновичем.
Потом Родионов неожиданно накрыл своей крепкой, сухой ладонью руку директрисы и медленно сказал:
– Пообещайте, что выполните мою просьбу.
Галина Владимировна отчего-то шепотом пробормотала:
– Хорошо.
Иван Сергеевич встал и бросил:
– И мать будет счастлива узнать, что дети вместе.
– Она жива! – ахнула директриса.
– С чего вы взяли? – удивился посетитель.
– Сами же только что произнесли: мать будет счастлива узнать…
– Ну это я так, иносказательно, имел в виду, на небесах, душа поглядит на землю…
– Что же она сделала, несчастная женщина, – прервала его Соболева, – и где ее содержат? В тюрьме?
Родионов глянул в окно и произнес:
– Многие знания – многие печали, а по-простому, меньше знаешь – лучше спишь.
На этом они и расстались. Выполняя обещание, директриса съездила к Платову домой и передала бумажку. Дальнейшее ей неизвестно. Настю вернули бабушке. Некоторые воспитанники, обретя вновь родителей, поздравляли Галину Владимировну с праздниками, но Настенька Платова словно в воду канула, и директриса о ней больше не слыхала.
Глава 25
Дома я ринулась к телефону и принялась искать Володю. Но в ухо неслись мерные гудки, майор где-то пропадал. Впрочем, через секунду я уже знала где. На лестнице послышались голоса, глухой удар и крик:
– Раззявы!
Я глянула в «глазок» и тут же открыла дверь. Два потных мужика втаскивали в Володину квартиру холодильник. Сзади шла раскрасневшаяся Таня.
– Что это?
– Купили дяде Володе холодильник, – пояснила девочка, – а придурки из службы доставки уронили его. Если работать не будет, назад повезут, козлы!
Парни не отвечали на ругань, лишь покрасневшие шеи выдавали скрываемые эмоции. А может, им просто было тяжело. Заскрипел лифт, и на площадку вышли Володя и Аня.
– Здорово, – обрадовалась я, – ты-то мне и нужен.
