Дарья Донцова - Сволочь ненаглядная
– Ха! А вдруг ты ее украла? Нет, только владельцу. Придется твоему хозяину из «Мерседеса» вылезти и сюда притопать!
Он замолчал и принялся сосредоточенно ковырять в левом ухе. Я представила, как развопится Сережка, и со вздохом протянула вымогателю две розовые бумажки.
– Действуй.
– Лады, – обрадовался мужик, его глаза смеялись.
Скорей всего, мастер наврал про заявление, но отступать было поздно, хотя двести рублей жуть как жалко.
Решив наказать себя, я не купила в булочной торт «Причуда», а приобрела мармелад, который терпеть не могу. Домашние же едят эти липкие конфеты с превеликим удовольствием. Вот так мне и надо, растяпе!
Дома стояла тишина. Юлечка мирно спала, Иван, Люся, двойняшки и все остальные отсутствовали. На плите стоял готовый обед. Я подняла крышку, по кухне поплыл запах переваренного мяса, содержимое кастрюли больше всего напоминало вскипевший холодец. Выглядит омерзительно, наверное, и на вкус противное. Во всяком случае, я пробовать данное варево никогда не стану.
Компьютер у нас стоит в крохотной пятиметровой комнатке без окон. Когда-то там помещалась ванна, но Катя, объединяя квартиры, решила, что одного места для мытья вполне хватит, и Сережка оборудовал себе «кабинет».
В принципе я умею включать компьютер и даже могу шарить по программам. Но стойкое ощущение, что данная железка намного умнее меня как пользователя, мешает нашему общению. К тому же машина, очевидно, чуя, что к ней приближается дилетант, моментально начинает капризничать.
Я нажала на кнопку и, слушая мерное гудение, подумала: «Может, подождать, пока проснется Юля?»
Но пальцы уже схватили мышку. Экран замерцал приятным зеленым цветом, я направила стрелочки на «пуск», и тут же высветилось окно «В принтере нет бумаги». Ну вот, начинается, к принтеру я даже не приближалась. Убрав окошко, я влезла в программы, нашла необходимую, но не тут-то было. Вновь возникла таблица «Устраните замятие бумаги». Чертыхнувшись, я избавилась и от нее. Тотчас же в правом нижнем углу появилось изображение гигантской канцелярской скрепки с глазами. Подмигнув мне, она выдала текст: «Совет дня. Сначала аккуратно выровняйте листы, только потом вставляйте в принтер». Чувствуя, что начинаю закипать, я злобно щелкнула мышкой. Неведомо как перед глазами возник текст статьи, которую Сережка пишет сейчас для «Рекламного обозрения». Я попыталась закрыть файл, но потерпела сокрушительную неудачу. Мерзкая консервная банка сопротивлялась изо всех сил, требуя сначала сохранить правку, потом возвещая о создании какого-то диска ундо…
В конце концов выскочил текст сплошь из английских слов. С иностранными языками у меня плохо. Как говорится, «читаю и перевожу со словарем», но внизу стояло два слова «уеs» и «no». На это моих познаний хватало, а Сережка предупреждал, что с компьютером на всякий случай лучше соглашаться.
Я нажала на «yes». Экран не дрогнул. Мышка щелкала и щелкала без всякого эффекта. Вспотев и обозлившись до крайности, я прошипела:
– Ну, компьютер, погоди, – и нажала на «no».
Тут же внизу понеслась синяя линия, заморгали точки, и возник текст, но совершенно не связанный по смыслу. Я уставилась на экран. Это явно Сережкина статья, вот название и фамилия автора, но что случилось с содержимым? Минут пять понадобилось, чтобы сообразить – проклятая машина расставила абзацы по алфавиту. Сначала шли те, которые начинались с буквы «а», потом «б» и так до «я».
В ужасе я нажала «Esc», но компьютер выдержал удар и вывесил окно «Закрытие файла невозможно из-за некорректного выхода». Все. Больше я ничего не достигла, не считая того, что весь экран обвесился какими-то сообщениями, и в углу возникло уже две гадко ухмыляющихся скрепки.
В полном отчаянии я нажала на мышку, и тут ожил принтер. Приветливо моргая лампочками, он принялся услужливо распечатывать Сережкину статью, ту самую, с расставленными по алфавиту абзацами. Чувствуя, что сейчас просто потеряю сознание, я выдернула чистый лист бумаги. Аппарат обиженно загудел, компьютер заурчал и завис.
Я пошла на кухню и горестно уставилась на холодильник. Нет, определенно техника не для меня. Максимум, на что я способна, – включить стиральную машину, ну еще помыть холодильник.
– Ты дома? – спросила Юля, входя в кухню.
Дурацкий вопрос, если учесть, что я стою прямо перед ней. Глупей его только тот, который, как правило, задают по телефону в воскресенье, в 8 утра.
– Я вас не разбудила?
Конечно, нет, просто обожаю по выходным вскакивать в полседьмого.
– Что-то случилось? – зевнула Юля. – Ты вроде не в духе.
– Включи программу с адресами.
– Без проблем, – пообещала она и ушла.
Я затаилась между мойкой и столом, ожидая услышать гневные вопли типа: «Кто это сделал!»
Но в комнате стояла тишина, потом Юлечка сообщила:
– Иди, готово.
Не веря своим ушам, я вошла в «кабинет» и попросила:
– А можешь открыть Сережкину статью?
– Запросто, но зачем?
– Надо посмотреть.
Юля пожала плечами:
– Любуйся.
На экране возник текст. Я разинула рот – все в полном порядке. Нет, дурацкая консервная банка надо мной издевается!
Соболевых оказалось в Москве восемнадцать, из них Галин девять, но отчество Владимировна имели только две. Причем только у одной дамы номер телефона начинался с цифр 593, другая явно обитала в центре. Надеюсь, директриса живет по-прежнему в городе-спутнике. Трубку схватили сразу, после первого гудка.
Детский голос прочирикал:
– Вам кого?
– Галину Владимировну.
– Бабуля! – заорал ребенок с такой силой, что я чуть было не выронила трубку. – Бабуля, тебя.
Повисла пауза. Потом тот же радостный детский голосок сообщил:
– Она не подойдет, голову моет, чего передать?
– Спросите, пожалуйста, могу ли я к ней сегодня подъехать?
Трубка вновь замолчала, затем бодрый дискант ответил:
– Бабуля ждет, адрес знаете?
Я засобиралась в дорогу. От метро «Речной вокзал» шел симпатичный микроавтобусик «Автолайн». Маршрутное такси подвезло меня прямо к дому. Серая блочная башня стояла на небольшом шоссе, поодаль гомонил рынок. На другой стороне не слишком оживленной улицы явно находился какой-то завод, окруженный высоким забором с колючей проволокой.
Галина Владимировна и впрямь недавно приняла душ, потому что на ее голове дыбилась кокетливая косынка, явно прикрывающая бигуди.
– Видите, как получилось, – улыбнулась хозяйка, – все договаривались, договаривались, еле-еле встретились, раздевайтесь, сейчас чаю глотнем и обо всем побеседуем.
Я стащила куртку, получила безукоризненно чистые пластиковые тапки и, войдя в сверкающую кухню, призналась:
– Скорей всего, вы ошиблись, я с вами ни о чем не договаривалась.
Хозяйка на секунду замерла возле шкафчика, потом поинтересовалась:
– Ольга Васильевна?
– Нет.
Галина Владимировна молча долила чайник кипятком и бодро ответила:
– Чай все равно выпьем, а, простите, по какому вопросу вы пришли?
– Льва Константиновича Платова помните?
– Еще бы, – засмеялась женщина, выставляя на стол коробочку конфет «Визит». – Столько лет, можно сказать, под его началом проработала. Золотой человек, почти святой, один из тех, кто по-настоящему радел за свое дело. Сейчас мало кто помнит, что именно Льву Константиновичу пришла в голову революционная идея о преподавании в девятых классах…
– Где Егор? – тихо спросила я.
– Кто? – изумилась Галина Владимировна.
– Егор Платов, брат вашей воспитанницы, Насти, которая приходилась внучатой племянницей Льву Константиновичу…
Рука пожилой женщины дрогнула, и струйка отличной заварки темно-красного цвета медленно потекла в коробку с шоколадками.
– Бабусик, – завопила вбежавшая в кухню толстенькая девочка лет десяти, – ты в конфеты чай льешь!
Галина Владимировна отдернула руку и ласково сказала:
– Зоенька, возьми булочку и иди в большую комнату.
– Хочу чаю, – закапризничала внучка и уселась на табуретку.
Бабушка спокойно наполнила кипятком чашку с розовыми зайчиками, поставила ее на поднос и улыбнулась.
– Душенька, сейчас девятый канал показывает Диснея.
Ребенок схватил угощение и был таков. Галина Владимировна повернулась ко мне. На ее лице застыла улыбка, более похожая на гримасу.
– Кто вы?
– Евлампия Романова.
– Мне это ни о чем не говорит, – парировала директриса.
Минуту-другую я колебалась, но внутренний голос подсказал – этой женщине лучше рассказать правду или почти всю правду. Услыхав о смерти Насти и завещании, Галина Владимировна «отпустила» лицо и со вздохом села возле окна. Видно было, как в ее душе идет борьба, наконец она приняла решение и сказала:
– Я понимаю, что на дворе не 1976-й год, а торжество демократии и все такое, но, знаете, как бывший советский человек я до сих пор боюсь вспоминать эту историю и, честно говоря, не слишком хорошо знаю, что к чему.
