Ингрид Нолль - Благочестивые вдовы
– Так вы с подругой немки? А я американка! Называйте меня Пам, мы, американцы, не любим церемоний!
При последних словах я встрепенулась: может ли быть, что судьба ведет меня в самое логово льва?
– Не стоит ничего оставлять в машине, здесь дикие места, – предупредила Пам. – Мало ли кто тут ходит…
Я открыла багажник. И откуда тут взялась эта куча хлама? Совершенно забыла, что надо разобраться. Пустые банки из-под колы, детали от конструктора «Лего» и засохшее печенье запросто можно оставить ворам на поживу – я собрала все ценное в большой пластиковый пакет: запеленатого Матисса, льняную куртку Коры, фонарь, гаечные ключи… Ах да! Пузырек с метадоном я приткнула в наволочку, к картине. Потом залезла в джип, чтобы через пять минут в самом деле приехать туда, куда меня настойчиво посылала Кора.
Пам предложила на выбор мороженое, эспрессо или – взгляд полный понимания – баварское пиво. Позвала служанку.
– Darling, скажите ей сами, что вы хотите, – попросила Памела. – Никогда мне не выучить этот птичий язык!
И с садовником мне предстояло поговорить о машине лично: ей совсем не под силу рассуждать на итальянском об аварии и поломках.
Любой гость предпочел бы пить кофе на террасе, наслаждаясь видами полей и гор, но Пам почему-то повела меня в гостиную. С тех пор как мы вломились сюда с Дино, в доме многое изменилось. Новая хозяйка переделала все на свой вкус. А вкус у нее есть, должна признаться, хоть я и недолюбливаю американцев.
В гостиной висело несколько картин, пейзажей в манере импрессионизма. Подали кофе, я перестала рассматривать холсты. Но Памела заметила мое внимание, оно ей явно польстило.
– Вы любите живопись? Это еще не вся коллекция. Представьте, некоторые мои посетители их вовсе не замечают. Чтобы обратить внимание на картины, нужно был истинным ценителем! А почему, собственно, вы живете в Италии?
Она взяла чашку.
Я наврала что-то про извечные метания моей немецкой души и переадресовала ей тот же вопрос.
– Honey,[62] – сказала она, нервно суча иссохшими пальцами, – какая мысль сразу напрашивается: Cherechez l'homme![63] Если женщина в возрасте элегантности делает себе подтяжку лица, хотя в общем-то не собиралась, становится набожной, начинает жертвовать деньги направо и налево или же, наоборот, предается пороку. Вдруг бросается то в марксизм, то в буддизм, чтобы в конце концов решиться переехать на другую сторону земного шара, – все это неспроста, всегда за этим стоит мужчина и страсть. Потом, конечно, она раскается в своих радикальных поступках, как я, например…
Ничего себе! В пятьдесят с лишним гоняться за мужчинами! Хотя почему бы и нет? Боясь показаться бестактной, я не задавала вопросов. Но и не понадобилось: помолчав, Пам продолжила свою лав-стори:
– Замужем я была трижды. Вы, наверное, скажете, что пора остановиться? Да я бы рада… Вот сижу теперь одна в этой глуши, помираю от скуки.
– А почему бы вам не вернуться в Америку? – спросила я, с участием, естественно.
– Хороший вопрос, сама себе его постоянно задаю. Мы так и не поженились, я и мой italiano… наверное, к счастью. А то пришлось бы потом разводиться в четвертый раз, с той лишь разницей, что на сей раз мне не досталось бы ни цента. К тому же я узнала, что этот неблагодарный жиголо связался с двадцатилетней вертихвосткой!
Она метнула на меня яростный, ненавидящий взгляд, будто все молодые женщины – потенциальные гетеры. С самым невинным видом я захлопала глазами: чего это она, а?
Пам опомнилась, устыдившись собственного поведения.
Садовник все не возвращался. Памела время от времени бросала взгляд на часы – чем дальше, тем чаще. В один из моментов я тоже не удержалась, чтобы не оглянуться на них. Бог ты мой! Барокко, не меньше! Такие напольные часы я видела в каком-то антикварном салоне, но стоили они слишком дорого даже для Коры.
Подали оливки и соленый миндаль, хозяйка предложила выпить – налила себе виски, мне – кампари. В соседней комнате зазвонил телефон, и Пам вышла. Легче легкого налить ей метадон в бокал.
– Звонил. Умберто. «Феррари» в деревне, той, что внизу. Стоит в мастерской, но забрать машину можно только завтра. Если хотите, он отвезет вас обратно, во Флоренцию.
Я покачала головой:
– Мне бы не хотелось доставлять вашим людям столько хлопот. Кроме того, завтра придется возвращаться за машиной. Я бы переночевала в Кастеллине. Вы знаете там какую-нибудь приличную гостиницу?
От выпитого Пам стала необычайно щедра:
– Оставайтесь у меня. Нет ничего проще! В доме полно места. У меня несколько комнат для гостей, а вот гостей почти не бывает. Честно сказать, мне опротивело ужинать в одиночестве. А в ресторан одна не очень-то сходишь: всюду осуждающие взгляды местных зануд. Вы доставите мне удовольствие.
А дамочка, однако, кривляка! Что она еще придумала, в Италии можно ходить одной в ресторан, все же не в Иране!
Домработница, молодая итальянка, шла впереди, показывая дорогу в одну из комнат для гостей: стройная девушка с тонкой талией, подчеркнутой лентами от передника, ноги, пожалуй, крупноваты. Светло-каштановые кудри собраны на затылке. Странно, видев несколько раз, я толком ее не заметила. Теперь же, когда она улыбнулась мне, придерживая дверь, я вдруг обратила внимание, что она очень красива, но не классической жгучей итальянской красотой, а полна неброского, светящегося очарования.
На кровати меня уже поджидала красная пижама в китайском стиле и дорожный косметический набор с эмблемой американской авиакомпании. Девушка сказала, что миссис Ланчит просит прощения, но ей захотелось прилечь.
– Не нужно ли вам еще чего-нибудь? – Она медлила в дверях, изучая меня добродушным взглядом.
– Как вас зовут? – спросила я.
– Лючия. – Девушка поправила локон, выбившийся из прически.
– Я заметила в саду отличный бассейн… Памела любит плавать? А вам позволяет?
Лючия распахнула большие серые глаза:
– Я никогда не просила: боюсь воды. Памела поначалу плавала, но потом ей кто-то рассказал, что там утонул прежний хозяин, и она стала обходить бассейн стороной. Впрочем, я думаю, просто нашлась удобная причина не лезть в воду – уж слишком она любит бездельничать в шезлонге, нацепив солнечные очки.
– Сушит свою змеиную шкурку! А я-то считала американцев фанатами фитнеса!
Вот и отлично! Скажу Коре, что угостила Пам метадоном, но нужного эффекта не последовало: она просто недвижима.
– Вам нравится здесь работать?
– Конечно! – заверила меня Лючия, как-то странно посмотрев в коридор. – Хлопот не много, вечером она позволяет мне уезжать домой, хотя не отпускала, пока не привыкла к здешним местам. К счастью, иностранцы едят очень мало…
– Вы служили у иностранцев?
– Да. А эта ест меньше всех. Чем только жива, непонятно!
Мы засмеялись, перемигиваясь, как заговорщицы, потешаясь над чудными привычками янки.
– Хорошо, что вы можете пораньше возвращаться домой. Такой красивой девушке наверняка есть к кому торопиться!
– Да, жизнь – не только уборка и готовка… – Мечтательная улыбка приоткрыла ее коралловый рот. – Дино приезжает за мной каждый день. А по выходным я обычно свободна!
Тут выражение лица девушки стало совсем неприличным, и я сделала вид, что валюсь с ног, чтобы прекратить разговор. Озадаченная, Лючия задергивала плотные гардины. Похоже, она думала: «Не слишком ли я разоткровенничалась с гостьей?»
Понимаю Дино. На его месте я бы тоже не прошла мимо такой девушки. Но этот ходок должен жениться на ней быстрее, иначе она найдет кого-нибудь еще. Такая будет счастлива, лишь став женой и матерью. А Дино не нужны ни дети, ни заботы… Впрочем, это не мои проблемы.
В самом деле, я ненадолго уснула. Мне приснился покойный англичанин. Он восстал из мертвых и требовал назад свои владения. Сон был неприятный, я обрадовалась, что проснулась. Точно ли проснулась? Я оглядывалась вокруг, удивляясь, что лежу в затемненной спальне на тосканской вилле, словно попала внутрь сновидения.
Все правильно. От этого дома не отделаться даже во сне.
Спать больше не хотелось, и я стала слоняться по комнатам и коридорам, но, не встретив никого, кто бы мог составить мне компанию, вернулась к себе, залезла обратно в кровать. Рядом, на книжном стеллаже, стояло несколько художественных альбомов. Специально для скучающих гостей. Я притянула к себе один. Книга оказалась академическим исследованием жизни и творчества американской художницы Мэри Кассат, написанным Памелой Ланчит. Напрасно я недооценивала Пам.
И комнату для гостей украшали картины, выдававшие пристрастие хозяйки к импрессионизму. Но рядом с Матиссом все они – просто куски гофрокартона! Пакет с моей картиной лежал возле кровати, на мраморном полу с зелеными прожилками. Не вставая с кровати, я вынула из пакета свое сокровище, сняла наволочку.
Матисс теперь мой! Одалиска юна, цветы нежны – магия и мудрость Востока, воплощенные в изяществе европейского стиля.
