Дарья Донцова - Метро до Африки
– Нет.
– Это просто. Допустим, ты не любишь мужа, но живешь с ним из-за детей. Хочешь писать картины, а работаешь бухгалтером, потому что мама так велела, ненавидишь кошек, но вынуждена ежедневно терпеть свекровину Мурку. Мечтаешь бросить все и уехать в деревню, а живешь в городе, боишься сделать решительный шаг. Ощущаешь себя виноватой перед всеми и изо всех сил пытаешься угодить окружающим… Причин много, но найти главную надо самой, порыться в душе, вычленить ее и устранить, вот тогда мигрень исчезнет. Ты ее сама посадила, сама поливаешь и в глубине души не хочешь избавиться от напасти, потому что она тебя в кровать укладывает и позволяет никого не видеть и никого не слышать. Мигрень болезнь не очень счастливых людей. Только ты ко мне не с гудящей головой пришла. И в милиции не работаешь, ведь так?
– Верно, – ошарашенно прошептала я. – Ваше объяснение причин мигрени оригинально, но в моем случае ошибочно – я довольна своей жизнью.
– Считать себя счастливой и быть ею – разные вещи, – сказала Марфа. – Вероятно, ты сама пока правды не знаешь, но она тебе откроется, жизнь длинная.
– Я проживу сто лет?
Старуха отвернулась к окну.
– Я не гадаю, не занимаюсь дурью, не вызываю духов. С вопросом о сроке жизни – это не ко мне. Вот сестра моя покойная, та бы тебе сейчас полный прогноз выдала. Хорошая была актриса!
– Вы говорите о Леокадии?
Марфа расправила юбку на коленях.
– А ты разве не о ней выспросить заявилась?
Я кивнула. Бабка протянула руку, открыла ящик стола, вынула курительную трубку и, набивая ее табаком из самодельного кисета, заявила:
– Сначала объясни, отчего ты любопытствуешь, а я уж потом язык развяжу.
Когда мой сбивчивый рассказ иссяк, Марфа уставилась в окно, затем сказала:
– Видишь монастырь?
– Да, – кивнула я, – похоже, его давно построили.
– Настоятельница знает точную дату, – подхватила Марфа, – вроде пятнадцатый век. Места здесь тогда были непролазные, глухомань, звери дикие, людей никого. Отчего же именно тут обитель поставили? Нет бы поближе к народу?
– Не знаю. Наверное, тем людям, которые основали монастырь, хотелось тишины и покоя.
– О! – подняла указательный палец Марфа. – В самую точку! Мать Деметрия, которая сюда первой пришла, привела с собой несколько женщин. Все они имели, как сейчас говорят, паранормальные способности. Уж и не знаю, верить в это или нет, но слух идет, что Деметрия читала мысли и могла летать над землей.
– Ну уж это навряд ли, – усомнилась я.
Марфа отложила трубку.
– Правды нам не дознаться. Только вспомни инквизицию. Скольких женщин в Средние века на кострах сожгли? А за что? Посмотрела на чужую скотину – и та сдохла, дала соседке чайку попить, а гостья нежеланного ребеночка выкинула… Обрати внимание, мужчин в этой когорте мало, мутация шла по бабской линии. Даже если учесть, что половина несчастных погибла невинно, окружающие донесли на них по злобе или из зависти, то все равно получается внушительная цифра. Кабы не инквизиция, остались тетки живы, родили б детей, у тех еще ярче изменения получились бы. Сейчас мы бы повсеместно телепатией владели. В России, слава богу, костры не пылали, но церковь знахарей и гадалок не приветствовала, травила их безжалостно. Вот Деметрия с товарками и подались сюда. Наверное, и впрямь обладали они неземной силой, но действовали с молитвой, возвели в глуши монастырь, хотели от людей отгородиться. Дурная слава имеет быстрые ноги, но и хорошая в пути не задерживается. Очень скоро весть о талантах Деметрии и ее монашек распространилась по округе, и к обители стали стекаться разные люди: больные, жаждавшие исцеления, здоровые, хотевшие научиться траволечению. Богомолки никому не отказывали, и в конце концов около монастыря образовалось село. Шли годы, обитель богатела, в селе на свет частенько появлялись необычные детки, с паранормальными способностями.
– Эй, постойте! – перебила я Марфу. – Тут нестыковочка. Если талантами экстрасенсов обладали основательницы монастыря, то с их смертью все и должно было закончиться. Дар нельзя вручить ученице, он передается генетически.
– Правильно, – согласилась Марфа, – так и было, от матери переходило к дочери.
– Но монашки не могут рожать детей.
– Почему?
– Они дают обет целомудрия.
– Э, милая… – отмахнулась Марфа. – Во-первых, какая-то женщина могла заполучить младенца и до прихода в обитель, добраться сюда уже беременной. А потом… Все равно рожали, тайком, и в село на воспитание отдавали. Вот наша бабка, например, никогда в обители не жила, а такое умела! Ее талант к моей матери перешел, от нее ко мне. У меня, правда, детей не получилось. Жаль, ветвь обрывается. Я давно заметила, как только в роду кто-то очень сильный поднимается, у него потомства нет. Словно Господь саженец обламывает, не желает, чтобы слишком пышно зацвел.
– А Рита? – напомнила я.
Марфа нахмурилась.
– Не моя кровь. Леокадии.
– Ваша сестра была очень талантлива, она спасла людей от смерти, даже в газетах писали, как…
– Охохоюшки! Лучше помолчи, – остановила меня Марфа. – Мать наша, заболев, просила меня: «Пригляди за Леокадией. Слишком она ребячлива, ума нет, может в любую сторону качнуться, еще прибьется к плохим людям… Лучше б ей в обитель пойти и там жить».
Марфа снова взяла трубку.
– Мы никогда монашками не были, ни бабушка, ни мама. Болтают, правда, люди, что Бланки – родственники какого-то колдуна из Германии. Вроде его Петр Первый привез, а ведьмак женился, и его дочь ушла в обитель. Только правды нам не узнать. Одно помню: дар этот по женской линии идет. Меня бабушка с трех лет обучала, по полям с собой таскала, травы показывала, книги читать заставляла. Так потихонечку-полегонечку и получилось. Я очень хорошо понимала: раз талант есть, он для людей. А у Леокадии ничего не было, она в отца уродилась. Тот был хороший человек, но обычный, как все, без внутреннего зрения. Всего лишь год у нас с Лёкой разница, только мне полной мерой отсыпалось, а ей ни крошки не перепало. Лёка умела лишь одно – подделывать чужие голоса, да так ловко, что даже родственники попадались на эту уловку. Леке нравилось дурить односельчан, и она часто подшучивала над соседями. Могла напугать, забасив, как местное начальство, или смешила одноклассников, изображая директрису…
То, что одна из внучек пустышка, умная бабушка поняла очень скоро. Но даже без таланта из Леокадии могла выйти хорошая травница, вот только Лёка не хотела ничему учиться. Подойдет бабушка в четыре утра к девочкам, скажет:
– А ну, вставайте, пора в лес идти, сегодня разрыв-трава зацветает.
И маленькая Марфа мигом вскочит, а Леокадия заноет:
– Голова болит, ножки не ходят, заболела я.
Вот только к обеду болезнь мистическим образом покидала Лёку, и она убегала играть со сверстниками. В конце концов бабушка махнула рукой и оставила внучку в покое. Леокадия, правда, знала простые рецепты, ну вроде того, что от температуры отлично помогает отвар из сушеных ягод малины, но этим ее познания исчерпывались.
В подростковом возрасте Лёка пострадала от молнии и с тех пор стала всех уверять, что может предсказывать будущее, но не хочет этого делать. Такие разговоры очень не нравились матери, она всегда останавливала дочь, приговаривая: «Не болтай, лучше учись». Но Леокадия не желала совершенствоваться.
А Марфа все шла вперед. Она даже стала во многом сильнее матери, вот только исполнить волю родительницы в отношении сестры не сумела…
Перед смертью мама позвала к своей кровати дочерей и сказала:
– За Марфу я спокойна. А вот о Леокадии душа болит. Нет в тебе, дочка, стержня. Ты способна как к хорошему, так и к плохому, куда тебя позовут, туда и завернешь. Слабая очень, да и капризная, своим желаниям потакаешь, они тобой управляют. Лучше в монастырь иди. Пообещай, что выполнишь материнский наказ.
– Хорошо, – закивала Лёка.
– На иконе поклянись, – велела мать.
Леокадия сняла со стены образ и поклялась.
– Ступай, – приказала ей мать. – А ты, Марфа, останься, есть разговор.
Когда Лёка выскользнула за дверь, мама прошептала:
– Марфа, ты за нее отвечаешь. Наделает ведь глупостей, наломает дров. Ох, есть у меня нехорошее предчувствие… Леокадии необходимо идти в обитель, там ее удержат от разрушительных поступков. Иначе беда, люди по ее вине погибнут, не спастись ее душе.
Марфа заверила мать, что исполнит ее волю. После похорон Леокадия подошла к сестре и спросила:
– Как деньги делить будем?
– Ты о чем? – поразилась Марфа.
– Зачем меня маменька из комнаты выгнала? – прищурилась Лёка. – Тебе про захоронку сообщила!
– Все богатство на виду. – Марфа обвела рукой комнату. – Гляди: книги, мебель да посуда.
– Теперь нас двое осталось, – напомнила Лёка, – некрасиво одной себе деньги грабастать.
– Можешь весь дом по камню разобрать, все равно ни копейки не найдешь, – воскликнула Марфа.
