Владимир Круковер - Зачарованный киллер-2
Я и сам как–то попал на бездумном приеме лекарства. Ортофен, который я раньше не принимал, вызвал у меня тяжелую аллергическую реакцию. Как «опытный аллергик» я купировал ее антигистаминными препаратами, но все равно несколько дней был совершенно разбит. Десны покрылись язвочками, как при страшном стоматите, суставы распухли, глаза слезились.
Не знаю, насколько уместна эта, фармацевтически–рекламная глава в книге о моих невероятных приключениях, но, будь я честным издателем (что маловероятно, так как издательская коммерция с честностью не рифмуется), я бы в каждой книге публиковал предостережения: «Боритесь с зомбирующей рекламой, не верьте ей!», «Никогда не принимайте лекарства без рекомендации врача!», «Жгите аптеки, где продают лекарства без рецепта!»
От этих мыслей, больше напоминавших публицистическую статью для газеты, меня оторвал негромкий разговор, вернее его отрывок:
«Пропадете, этот город полон бесов злобных, съедят голубушек бесы–то… А у меня покойно, благостно… И вам хо–о–орошее применение найдется, польза будет…».
Голос был вкрадчивый, но содержание мне почему–то показалось зловещим. Я остановился, будто ищу что–то в карманах, и кинул косой взгляд в нишу за колоннами.
Маленькая старушка в сером пуховом платке пропагандировала двум девчонкам–замарашкам преимущества домашнего быта перед вокзальным БОМЖеванием. Девчонкам было лет по шестнадцать, бесприютная жизнь уже наложила отпечаток на их внешность. Старушка выглядела благообразно, если не прислушиваться к ее речам.
Я задумался. Что же мне показалось неприятным? То, как она растянула гласные в слове «хорошее»? Или намек на «применение»?
Я отошел в сторону и сделал вид, будто рассматриваю убогую витрину ширпотребного киоска.
Калининград, январь, второй год перестройки
Перестройка только начиналась и я ее всячески приветствовал. Еще бы мне ее не приветствовать — имен но Горбачевская амнистия затронула, наконец, и зоны строгого режима, скостив мне 2/3 оставшегося срока. Так что, выскочив из–за проволоки на полтора года раньше, чем планировалось, я сразу же записал себя в команду президента (он, правда, тогда еще президентом не был, довольствуясь почти безграничной властью Генерального секретаря ЦК КПСС).
Моя приверженность к его реформам, возможно, и была бы ему приятна, если б он об этом когда–нибудь узнал, но в моей жизни роли не играла никакой. Правительство перед освобождением выдало мне 25 рублей, полагая, что на эти деньги я вполне смогу начать новую жизнь.
Брат, преуспевающий торговец глиняными масками, изобразил при виде меня самую широкую улыбку, какую только смог, спешно сообщил о своем скоропостижном отъезде и, долго мусоля рублевые бумажки, выдал стольник, горько сетуя на дороговизну жизни. На прощание он опять улыбнулся от уха до уха, а в глазах его я прочел печаль, вызванную необходимостью неожиданно уезжать.
В результате я оказался в гуще перестройки с 125 рублями в кармане робы — моя гражданская одежда успешно сгнила в кладовых зоны, так что я щеголял в обычной спецовке синего цвета и мощных зэковских говнодавах.
Единственное, что мне оставалось, — это нанести визит к знакомому фотографу, который до сих пор не исключил меня из списка знакомых потому, что я был должен ему 600 рублей. Он даже на зону мне писал доброжелательные письма, в конце которых намекал на свое желание получить эти деньги обратно. Надо думать, что он питал ко мне сложные чувства, по край ней мере, из лаборатории он меня сразу не выгнал, а даже разрешил пожить там немного.
Правда, он упомянул, что собирается строить гараж и не отказался бы от помощи, но я проявил ограниченность мышления и его намека не понял. Зато я бодро вспомнил о долге и уверил его, что теперь–то, на воле непременно рассчитаюсь, да еще с процентами. Надо только дело найти, работу. Свободным предпринимателям нынче дорога открыта.
Этот фотограф и свел меня с шефами молодежного центра. Тогда я еще не знал, что связываться с умирающим комсомолом опасно, да и про его близкую смерть не догадывался. Но всеми своими последующими скитаниями я обязан прежде всего знаменосному комсомолу и, правды ради, своей страстью к хорошему коньяку (впрочем, в период запоя я не отказываюсь и от одеколона).
Юные комсомольцы, один из которых давно перешагнул тридцатилетний рубеж, готовы были финансировать любое разумное предприятие. Общество «Друг», специализирующееся на оказании помощи собаководам и любителям кошек, привело их в восторг (проект этого общества был создан мной в беседе с ними мгновенно, из воздуха, фантазий и отрывочной информации о постановке подобного дела за рубежом). Они выделили мне помещение из двух комнат — там раньше помещалась сберкасса, — ссуду в размере пяти тысяч и право формировать коллектив. Кроме того я получил симпатичное удостоверение, где именовался председателем объединения «Друг» при молодежном центре.
У «Друга» мигом появилось множество друзей. В основном это были мелкие спекулянты щенками, отщепенцы клуба собаководов и шпана, которой негде устраивать свои тусовки.
Отдав им на откуп вторую, неоштукатуренную комнату, я меблировал старьем из комиссионки первую, напечатал в типографии красочный плакат, перечисляющий по пунктам наши мощные планы, и начал готовить выставку кошек.
Подобные выставки прошли тогда только в Москве и Ленинграде, так что свою я быстро организовал, провел и собрал семь тысяч чистыми. Помню, тогда лил дождь вперемешку со снегом — типичная прибалтийская погода, очередь вытянулась от клуба километра на полтора, все были раздражены, но стояли терпеливо для того, чтобы посмотреть на сотню кошек в кроличьих клетках. Все это было, конечно, организовано неумело, но ни один из идиотов–посетителей почему–то не вы сказал недовольства.
Между тем у меня уже сформировался коллектив, в состав которого входили: малолетняя проститутка — специалистка и консультантка по кошкам; пацан, стоящий на учете в детской комнате милиции за квартирные кражи, — курьер и разнорабочий; ветфельдшер по совместительству — дама с явными признаками бешенства матки; юрист — хронический алкоголик, взявший аванс в размере 70 рублей и ухитрившийся после этого запить на две недели; и администрация — явный аферист, но значительно низшего уровня, чем я, и поэтому ни в чем плохом меня не подозревавший и старавшийся как–нибудь обжулить.
Коллектив рос, мы даже заимели машину с водителем, которая обслуживала нас в вечернее время за плату по 20 копеек за километр. На этой машине я с фельдшерицей бойко обслуживал больных животных на дому. Но деньги, которые мы зарабатывали, расходились еще быстрей. Надо было расширять производство; я как шеф не имел права выглядеть неряшливо, а кожаная куртка, приличные джинсы, кроссовки и прочее стоили немало. Да и зарплату надо было людям платить.
Тут–то у нас с комсомолом возникли разногласия. Они почему–то считали, что часть денег я должен отдавать им, как учредителям, что обязан отчитываться перед их бухгалтером во всех доходах и расходах, а вдобавок запретно было мне вечерами пить коньяк и после «дозы» общаться с посетителями.
Пока разногласия не углубились, я привел известного ветврача и настоял на необходимости расширения ветслужбы. Смета, куда я включил операционный стол и бестеневую лампу, оказалась угрожающей, но, к моему удивлению, комсомольцы выдали мне еще одну ссуду в 12 тысяч. Одну тысячу я дал врачу для закупки не обходимого оборудования. Он почему–то обиделся, тысячу эту мне вернул и сотрудничать в дальнейшем отказался.
Остальные деньги разошлись как–то незаметно, а тут еще возникли неприятные слухи о моих посягательствах на честь малолетней проститутки–кошатницы, да и скучно стало в Прибалтике: сырость постоянная, дождь. Поэтому я мужественно выехал в Пятигорск и с пол года прекрасно отдыхал, чередуя Кисловодск, Железноводск, Ессентуки и Пятигорск.
Комнаты я снимал недорогие, со мной обычно делили жилье люди, приехавшие в отпуск с целью поправить здоровье. Они аккуратно посещали процедуры, пи ли минеральные воды, в общем, вели себя, как при шлепнутые большой подушкой. Но деньги у этих болезненных водились, меня они принимали за собрата по ваннам, массажу и прочей ерунде, в долг давали охотно. Так что особых проблем у меня не было. Благо дело, эти курорты обслуживают народ круглогодично. Я благополучно справил там Новый год, дождался весны и почувствовал, что минеральные источники и их клиенты вызывают у меня отвращение еще большее, чем когда–то колючая проволока и вышки с нерусскими охранниками.
Тут как раз мне попалась местная газетенка с объявлением Московского зооцирка, — этому загадочному предприятию требовались рабочие по уходу за животными.
