Валентина Мальцева - КГБ в смокинге. Книга 1
— Тьфу ты, черт, сообразил наконец! — воскликнул Мишин, торопливо сунув карту в «бардачок», и повернулся к нам. — Андрей, надо избавляться от машины.
— Жечь опасно…
— Значит, закопаем.
— У тебя, что, экскаватор в багажнике завалялся?
— Завьялов! — каким-то совершенно новым голосом отчеканил Витяня.
Я аж обомлела: настолько этот эпизод напоминал обрывок дурной советской киноленты о похождениях чекистов в тылу врага. Но самое потрясающее последовало дальше: Андрей процедил сквозь зубы: «Есть», выскочил как ошпаренный из машины и уже через секунду шуровал в багажнике.
Витяня перевел на меня тяжелый взгляд измотанного, загнанного в угол и отчаянно невыспавшегося человека и спокойно сказал:
— Валя, слушай меня внимательно. Этот разговор принципиально важен для нас обоих. Ситуация складывается так, что сейчас мы расстанемся…
— Ты намерен застрелиться? — я задала вопрос прежде чем подумала, зачем это делаю и насколько это безопасно.
— Заткни свою пасть, Мальцева, если действительно хочешь когда-нибудь вернуться домой! — Витяня стремительным движением выхватил из «бардачка» пистолет и приставил его к моему лбу. Не знаю почему, но прикосновение было холодным и влажным. Может быть, этот бездушный кусок железа мгновенно впитал в себя физическое состояние предполагаемой жертвы? Мне не нужен был термометр, чтобы убедиться, что я вся холодная — от корней волос до кончиков пальцев на ногах. Или холодным был пот, ручьями струившийся по лбу, по щекам, по телу?..
— Ты хочешь вернуться домой, Валентина? Отвечай коротко.
— Да.
— Ты можешь выслушать меня спокойно, не перебивая и не вставляя свои дурацкие реплики?
— Да.
— Ты уверена, что сможешь выполнить мою просьбу, если я уберу пистолет?
— Да.
С каждым из этих трех «да» я ощущала, как мое сердце постепенно возвращается из аппендикса, куда оно стремительно рухнуло после появления пистолета. Мишин, похоже, настроился на серьезный разговор, а в сложившейся ситуации меня это устраивало куда больше, чем пуля.
— Хорошо… — Мишин положил пистолет на сиденье. — Поверь мне, Валя, я не из тех людей, которые стремятся превратить общество в монолитную армию сексотов. Твое появление здесь, за кордоном, твое участие в этих неженских делах — все это чья-то ошибка, очевидный прокол, в конце концов, самый настоящий бред. Но ты здесь, и с этим приходится считаться. Я не могу и не должен рассказывать тебе все. Это лишняя информация, она не нужна тебе, Валя, это не любопытный фактаж для очерка. Это смерть. Твоя. Личная. А мне жаль тебя. Наверное, встреться мы в другой обстановке, в другой жизни, и — не смейся, пожалуйста, — все могло бы сложиться не так мрачно. Ну да ладно, это так, эмоции. А теперь к делу. У меня есть свои задачи, свои приказы и свое чувство профессионального долга. Поэтому сейчас мы простимся. Я укажу тебе дорогу, и если ты не будешь рассеянной, то уже через два-три часа окажешься в полной безопасности…
— Я возвращаюсь в Москву, Витя?
— Не думаю… Впрочем, это не мне решать. Тебе все скажут.
— Это все?
— Нет. Ты испортила спектакль, который должен был вот-вот завершиться. Если можешь, прости мне мои выпады: ты ни в чем не виновата. Ведь тебя не ознакомили со сценарием, ничего не сказали об актерах и ролях, которые они исполняют. Тебя просто ввели в эпизод. «Кушать подано!» «К вам его высочество!» А ты…
— Что я?
— А ты — это ты, Мальцева. Если бы я знал, если бы я мог только предположить, что ты появишься на авансцене наших игр, я бы сделал все, чтобы этого не случилось. Я бы объяснил, что тебя нельзя использовать вслепую, я бы доказал им, что ты, сволочь, умна и потому особенно опасна в такого рода операциях. Но это решал не я… — Мишин тряхнул своей великолепной гривой. — Вот и все, Валентина Васильевна.
— Я могу тебя кое о чем спросить?
— Можешь, только вряд ли мои ответы что-то прояснят.
— Зачем ты убил Гескина?
— Таков был приказ, Валя. Запомни: в любой спецслужбе, даже самой демократичной и либеральной страны, не существует альтернатив выполнению приказа. Они просто не предусмотрены уставом.
— Я виновата в его смерти?
— Косвенно. В основном он сам.
— Он был вашим человеком?
— И нашим тоже.
— Если бы все случилось как вы планировали, мое возвращение домой предполагалось или нет?
— Я не знаю.
— Меня действительно разыскивает полиция и ЦРУ, или ты блефовал?
— Я не блефовал, Валя. Ты им действительно нужна. Ты им нужна даже больше, чем мы с Андреем. Потому что ты — свидетель.
— И только чтобы я им не досталась, вы угробили столько людей?
— Да. Я выполнял задание.
— Так зачем было мучиться? Шлепнули бы меня вместе с Реем — и никаких проблем.
— Так и было бы, если бы я не надеялся выбраться с той виллы.
— Хороша Маша, но или ваша, или ничья?
— Что-то в этом роде.
— Получается, я обязана тебе жизнью?
— Не спеши благодарить, подруга. Придет день, и ты еще проклянешь меня за это по-настоящему.
— Значит, кому-то в Москве я все еще нужна?
— Видимо, нужна.
— Почему ты со мной прощаешься так, словно мы видимся в последний раз?
— У нас с Андреем тоже серьезные проблемы. И потом, где мы с тобой увидимся? На пресс-конференции в Доме журналиста? У тебя в редакции? Или в моей балетной школе в Швейцарии? Ее фасад такой же фальшивый, как очаг в хижине папы Карло. Я ведь в Дом кино попал тогда впервые в жизни. И то исключительно с целью повидать тебя. Задание…
— Скажи, может случиться так, что ты окажешься в скором времени в Москве?
— В моей жизни может случиться что угодно. В том числе и это.
— Я могу попросить тебя об одном одолжении?
— Нет.
— Я вообще не могу рассчитывать на тебя?
— Нет.
— Тогда прощай, Мишин.
— Прощай, Мальцева. И не поминай лихом.
— Ах, да, чуть не забыла… — я вытащила из косого бокового кармана юбки свою единственную, как мне еще вчера казалось, ценность, плотно завернутую в гигиенический пакет с изображением пикантной дамы. — Возьми на память, Витяня.
— Что это? — спросил Мишин настороженно.
— Это сфабрикованная моими собственными руками улика против тебя. Кстати, еще вчера я очень ею гордилась…
— Что?
— Не важно, Витяня. Возьми и выбрось, если хочешь. Гескину этот глушитель уже все равно не пригодится, да и мне, как выясняется, незачем тебя шантажировать…
Витяня аккуратно развернул пакетик, вытащил колпачок-глушитель, повертел его в пальцах и усмехнулся:
— Остроумно, ничего не скажешь, — Мишин хмыкнул. — Как мне рассматривать этот жест доброй воли? Ты больше не видишь во мне врага?
— Оставь нюансы для тех, кого будешь вербовать. Просто я стала такой же, как ты, Мишин. Совершенно не желая этого и во многом благодаря тебе…
Я потянула на себя ребристую ручку двери и вышла в ночь, словно с головой окунулась в огромную чернильницу.
— Держи фонарик. — Мишин возник где-то сзади, и я в который раз ощутила сладко-дремотный, одуряющий запах «Дракара», который — я знала это совершенно точно — будет напоминать мне впредь только о смерти и предательстве. — Видишь тропу? Иди строго по ней, никуда не отклоняйся и не сворачивай. Средним шагом — примерно часа два с половиной. Плюс полчаса — скидка для слабонервных на темноту. Тропа упрется в реку. На берегу тебя будет ждать мужчина. В широкополой шляпе и красно-черном пончо. В руках у него будет ружье…
— Человек с ружьем? Замечательно!
— А с чем он еще должен быть? Лес вокруг, даже медведи водятся.
— С приличным человеком ты меня все равно не познакомишь, я уже давно поняла.
— Он приличный, — ухмыльнулся Витяня. — Он очень приличный и даже умный. Увидев тебя, он положит ружье на землю перед собой и снимет шляпу. Запомни порядок действий, поскольку это — пароль. Если он все так и сделает, полностью доверься ему, он приведет тебя в безопасное место.
— На каком языке мне с ним разговаривать?
— А хоть на китайском. Он глухонемой.
— А если он не положит ружье на землю, а наоборот, наставит его на меня, тогда что делать?
— Возьми, — в темноте Витяня нащупал мою руку и вложил в нее пистолет. — Узнаешь? Тот самый, с виллы. Так вот, если он сделает это, значит, перед тобой другой человек. Враг. В пистолете девять патронов. Это все, чем ты располагаешь, чтобы защитить себя. Стреляй с умом, подруга, прицеливайся.
— Мишин, ты что, действительно сдурел? Ну, шлепну я этого бессловесного беднягу, который пароль забыл, куда же мне потом деваться? Одной, без вещей, ночью, в этой трижды проклятой Аргентине?..
— Забудь про Аргентину.
— Как забыть? Разве это так просто забудешь?
— В данном случае просто. Потому что ты уже в Чили.
