Валентина Мальцева - КГБ в смокинге. Книга 1
Мы добрались наконец до какого-то чулана на самом верху, бровастый откинул небольшой бревенчатый люк, и меня ослепил яркий сноп света. Андрей-Настя подтянулся, с изяществом художественной гимнастки перекинул свое огромное туловище на крышу, а затем протянул руку мне. Едва я коснулась этой широченной длани, еще несколько минут назад весьма нелюбезно закрывавшей одновременно мой рот, глаза, нос, уши и часть макушки, как взлетела наверх и мягко — опять-таки не издав ни звука — опустилась на черепичную кровлю.
Бровастый перевернулся на спину, вытащил из-за пояса внушительных размеров пистолет с навинченным глушителем и едва слышно клацнул затвором.
— Сколько? — спросил Витяня, улегшийся справа от меня и в точности повторивший операцию, проделанную бровастым.
— В доме двое, на колесах пара, один, думаю, за виллой… — Андрей говорил совершенно спокойно, будто сообщал Витяне номер лотерейного билета-пустышки.
— И?
— А что еще?
— Думаешь?
— Попробуем.
Еще две недели назад, став свидетельницей столь содержательного диалога двух взрослых людей, я бы наверняка решила, что нахожусь на крыше сумасшедшего дома, где прячется от санитаров пара буйных больных. Но сейчас я все воспринимала всерьез: нрав Витяни и его железного подельника уже не представлялся мне романтической версией извечно загадочной и бесшабашной русской души. В Аргентине я хорошо узнала, на что эта душа способна, и если жалела в те минуты кого-то, кроме себя, так только незадачливых подчиненных Рея Бердсли, имевших прекрасные шансы сыграть вслед за своим шефом в черный полиэтиленовый пакет.
Я очень осторожно приподняла голову и выглянула вниз. «Шевроле» на асфальтированном квадрате дворика уже не было — его заменили две замызганные колымаги неопределенного цвета. За рулем первой сидел молодой парень в широкополой ковбойской шляпе и как ненормальный вертел головой по сторонам. Второй, чуть постарше и погрузнее, стоял, опершись о капот другой машины, и высматривал что-то в кустах, окаймляющих виллу. Потом он неожиданно вскинул крупную голову и… Я тут же вернулась в исходное положение, то есть уткнула физиономию в ребристую черепицу, не без оснований опасаясь, что от столь частого соприкосновения с кровлей мой фас должен здорово напоминать цвет лица подвыпившего индейца из племени сиу.
— Ты бы поменьше дергалась, чувырла! — прошипел бровастый. — Прострелят твою дурью башку — охнуть не успеешь.
— Он что, всегда такой обаяшка? — шепотом поинтересовалась я у Витяни. — Или только когда из вольера выбегает?
— Цыц! Нашли время собачиться!.. — Мишин боком подполз к краю черепичной крыши и заглянул вниз. Вероятно, картина не доставила ему особого удовольствия. Он бормотнул себе под нос что-то неразборчивое, но очевидное и повернулся ко мне:
— Валентина, подруга нежная, красота несказанная. Если тебя возьмут — молчи. Ради себя и матери своей — молчи. Ты ничего не знаешь, приехала в командировку — и все. Баста! Одно слово о «конторе» — и тебя с твоей мамочкой положат на кладбище под двумя шестиугольными звездами. И имей в виду: что бы ни случилось, кого бы ни начали мочить, лежи на этом месте не шевелясь, как мертвая. Поняла?
Я кивнула. Хотя и очень хотела сказать Витяне, что я бы не шевельнулась в любом случае, даже если бы мне пообещали снизу Пулитцеровскую премию и заодно посадочный талон на советскую атомную подводную лодку, следующую по маршруту Буэнос-Айрес — Химкинское водохранилище.
— Андрей, прикрой меня!
Бровастый кивнул и, несколько раз бесшумно перекатившись, оказался в новой позиции. Теперь, как я поняла, он держал в поле зрения одновременно и двух мужиков внизу, и выход на кровлю.
Тем временем Витяня ужом соскользнул с кромки крыши, и уже через секунду я видела только его побелевшие от напряжения пальцы, вцепившиеся в кровельный конек. А еще через мгновение и они исчезли.
В тот же миг из люка, ведущего на крышу виллы, показалась чья-то голова и рука с короткоствольным автоматом…
29
Буэнос-Айрес. Конспиративная вилла
4 декабря 1977 года
…Я еще не видела лица незнакомца, но уже не сомневалась, что первым человеком, который окажется в поле зрения этого совсем не сказочного Карлсона, будет женщина с вымазанным черепичной пылью лицом и безумными глазами кошки, загнанной на высокое дерево стаей озверевших псов.
То есть я.
Видимо, находившийся по другую сторону люка бровастый Андрей просчитал такой ход событий намного раньше. Во всяком случае, он вдруг коротко подмигнул мне и, как на утренней гимнастике, поднял обе руки, в одной из которых был здоровенный пистолет с глушителем. Пока я тупо соображала, чего хочет от меня это незаконнорожденное дитятко Феликса Эдмундовича, незнакомец, оказавшийся широкоплечим светловолосым парнем, половину лица которого прикрывали темные солнцезащитные очки, высунулся из люка по пояс, увидел меня и молниеносно вскинул автомат…
— Стой! — почему-то по-русски крикнула я. — Не надо! Я…
— Подними руки, дура! — прошипел у него за спиной Андрей. — Он же тебя сейчас замочит!..
Тут до меня наконец дошло, на что намекал бровастый мгновение назад, но было уже поздно: незнакомец, сообразив, где таится реальная опасность, резко обернулся на голос и… И сразу после этого я стала свидетельницей картины, которая преследует меня даже сейчас, спустя много лет: затылок незнакомца вдруг словно взорвался изнутри, и уже через долю секунды его голова представляла собой огромную черно-красную опаленную дыру, обнаженную и пульсирующую… На фоне белокурых волос, доходивших почти до плеч парня, это жуткое зрелище напоминало извержение вулкана крови, лимфы и сгустков мозга в самом центре желтой пустыни.
Последним ощущением, которое я запомнила, было постыдное желание блевать. Затем я почувствовала, что сползаю куда-то вниз, в темноту…
Очнулась я от знакомого уже запаха хорошего мыла. Запах был настолько сильным, что я тут же все вспомнила. Начинающаяся где-то в районе локтя ладонь бровастого теперь уже не сжимала мое лицо вместе с ушами и подбородком. Я, видимо, непостижимым образом выросла в глазах орлоносого Андрея, поскольку на сей раз его циклопья лапа лежала под моим затылком и легонечко — так ему, видимо, казалось — встряхивала мою голову. Наверняка этот монстр побоялся приводить меня в чувство традиционным похлопыванием по щекам — он бы сломал мне шейные позвонки.
Я открыла глаза и увидела грязно-серую обивку автомобиля и затылок Витяни, над которым в Европе явно поработал какой-нибудь Рембрандт цирюльного дела. Витяня перехватил в обзорном зеркальце мой затуманенный взгляд и удовлетворенно хмыкнул:
— Очнулась, подруга?
— К сожалению.
— К счастью, Мальцева!
— К сожалению, дебил! Неужели ты еще не понял, что мне лучше было сдохнуть, чем снова видеть ваши тупые морды…
Рука бровастого чуть напряглась, но я старалась не обращать внимания на этот тревожный знак.
— Ну, ты даешь, Валюха! Я бы назвал тебя неблагодарной свиньей, но не хочу оскорблять наше беззащитное национальное животное, — голос Мишина показался мне до тошноты ироничным. — Везучая ты баба, Валентина! Это ж надо, без единой царапины из такой переделки выбрались. Ее, понимаешь, будто президентшу какую, телами прикрывали, как коровью тушу, на себе волокли, в машину с комфортом уложили, везут, боясь растрясти, хотя по всем законам нашего неэстетичного жанра лежать бы тебе сейчас не на кожаном сиденье благородного «бьюика», а под клеенкой на мраморном столе в морге. И не Андрей бы тебя в чувство приводил своими нежными ручками, а посол нашей великой державы твое благоухающее порохом тело опознавал бы в присутствии понятых и экспертов…
— Орден «Дружбы народов» ему прямо здесь вручить, — я покосилась на бровастого, — или перебьется, пока мы до Георгиевского зала доедем?
— Вить, эта блядина мне надоела, — подал наконец голос Андрей.
— Ну что ты, Андрюша! — Мишин плавно вписался в поворот и въехал на трассу, затененную синими кипарисами. — Ты же почти не знаешь мою любимую школьную подругу. У вас с ней так, шапочное знакомство, лежание на черепичной крыше под вражеским обстрелом. И уже надоела? И уже блядина? Не-е-т, дружище, я просто перестаю тебя узнавать. Где твоя чекистская выдержка? Если бы ты знал, что испытываю я к этой очаровательной женщине с ангельским личиком и совершенно потрясающим хамством председателя колхоза-миллионера на отдыхе в Пицунде, то понял бы, насколько ты не прав…
Я вдруг подумала, что здорово устала за три дня в Аргентине. Еще неделю назад я бы выдала этим дебилам парочку соответствующих моменту слов и уж в любом случае разъяснила бы мутанту советской секретной службы метафорический потенциал того нецензурного существительного, которое он так нелюбезно (и, кстати, совершенно безосновательно) бросил в мой адрес. Но сейчас я испытывала только одно желание — молчать и ни о чем не думать. В глазах моих все еще багровела и пульсировала развороченная голова того белокурого парня, а в горле застрял вязкий ком подступающей тошноты…
