Валентина Мальцева - КГБ в смокинге. Книга 1
Что я искала? Не знаю. Жизнью клянусь, не знаю. Просто, как электрик-дилетант с булавкой вместо отвертки, как человек, впервые увидевший переплетение разноцветных проводков, линий, реле, изоляторов, я рванулась наудачу и в жесточайшем цейтноте начала соединять оборванные концы, в надежде получить разряд, ток, проблеск.
Шкафчики были почти пусты: тюбик зубной пасты… какая-то склянка, видимо, с лекарством… едва промытый с чисто мужской неряшливостью помазок для бритья… бритвенный станок с полузаржавленным лезвием… какой-то дезодорант… несколько рулонов туалетной бумаги… цветные журналы с голыми девками…
— Валентина! — окрик Мишина не оставлял времени для дальнейших поисков.
— Уже иду…
Я вздохнула, закрутила кран, присела на корточки, чтобы поправить задник туфли и… Замкнуло наконец! Под ванной что-то чернело. Протянув руку, я нащупала какой-то угловатый предмет и рванула его к себе. Послышался легкий скрип отрываемой от фаянса клейкой ленты, и в руках у меня оказался небольшой плоский пистолет. Несмотря на жуткое нервное напряжение, на нехватку времени и на то, что за дверью в нетерпеливом ожидании переминались с ноги на ногу двое профессиональных убийц, я еще успела подумать, что пистолет этот представлял собой образец технической эстетики. Он был изящным, красивым, каким-то завершенным и лег мне в руку так, словно конструктор делал его на заказ, специально для меня.
Как и все девушки, учившиеся в МГУ, я была знакома с принципом устройства стрелкового оружия. Я даже стреляла пару раз в университетском тире в режиме одиночных выстрелов, хотя и визжала при каждой отдаче приклада. Правда, на военной кафедре мы «проходили» автомат Калашникова, но, как выяснилось, казавшиеся тогда дебильными наставления нашего военрука Ивана Алексеевича Звягина, подполковника в отставке и запойного алкаша, утверждавшего, что готовиться к ядерной войне необходимо даже в постели с собственной женой, — базировались на фундаментальной военной педагогике: спустя десять лет я все помнила.
Прости меня, Иван Алексеевич, свидимся когда-нибудь — расцелую, если, конечно, ты еще не загнулся от «Агдама».
Я поднесла пистолет совсем близко к глазам. Вот это — предохранитель, это — затвор, это — обойма. Как ее отщелкнуть? Не знаю… Черт с ней, главное не в этом. Главное, есть ли внутри этой вороненой штучки патроны? Я с трудом оттянула затвор и ужаснулась, увидев, как мелькнула и утекла в ствол желтая, желтее спелого абрикоса, пуля.
Сомнений не оставалось: это было боевое оружие, готовое к стрельбе.
На душе у меня вдруг стало легко-легко. Я уже не помнила, когда в последний раз испытывала такое воздушное, невесомое чувство беззаботности.
— Ну, ты идешь, или я тебя сейчас оттуда за волосы выволоку? — прогремел за дверью голос Витяни.
— Иду, мальчики, иду, — я переложила пистолет в правую руку, а левой тихонько отодвинула защелку двери. — Вот только лифчик застегну — и выхожу!..
28
Буэнос-Айрес. Конспиративная вилла
4 декабря 1977 года
Я глубоко вздохнула, обхватила для верности рукоятку пистолета обеими руками и толкнула ногой дверь ванной.
Передо мной неподвижно и элегантно, как рекламный манекен фирмы «Коко Шанель», стоял Витяня. Я уже говорила, что холл конспиративной виллы ЦРУ был затемнен, и после яркого люминесцентного света в ванной я даже не могла как следует разглядеть его лица — только силуэт, широкоплечий, высокий и неподвижный.
Пауза длилась секунд десять, после чего до меня дошло, что мой однокашник и профессиональный «мочила» КГБ попросту обалдел.
Я всегда плохо видела себя со стороны. Знаете, есть такие женщины, которые даже после двенадцатичасового сна четко соображают, на каком глазу тушь у них размазалась больше. Так вот, я не из таких. Чтобы сказать, как я выгляжу в данный момент, мне необходимо зеркало. И этим зеркалом, когда я чуть попривыкла к сумраку в холле, стал для меня Витяня. Я держала палец на спусковом крючке, даже не задумываясь о том, что же буду делать, если он дернется, влепит мне еще одну оплеуху или попросту рассмеется. И вот только по его лицу я поняла, что пистолет, нацеленный ему в глаз, это не сувенирная зажигалка, а я сама — явно не классическая любовница из ванной, чисто вымытая, надушенная и неглиже, которая мучается лишь одним вопросом: сразу броситься на шею партнеру или чуть-чуть поломаться.
— Позови бровастого, — тихо и потому некстати вежливо попросила я.
— Что? — переспросил Витяня.
— Если я начну говорить громче, то напрягусь и могу случайно выпалить. Ты понял, Мишин? Позови своего ворошиловского стрелка. И больше не переспрашивай…
— Андрей! — интонация Мишина была совершенно бесцветной.
— Да? — откуда-то сбоку мгновенно возник бровастый. Уткнувшись в профиль Мишина, он повернулся ко мне и застыл.
— Слушайте, мальчики, — начала я и неожиданно почувствовала, как это тяжело — держать на прицеле двух здоровенных откормленных мужиков и одновременно говорить что-то связное. — Задание первое: вы вытаскиваете свои пистолеты и очень медленно, как черепашки в «Детском мире», опускаете их на пол перед собой…
— Валентина! — голос Мишина обрел наконец прежнюю уверенность. — Ты действительно дура!
— Мельцер, ты повторяешься. Задание второе: вы…
— Да послушай ты, психованная! — взорвался Мишин. — На что ты рассчитываешь? Ну, хорошо, заберешь наши пушки, запрешь нас в какой-нибудь дурацкий шкаф — на большее твоего куриного воображения не хватит. Дальше-то что? Ты — если не соучастница, то свидетель убийства двух человек — английского барона и кадрового американского офицера. Через пару минут здесь будут люди из Лэнгли, ты это понимаешь, дебилка?! За соучастие в убийстве подданного Великобритании тебя повесят, за причастность к смерти кадрового разведчика — посадят на электрический стул. Но даже если тебе удастся прорваться домой, — хотя без нас ты и километра не пройдешь, — там тебя за твое предательство колесуют. Я уже не говорю о твоей матери — она обречена.
— Я не имею никакого отношения к вашей грязи…
— Ой ли?! — Мишин картинно схватился обеими руками за сердце. — Ну, конечно, это не тебя вербовали, не тебе давали инструкции и доллары, не тебя возили на дачу, куда не каждый член Политбюро дорогу знает, не тебя подкладывали под нашего агента… — Витяня судорожно перевел дух и бросил взгляд на часы. — Это не ты выполняла наши задания, не ты летела на край света по поручению самой мощной в мире спецслужбы, это не с тобой связана крупномасштабная операция КГБ!.. Все записи твоих бесед с Гескином уже в Москве. Тебя снимали входящей в номер Гескина и разлегшейся с ним на диване. Протокол твоего допроса, который вела криминальная полиция Буэнос-Айреса, и репортаж о твоем пребывании на конспиративной вилле ЦРУ, возле трупа американского разведчика, уже завтра будут опубликованы во всех местных газетах. А эти газеты — чтоб ты знала! — и в Москву попадают. Ты — человек КГБ, неужели, Мальцева, это еще не ясно кому-то? Да хоть ты благословение от своего Любавичского ребе получи, хоть всю жизнь в бадузане пролежи — не отмоешься! Так что брось дурить, кончай эти дурости: нам надо линять отсюда, пока тут не устроили детский крик на лужайке. У тебя есть дом, есть интересная работа, есть любящая мать, и все это, хочу напомнить, в Москве, на родине. А без нас ты туда не попадешь, голуба, никак не попадешь. Потому что ты — набитая дура и дилетантка, решившая вдруг сыграть самостоятельную партию… Так не бывает, Валя, поверь профессионалу, — уже мягче добавил Мишин. — Как ни крути, ты везде проигрываешь.
Плакать я начала с того момента, когда Мишин заговорил о маме. Потом слезы полились в два ручья, а в конце этого монолога, логичного и страшного, как анализ крови больного лейкемией, я уже ревела во весь голос. Бессилие, ужасный зуд неотомщенной обиды, жалость к себе, ощущение абсолютной безвыходности — все это трансформировалось где-то под грудью в чудовищных размеров поршень с зазубренными краями, который выдавливал из моего измученного тела пугающие потоки слез.
За окнами взвизгнули тормоза.
— Вот сука! — бровастый ошпарил меня ненавидящим взглядом. — Сейчас из-за нее все поляжем!..
— Выбирай, — Витяня кинул короткий взгляд на окно и протянул мне руку. — Или ты с нами, или…
Я молча вложила в его ладонь пистолет — горячий, как мои слезы.
— Наверх! — прошипел Мишин.
Лестница, по которой бровастый, я и Витяня в качестве замыкающего боевой колонны КГБ гуськом взбирались на третий этаж, была выстлана выцветшей ковровой дорожкой и — странная вещь — почти не скрипела. То ли при строительстве подобных гнезд для шпионов учитывается все до мелочей, то ли мои милые соотечественники владели секретом бесшумного перемещения по вражеской территории, но мы взбирались наверх споро и тихо — как на скоростном бесшумном лифте. В какой-то момент, правда, я споткнулась и ударилась лбом о железную, словно совок лопаты, задницу бровастого, но тот даже не обернулся. «Господи, — подумала я, потирая ушибленный лоб, — надо же было дать такому монстру имя Андрей. Все равно что назвать очковую змею Настей…»
