Валентина Мальцева - КГБ в смокинге. Книга 1
— Кушать будем?
От неожиданности я вздрогнула: Габен сосредоточенно нес огромный деревянный поднос, уставленный едой. Ловко подтолкнув к моим ногам низенький табурет, он поставил на него поднос, подтащил с другой стороны второе кресло, сел и, предвосхищая мои вопросы, решительно заявил:
— Попробуйте, на что способен мужчина, влачащий одинокое существование в глуши Кордильер. Если не понравится, я дам вам телефон и имя человека, которому вы, вернувшись домой, сможете позвонить и сказать все, что вы обо мне думаете. Договорились?
Я кивнула, поскольку после открывшегося моему взору гастрономического великолепия мне как-то сразу расхотелось разговаривать. Минут двадцать я ела все подряд: темно-коричневую фасоль с очень сладким почему-то картофелем, огромные куски вареного мяса, тонюсенькие, как блинчики, пирожки с рисом… Я обмакивала невероятно аппетитные, еще горячие лепешки в острейший соус, в котором была масса вкусовых ощущений, но ни одного из них я до этого никогда не испытывала…
Габен с умилением наблюдал за моим обжорством, и, судя по всему, был счастлив. Сам он почти не притронулся к еде.
— Все! — сказала я наконец. — Вы потрясающий кулинар… Кстати, как вас зовут?
— Думаю, про себя вы меня уже как-то назвали. Верно?
— Откуда вы знаете?
— Неважно. Так верно?
— Да.
— И как?
— Габен.
— Чудесно! Так и называйте меня впредь.
— Господи, опять!
— Что «опять»?
— Опять конспирация, тайны, КГБ…
— А вы что думали, Валентина Васильевна? Что вас перебросили сюда для поправки здоровья и сбора впечатлений о флоре и фауне Латинской Америки?
— Знаете, впечатлениями я уже сыта по горло.
— По собственной вине, не так ли?
— Габен, — спросила я как можно небрежнее, — а вас за что сослали в эти горы? Кому вы там не угодили?
— Журналистское расследование? — вопросом на вопрос ответил он.
— С чего вы взяли? Я уже забыла о своей профессии…
— И зря — она вам еще пригодится.
— Когда, а главное, в каком виде, хотела бы я знать? Интервью в постели с Джеральдом Фордом? Кстати, чем, интересно, закончились вчерашние выборы в Штатах?
— Валентина Васильевна, вы растрачиваете себя по мелочам, — спокойно ответил Габен, глядя куда-то мимо меня. — Вы по-прежнему играете, кокетничаете, суетитесь… Я понимаю, что, скорее всего, именно такой и должна быть ваша реакция. И все же, поверьте мне, это неразумно. Скажите, вы умеете плавать?
— В основном под водой. В виде вспученного трупа.
— Знаете, до тринадцати лет я тоже не умел. Потом пошел как-то с друзьями в бассейн и с разбегу, не думая о последствиях, сиганул с бортика в воду. А там было глубоко. Я извивался, как червь, барахтался, делал какие-то сумасшедшие круги… Вокруг меня было полно взрослых, но никому и в голову не приходило, что я тону. Думали, видимо: балуется мальчишка. А я уже задыхался. К счастью, кто-то сообразил, в чем дело, и меня вытащили. А потом один взрослый мужик сказал: «Никогда не суетись, мальчик. Чем больше будешь барахтаться, тем скорее пойдешь ко дну. Надо было расслабиться — и ты бы выплыл без всяких проблем». Это был хороший урок…
— Если я правильно поняла аллегорию, вы — тот мужчина, а я — мальчик?
— Вы правильно поняли, Валентина Васильевна. Хоть вы и не мальчик.
— Значит, сейчас я тону?
— Во всяком случае, близки к этому.
— А если расслаблюсь, то выплыву?
— Горячее.
— А как насчет обучения? Это все потерянное время, да? Мне не надо рассказывать, как держаться на воде, как двигать руками и ногами, меня можно просто столкнуть с бортика и смотреть, как я выплыву, если сумею расслабиться, не сопротивляться, не стремиться спасти свою жизнь?
— Верно.
— И я буду на поверхности?
— Да.
— Как дерьмо?
— Дерьмо не тонет в силу физических законов, а вы, Валентина Васильевна, — личность.
— После этого я должна отрапортовать: «Служу Советскому Союзу»?
— Вы и без рапорта служите ему.
— Вы серьезно?
— Абсолютно.
— Вы хотите сказать, что, обманывая себя и своих друзей, наблюдая за тем, как две гориллы с высшим образованием и знанием иностранных языков убивают людей так же естественно и смачно, как матерятся, что, кривляясь и фиглярствуя, проматывая деньги государства черт знает на что, я служу Советскому Союзу?
— Для столь образованной дамы вы выражаетесь на удивление вульгарно.
— Но достаточно ясно, чтобы получить ответ на свой вопрос.
— Да, вы служите именно ему.
— Тогда я действительно дерьмо, Габен. Точно такое же, как вы, ваши подчиненные и, по всей видимости, ваши начальники.
— Вы не знаете меня, не знаете этих людей, не знаете нашу жизнь… Стоит ли так категорично? Вы настроены против нас, я понимаю. У вас кессонная болезнь интеллигента — всех вас, из-за этого плешивого дурака Хрущева, слишком стремительно и бездумно перевели из состояния абсолютного неведения в атмосферу относительной информированности. Да, вы действительно дерьмо, как, впрочем, и все интеллигентское сословие. Это не оскорбление, право… — Габен прочертил в воздухе какую-то замысловатую линию, словно расписался на невидимом документе. — Это диагноз.
— Следовательно, вы, Габен, абсолютно здоровый человек?
— Что вы имеете в виду?
— Иммунитет против заболевания интеллигентностью.
— Валентина Васильевна, боюсь, мы говорим на разных языках и ни до чего путного не договоримся. Если я вас чем-то обидел, простите.
— Да что вы! Разве я способна на столь убогие рефлексы?
— Просто я очень не люблю категоричность. В любых проявлениях.
— Да ну?! — я всплеснула руками. — Ну конечно! Люди, отвечающие на приказ начальства «Есть!» или «Так точно!», — самые ярые враги категоричности.
— Приказ — это сформулированная идея, сгусток мысли, а не декадентские измышления о природе бытия и духовных ценностях. Кроме того, в нашей системе солдафонство не поощряется.
— Хорошо, скажу иначе: мне кажется, мне сдается, мне мнится, мне представляется, что все вы, занимающиеся тем, что я видела там, за этой проклятой тропинкой… так вот, все вы…
— И вы в том числе.
— Да, и я тоже, вы правы, Габен. Так вот, все мы и есть дерьмо. Такая формулировка вас устраивает?
— А вас?
— Нет, конечно!
— Так в чем же дело? Почему вы ломитесь в открытые двери? Может, разберемся спокойно, а? Расслабьтесь. Вы еще молоды, хороши собой, умны и даже остроумны. Такое сочетание нечасто встречается. Да, вы действительно угодили в сложную ситуацию. Так по-вашему. По мне же, все это абсолютно естественно: идет игра со своими правилами, со своими профессионалами и любителями. Можно сорвать куш, а можно и пролететь. Так получилось, что вы сели за один стол с профессиональными игроками…
— С шулерами! И не я села, а меня посадили!
— Вы сели сами, не надо спорить.
— Мне не нравится такая игра.
— Вы думаете, мне она нравится?
— Теперь уже кокетничаете вы, Габен. Конечно, нравится. Вы буквально тащитесь от своего суперменства, от своей посвященности в чужие тайны, от силы и агрессивности своей ужасной организации…
— Вы неправы. На войне как на войне. Думаете, ЦРУ чем-то от нас отличается? Иначе мыслят, иначе действуют или имеют иные моральные ценности?
— Не знаю…
В который раз мне вспомнился эпизод на крыше, лицо того парня в очках. Что бы он сделал со мной, не отвлеки его бровастый? Расстрелял в упор? Сбросил бы с крыши, как надоевшую кошку?
— О чем вы задумались, Валентина Васильевна?
— Скажите, эта беседа у камина, это ангельское терпение — я же понимаю, что доставила вам массу хлопот, — что это такое? Санкционированное вашим начальством мероприятие по охмурению нового агента, приступ неконтролируемой симпатии к приятной собеседнице или разговор в пользу бедных?
— Разговор в пользу начальства при наличии неконтролируемой симпатии. Несанкционированный, но нужный и важный. Может, перейдем к делу?
— А чем мы занимались до этого?
— На мой взгляд, просто теряли время.
— И тем не менее вы пошли на это, Габен?
— Не надо делать из меня монстра, ладно? — он встал и сделал шаг в мою сторону. Его борода зависла над моей головой, как метла, вскинутая разозлившимся дворником. — Я нормальный человек и уважаю чужие мнения. Но приказ, имеющий к вам самое прямое отношение, это не «ать-два!» Вы, да будет вам известно, сорвали выполнение умного и тонкого плана, над которым работали очень серьезные люди. И если после этого вы все еще живы, значит, это важно и необходимо…
— Для кого важно и кому необходимо?
— Родине, — как-то буднично ответил Габен, и реплика, уже готовая сорваться с моего языка, вдруг намертво прилипла к небу. Заглянув в его совершенно бесстрастные глаза, я даже не то что поняла — ощутила всем сердцем, всей своей издерганной, измученной головой, что разговариваю с фанатиком.
