Руслан Ходяков - Лунный плантатор
Четвертое — это телефонный робот. Вам нужно оплатить счета за межгород иначе ваш телефон отключат к чертовой бабушке.
Пятое — вчера в гостях вы забыли сумку (шапку, шарф, перчатки, очки, зонтик, бумажник, совесть, хорошее настроение, нужное подчеркнуть).
Шестое — телефон вообще не звонит, а то что вы слышите — звонок в дверь. Значит к вам пришел почтальон (сосед, милиционер, народный фронт, ошибся дверью, нужное подчеркнуть).
Седьмое — это судьба».
Не вдаваясь в классификацию данного конкретного звонка Родион, и не открывая глаз, нашарил на тумбочке трубку телефона.
На том конце провода оказалась судьба в лице Петра Алексеевича Семибабы.
— Алло!? Родион?
— Да, — буркнул Родик.
— Говорит Семибаба. Вы еще не проснулись?
— Да вроде того… Просыпаюсь, — Родион зевнул и с явным удовольствием почесал пятку.
— По голосу слышу, что не проснулись. В Ваши годы, молодой человек я спал меньше, — на той стороне слышался какой-то треск, хруст и переменчивый гул.
Семибаба звонил по сотовому из своего автомобиля.
— Да проснулся, я. Проснулся, — Родион пошарил рукой по другой стороне кровати и понял, что Натка уже испарилась.
— Просыпайтесь скорее. Я уже на пол пути к вам. Через два часа мы должны быть на этом чертовом телевидении! — победоносно проговорил Семибаба.
— Значит, все получилось? — Родик открыл глаза и снова закрыл их потому, что бардак в комнате был неописуем.
Повсюду, как во время ремонта, были разбросаны газеты, валялась одежда Родиона, пахло разлитым вином и потом.
«Как у Лунохода в лучшие времена!» — подумал Родик.
— Получилось, молодой человек. Получилось. Когда за дело берется Семибаба — все получается. Вам понятно?
— Я, в общем-то догадывался… — Родион встал с кровати, подошел к окну, одернул штору и прикрыл глаза от ровного белого, прозрачного света. В город пришла зима.
— За окном шел снег и рота красноармейце, — проговорил Родик, открывая форточку и глядя как крупные снежинки кружатся над запорошенными задворками большого театра.
Худосочная дворничиха в оранжевой жилетке поверх старого шерстяного пальто орудовала широкой фанерной лопатой разгребая снег у служебного театрального подъезда. Работа у нее спорилась. Рядом ребенок лет восьми, по видимому ее сын, катал из первого, чуть влажного снега снежную бабу.
— Молодой человек, я не понял. Кто шел? — переспросил Семибаба.
— Рота красноармейцев, — ответил Родион.
— Ясно, — чуть обождав, проговорил Семибаба. — Вы еще спите. Ладно… Слушайте меня. Сейчас… Одиннадцать часов утра. Вам понятно?
Родион ничего не ответил, продолжая наблюдать как дворничиха сгребает лопатой снег со ступенек.
— Я звоню к вам из машины…
На душе у Родика было спокойно. На душе у Родика было легко. Он чувствовал себя полководцем за десять минут до начал битвы…
…На правом фланге била копытом тяжелая кавалерия…
— До вас мне ехать еще примерно минут сорок.
…В арьергарде артиллеристы заряжали пушки…
— За это время вы должны встать…
…Инфантерия в центре выстраивалась в боевой порядок…
— Одеться…
…С левого фланга в ставку спешил молодой поручик с донесением от драгун…
— Привести себя в порядок…
…Засадный полк уже укрылся в лесочке за Ведьминым ручьем…
— В час дня, — продолжал Семибаба. — У нас съемка на Чапыгина. Если бы вы знали каких трудов мне стоило пропихнуть вас в это чертово ток-шоу! Это самая популярная промываловка мозгов на нашем телевидении. У вас будут миллионы телезрителей. Это как выстрел из пушки!
…Все было подготовлено к решающему сражению.
— Вы меня слышите? — спросил Семибаба.
— Я готов, — ответил Родион.
— Хорошо, — сказал Петра Алексеевич. — Через сорок минут я буду у вас…
Родион поднял руку и все замерло.
— Подниматься в квартиру я не стану…
Легкий ветерок чуть шевелил полотнища штандартов.
— Вы увидите мою машину у подъезда и спуститесь…
Тишина повисал над полем боя.
— У меня зеленое БээМВэ…
Родион медленно опустил руку.
— Вам понятно?
— Огонь! — скомандовал Родион.
Дворничиха воткнула в сугроб лопату и стала поправлять на голове косынку.
Глава двадцать девятая
В который начинается телевизионный кошмар, и в которой рассказывается о всех четырех случаях близкого знакомства Родиона и телевидения
Как заявил в свое время персонаж известного кинофильма в ответ на, отнюдь, непростой вопрос:
— Что будет?
— Ничего не будет! Ни газет, ни журналов, ни книг, ни радио — только телевидение. Одно сплошное телевидение!
Хотелось бы представить себе такую почти апокалиптическую картинку. Ничего нет — есть только телевидение. Телевидение здесь, телевидение там, телевидение тут. Везде!
Приходите вы домой, вас встречает телевизионная жена, телевизионные дети несут вам телевизионные дневники в которых стоят телевизионные отметки по телевизионным предметам.
Вы снимаете телевизионные ботинки идете на телевизионную кухню, открываете телевизионный холодильник и достаете из него телевизионное пиво. Пока телевизионная жена разогревает вам телевизионный ужины вы смотрите по телевизору телевизионные новости.
Телевизионной вилкой вы кромсаете телевизионные сардельки, читая телевизионную газету с телевизионной программой телепередач.
По телевизионному телефону вам звонит телевизионный приятель и вы обсуждаете телевизионные подробности вчерашнего телевизионного футбольного матча, а так же то, что вчера по телевизору показывали вашего телевизионного начальника.
Откушав телевизионного ужина и напившись телевизионного чая вы проходите в телевизионную спальню и ложитесь в телевизионную постель.
Уложив телевизионных детей видеть телевизионные сны к вам приходит телевизионная жена и вы с ней занимаетесь телевизионной любовью.
Телевизионным утром вас будит телевизионный будильник и голова у вас как телевизор — в ней, что-то трещит и щелкает.
Поправив телевизионную антенну вы подходите к телевизионному зеркалу стираете пыль со своего телевизионного кинескопа.
Облачившись в телевизионный костюм и наведя телевизионный глянец на телевизионных ботинках, вы открывает телевизионную дверь, что бы идти на телевизионную работу.
Телевизионная жена на прощание чмокает вас в телевизионную щеку и говорит голосом телевизионного диктора:
— Пока, мой дорогой телевизор!
Вот такой глобальный телевизионный кошмар.
Но слава богу мир еще не сдвинулся окончательно на почве телевидения. То есть какие-то подвижки конечно есть, но не на столько. Пока все еще тихо, мирно, а некоторые граждане вообще без телевизора умудряются обходится.
Для Родиона Оболенского это было четвертое в жизни близкое знакомство с телевидением.
Первый раз еще в детдоме он, на пару Костей Остенбакиным, под покровом тихого часа и тайком от дремлющей на вахте нянечки, пытался выковырять из стоящего в игровой комнате, включенного в сеть телевизора Хрюшу со Степашей, ловок орудуя найденным во дворе куском жесткой проволоки и перочинным ножом. Было им обоим по шесть с половиной лет и ничего кроме искр, треска, дыма да увесистых шлепков от проснувшейся нянечки у них в тот злополучный день из этой затеи не вышло. Как только током не шандарахнуло — непонятно. Но Родик усвоил преподанный ему жизнью урок и понял, что телевидение штука не только интересная, но о опасная.
Второй раз, уже в более зрелом возрасте он с тем же Костей пытались обменять то самый многострадальный черно-белый телевизор «Горизонт» на роскошный кожаный футбольный мяч, для чего телевизор был ночью спущен из окна на простынях и вынесен за ограду детдома. В процессе обмена молодые люди были пойманы дежурным преподавателем и на месяц приговорены к уборке территории детского дома. Тогда Родион уяснил себе, что телевидение — штука наказуемая.
Третий раз, через несколько десятков лет уже один, без помощи Кости Остенбакина, Родион провернул аферу с тремя вагонами несуществующих японских телевизоров, заработал на этом свой первый миллион рублей. На выходе, правда получился «пшик», потому, что время проведения аферы совпало с проходившим в стране обменом старых денег на новые, но Родион навсегда выяснил, что телевидение — вещь выгодная.
И вот теперь Родион в четвертый раз закинул невод, оказавшись в святая святых телевидения, там где создаются телепередачи и откуда по волнам эфира разносится слово человеческое.
Вместе с Семибабой он поднялся по ступенькам телецентра и оказался в проходной. За стеклом аквариума пропускного пункта сидел охранник-вахтер и встречал входивших ленивым, мутным от бесконечного мелькания человеческих лиц взглядом.
