Дарья Донцова - Дантисты тоже плачут
– Так и знала, что все когда-нибудь откроется, – пролепетала та, глядя на меня, как жертва на палача. – Зря Надя затеяла глупость.
Увидев, что Вера испугалась, я приободрилась и предложила поговорить без свидетелей. Через пару минут меня провели внутрь кондитерской и усадили в маленьком тесном помещении, насквозь пропитанном запахами корицы и ванилина. Вера с затравленным видом уселась напротив. Я прокашлялась и попробовала убедительно изобразить строгого инспектора:
– Сейчас следует рассказать только правду.
Булочница лихорадочно закивала головой и расплакалась.
– Давно хотела, да как-то страшно. И потом, ничего уже не исправить, столько лет прошло. Надя умерла, Кристина тоже. Кому от правды хорошо будет? Несчастному ребенку? По-моему, лучше все оставить как есть.
Ничего не понимая, я с умным видом закивала головой.
– Органы опеки всегда стоят на страже интересов ребенка, но нам следует знать правду.
Вера вытащила огромный красный платок и вытерла лицо.
– Ладно, расскажу. Столько лет хранила тайну и мучилась, что плохо делаю. Наверное, следовало сразу сообщить доктору, но Надя так плакала, так умоляла, а потом угрожать стала!
История Веры выглядела совершенно невероятно. Четыре малообеспеченные женщины рожали бесплатно, то есть тогда, в те далекие годы, все лежали в больницах якобы бесплатно, а на самом деле совали врачам в карманы халатов тугие конверты. Но эти четыре женщины не могли платить. Уход за ними был соответственный. 15 октября их после родов положили в палату и забыли. Все внимание персонал отдавал платным пациенткам. Больше всех возмущалась экспансивная Надя: «Ну и дела, даже анальгина не дали. За кошкой и то лучше ухаживают». В довершение женщинам забыли привезти обед. Часа в четыре Надя, кряхтя, влезла в халат и пошла наводить порядок. Вернулась она через полчаса странно притихшая.
– Да, девочки, – сказала она подружкам, – мы здесь товар третьего сорта.
Выяснилось, что в поисках дежурного врача женщина забрела в палату для обеспеченных пациентов. Увиденное ошеломило ее. В просторной комнате находилась всего одна молодая мать. Белье на кровати выглядело безупречным, не то что старенькие пододеяльники в пятнах на их постелях. На тумбочке у богачки теснились соки и тарелки с фруктами и конфетами. Больше всего обозлили Надю роскошная кружевная ночная сорочка и новые теплые тапочки. В палате работал электронагреватель, и повсюду в вазах торчали букеты.
– Значит, наши детки мерзнут в холодной комнате, а у этой поганки топят! – разорялась Надя.
Роза, Вера и Элла попытались успокоить подругу, но та стала плакать и причитать: «Ну что за жизнь ждет наших несчастных малышей?! Будут лишены всего. Как несправедливо! Чем моя дочка хуже дочери этой расфуфыренной мамаши?»
Скандал закончился приходом врача и уколом успокоительного. Ночью Вера проснулась. В палате было светло, полная луна светила в незанавешенное окно. Женщина никак не могла снова уснуть. Тяжелые мысли бродили в голове: как воспитать ребенка, ведь помощи ждать неоткуда. Мрачные раздумья прервал осторожный шорох.
Надя слезла с кровати, взяла Кристину из колыбельки и босиком выскользнула в коридор. Пока Вера думала, что бы это значило, подруга с младенцем на руках вернулась назад.
Утром, когда детей в первый раз стали кормить, Вера заметила, что Надя не перепеленала Кристину. В ответ на замечание соседки она махнула рукой: «Вот еще, возиться». У Веры зашевелились какие-то странные подозрения. Тем более что Кристину как подменили. Первые три дня девочка орала как резаная, не давая никому спать. Теперь же лежала тихо и сопела маленьким носиком. В придачу ко всему Надя абсолютно потеряла всякий интерес к новорожденной. Хотя до этого не спускала дочку с рук.
Все вместе показалось Вере подозрительным. Она улучила момент, когда они с Надей остались в палате одни, и спросила:
– Куда это ты носила Кристину ночью?
Соседка покраснела и испуганно стала объяснять, что младенец собирался заплакать, и она вынесла ребенка в коридор, чтобы не будить подруг. Но робкая Вера рассмеялась ей в лицо. Тогда Надя неожиданно рассказала правду.
Она задумала поменять свою дочку на новорожденную той расфуфыренной дамы.
– Пусть у моего ребеночка будет все, – твердила сумасбродная Надя, – пусть живет в шикарном доме, ходит в престижную школу и ест икру.
– Что ты наделала, – прошептала в ужасе Вера, – как могла! А если мать заметит подмену?
– Так не заметила же, – возразила Надя, – целые сутки прошли.
– Нельзя идти против божьей воли, – увещевала Вера, – верни девочку матери и возьми свою дочь обратно.
– Иногда господу следует подсказать оригинальное решение, – возразила подруга-богохульница.
Вера пригрозила, что сообщит доктору. И тут Надя разъярилась.
– Ладно, – прошипела она, – иди ябедничай. Во-первых, скажу, что это ты все придумала, а во-вторых, задушу твоего Сережу. Не хочешь, чтобы у моей доченьки была счастливая судьба, так и твоему сынку жизни не будет.
Перепуганная Вера всю ночь дежурила, а утром досрочно попросилась домой. Потом она еще несколько раз встречалась с Надей дома у Розы, с которой подружилась. Встречи были тягостны для обеих, и Вера перестала ходить в гости.
– А как фамилия той несчастной, у которой Надя подменила ребенка?
– Понятия не имею. Никогда ее не видела. Знаю только, что ее палата была первой по коридору.
– Где вы рожали?
Вера быстро назвала адрес клиники. Хорошая больница, только находится на самом краю Москвы.
Я ехала домой в глубокой задумчивости. Ай да Надя! Теперь понятно, почему она не любила Кристину. Девочка – не родная дочь. Интересно, с кем женщина поменялась? Поеду завтра в клинику и попробую узнать правду. Должны же остаться в архиве какие-нибудь документы.
Глава 28
В воскресенье Маня вяло поковырялась в тарелке с клубникой и отставила ее в сторону.
– До чего же ребенок разбаловался, в феврале клубнику не ест, – ехидно заметила Марта Игоревна.
Ее голову плотно обхватывала повязка, вдова жаловалась на мигрень. Болячка посещала ее примерно раз в неделю. Сценарий всегда выглядел одинаково. Утром она спускалась в столовую, украшенная перехватывающей лоб повязкой. После двух-трех чашек кофе и пары тостов с вареньем Марта Игоревна заявляла, что безумная головная боль сведет ее с ума, и удалялась в спальню. Через пять минут туда поднималась Кока, призванная матерью делать ей массаж воротниковой зоны и выслушивать стенания. До обеда вдова находилась в кровати, требуя попеременно то горячий чай с коньяком, то шоколад, то новые дамские романы. Дочь безропотно выполняла капризы. После шести страдалица спускалась в гостиную и принималась охать на диване, посылая всех по очереди за аспирином, панадолом и одеколоном. Ноги ей требовалось укутать пледом, под спину положить подушки, а главное, следовало слушать ее бесконечные рассказы о гастролях и поездках. Несчастный, призванный вдовой выслушивать воспоминания, не мог ни на минуту расслабиться. «Слушай меня, – грозно приговаривала вдова, – смотри на меня». Аркадий прозвал эту сцену «допрос в КГБ».
Но сегодня плавное течение мигрени нарушила Маня. Увидев, что сестра отказывается от завтрака, Кеша встревожился:
– Заболела?
– Очень голова болит, – расплакалась Маня, – никаких сил нет.
Марта Игоревна возмущенно фыркнула:
– У детей не может болеть голова!
Тема поднял голову от тарелки и сочувственно вздохнул:
– Болит очень, причем в правом виске, да?
Удивленная Маруся кивнула.
Тема отложил вилку.
– Скажи, Манюня, а на что похожа боль?
Машка пожала плечами. Тема продолжал настаивать:
– Подумай как следует. Боль бывает такая разная. Иногда грызет, как тигр, порой холодная, скользкая, вроде змеи. Может гореть пожаром или кататься шаром с зеркальной поверхностью, кубом с маленькими гранями.
Маруська поморщилась, потом сказала:
– У меня в голове справа лежит еж, свернутый клубком, и все время перекатывается с места на место.
– Чудесненько, – расплылся в улыбке мужчина, – сейчас совсем его выкатим, гляди сюда.
Он вытянул вперед правую руку, поднял ее до уровня глаз девочки и начал делать пальцами вращательные движения. Похоже было, что Тема открывает невидимую бутылку.
– Ой, ой, – заверещала Манька, – страшно больно.
– Подожди минутку, – проговорил прозаик и сжал руку в кулак. – Вот, твоя боль здесь, сейчас открою окно и выброшу ее наружу.
Он встал, отворил створку оконной рамы и потряс за окном рукой.
– Ну как?
– Не болит, – сказала ошеломленная Маня, – совсем-совсем, голова как новая.
Все в изумлении уставились на писателя.
– Слушай, – не выдержал Кешка, – а с ногой можешь? Я за ночь пачку анальгина схомякал.
– Сядь в кресло, – предложил Тема, – и подумай, на что похожа боль.
